«А ты знаешь, что это?»
– Новые средства, предназначенные для…
«Нет, мама, в них нет ничего нового! Большинство этих продуктов известны очень давно. Добавляют просто несколько растений, аромат, что-нибудь, чтобы придать текстуру, цвет, и все».
– Я не поспеваю за твоей мыслью, милый…
Поль указал на тетрадь. «Все эти средства не что иное, как формулы „Кодекс“, немного улучшенные».
– А, «Кодекс»…
«Это сборник формул, одобренных университетом. Они доступны, кто угодно может их использовать. Что они и делают».
Ясно. Мадлен наконец-то поняла. Она была довольна. В первую очередь ей стало легче оттого, что интерес Поля к этим средствам является чисто научным, и счастлива, что его интеллектуальная деятельность не ограничивается оперой.
– Надо же, ты меня кое-чему научил.
Поль вопросительно на нее посмотрел.
– Да, это очень интересно, – добавила Мадлен. – Время позднее…
«А ты знаешь, почему эти средства продаются?»
– Мы можем обсудить все это завтра, Поль, тебе пора ложиться спать.
«Благодаря объявлениям. Они не имеют никакой ценности, их легко изготовить, и люди покупают, когда объявления хорошо составлены!»
Мадлен улыбнулась:
– Да, и правда хитро.
«Это дорогие средства, мама, потому что для людей тело значит так много, что цена уже не имеет значения».
Мадлен тихонько рассмеялась:
– Я так счастлива, что ты наконец-то нашел что-то, я имею в виду профессию… химия – это хорошая идея.
«О нет, мама, химия меня совсем не интересует!»
– Правда? Значит, ты хочешь заниматься… объявлениями, верно?
«Нет, мама…»
Он показал на вырезки из газет:
– Они д…дают… об…объявления. Я х…хочу д… делать… р…рекламу.
Шарль Перикур нанял Альфонса Креман-Герена в качестве помощника и официально представил его коллегам.
– Если вам что-то понадобится, не стесняйтесь, обращайтесь к нему, он очень расторопный.
После чего Шарль сказал молодому человеку:
– Мы были бы рады видеть вас у себя.
На следующей неделе Альфонс ответил:
– Не хочу показаться назойливым, но мне бы хотелось прийти выразить свое почтение вашей жене и очаровательным дочерям…
Ортанс распереживалась. Кого выберет Альфонс? И кстати, как отреагирует та, которую он не выберет?
– Тебе не нужно нанять еще одного помощника, Шарль?
Шарль не ответил.
Альфонс пришел на ужин. Он не идиот, так что понял, на что надеется Шарль Перикур, но обе его дочери настолько уродливы, что в некотором роде он не мог ни о чем думать.
Близняшки решили упростить ему дело. Они понимали, что мальчик всего один и, хотя не блистали ни в арифметике, ни в других дисциплинах, знали, что он должен сделать выбор. Роза считала, что ее положение старшей дает ей привилегии, и Жасинта, которая всегда подчинялась сестре, согласилась в ожидании того момента, когда придет и ее черед.
Поэтому принести печенье было поручено Розе, тот еще акробатический трюк. Все в гостиной восхитились тем, как легко и просто ей это удалось.
Шарль был раздавлен. Он страдал вдвойне, потому что любил Розу и понимал Альфонса.
Для разнообразия заговорили о политике.
Создание комиссии под председательством Шарля Перикура широко обсуждалось. Не всегда в положительном ключе.
Политики настолько дискредитировали себя в глазах избирателей, что, даже когда говорили правду, их не хотели слушать. На этот раз подозрительного ничего не обнаружили. Долг страны искренне заботил парламентариев. Многие поддерживали идею, довольно призрачную, что Франция может вернуться к нормальной экономике, как раньше, они думали, что переживаемый кризис по определению временный, и не понимали, что таково новое состояние мира, что оно закрепилось надолго.
Все газеты говорили о «комиссии Перикура».
– Это очень обнадеживает, – сказал Альфонс.
Роза положила локти на стол, оперлась подбородком на руки и восхищенно кудахтала.
– Вы находите? – спросил Шарль.
– Все только об этом и думают. Ждут с нетерпением даже. Правительству будет трудно отклонить ваши меры. Это очень прочная позиция.
Шарль выдохнул. Хорошо сказано. Эх, ему бы такого зятя.
30
Уже несколько дней Леонс была паинькой. Робер был скор на расправу, но Робер есть Робер, и она не собиралась терпеть от мужа номер два то, что позволяла своему мужу номер один. Жубер не отличался жестокостью, по крайней мере не слишком, от многих мужей женам доставалось поболее. Но был очень нервным, вспыльчивым, время от времени на него вдруг что-то находило, он хватал Леонс, разворачивал и, пока разделывал ее, смотрел на нее так, будто ненавидел или со сдерживаемым нетерпением ждал ответа на заданный им вопрос. Он изливался в нее, не моргая, не издавая ни единого звука. Леонс это немного пугало.
Сильно озабоченный муж бросил пальто, шляпу, протопал по плиточному полу, ни единого слова, ни взгляда в ее сторону. Он заперся в кабинете.
Леонс подслушивала у двери, мимо проходили слуги, пренебрежительно поглядывали на нее, согнувшуюся пополам и прильнувшую глазом к замочной скважине; плевать, мыслями она была далеко.
Гюстав звонил, посылал пневматической почтой сообщения. Приглашения. Мадлен спросит, кому они адресованы. Это просто – всем. Встреча назначена на вечер. В обязательном порядке.
Между двумя звонками в телеграфную службу у Гюстава оставалось время на раздумья. На пространстве от Клиши до Пре-Сен-Жерве наплывали тучи.
Результат инспекции не заставил себя ждать. «Французское Возрождение» урежет бюджет, им нужны «ощутимые результаты», и новые финансовые вливания.
Жубер отправил последнее сообщение, повесил трубку и встал. Леонс едва хватило времени, чтобы сделать вид, что она шла мимо по коридору.
– Пусть мне принесут холодный ужин, – сказал он так, будто обращался к кухарке. – Немедленно, мне скоро опять придется уйти.
Тем временем Робер Ферран закрывал глаза и снова слышал «и на́ тебе на погоны». Надоело.
– Поддайся им! А то настроишь их против себя!
Так велела Леонс, которая получала приказы от Мадлен.
И правда, сейчас не время ссориться, потому что атмосфера уже и так очень напряженная. Ясное дело. Сперва Робер почти никого не встречал, так как начинал, когда сотрудники заканчивали рабочий день, но уже несколько недель все работали дольше и дольше, ему приходилось лавировать, чтобы пройтись шваброй, и стало сложнее, чем прежде, притворяться, что он делает уборку.
– Атас! – проорал охранник, который, по счастью, сходил в туалет между двумя партиями.
Он вернулся бегом, во двор въезжала машина. Они поспешно собрали карты, торопливо застегнули на все пуговицы форменную одежду, Робер удрал к себе на склад. Когда шеф входил в дверь, он выплеснул на пол большое ведро воды, что заставило Жубера перешагивать через лужи, чтобы добраться до лестницы.
– Простите, шеф…
Жубер не ответил. Он становился все менее приветливым, постоянно выглядел взбешенным или озабоченным, отдавал приказы громким, весьма неприятным голосом. Робер не обижался на него, он его даже понимал, все эти неприятности, которые сваливались на голову одна за другой изо дня в день…
К двадцати трем часам все собрались вокруг большого стола в зале заседаний.
В результате проверки «Французского Возрождения» из двадцати трех человек, присутствовавших в самом начале, осталось всего тринадцать. Компании-партнеры забрали обратно кто инженера, а кто пару техников. Да, конечно, сказал Жубер, естественно, забирайте, у нас все в порядке, мы даже немного опережаем график. А как же…
На основании нескольких убийственных статей в прессе, в которых высказывалось подозрение, что в конструкторском бюро больше нет наличных средств, один поставщик внезапно стал требовать оплаты вперед каждой поставки. Правительство приостановило финансирование. Нарастал кризис доверия. Жубер достаточно долго был банкиром, чтобы знать, что у него не хватает гарантий, чтобы договориться с кем-нибудь о займе. Он оказался на краю пропасти, в одиночестве.
– Решение правительства, – сказал он остатку своей команды, – ставит нас в более трудную ситуацию, чем мы могли предположить.
Он не был выдающимся психологом, но обладал чутьем хозяина и знал, что сотрудники, на которых давят, работают плохо.
– То, что сегодня происходит, касается любого большого амбициозного начинания. Я пригласил вас, чтобы выразить свое полное доверие. Именно в трудные времена проявляется сила духа.
Он был очень доволен этой формулировкой. Присутствующие расслабились, выпрямились на стульях.
– Но нам потребуются результаты. Показательное испытание, что-нибудь эффектное. Потом какое-то время мы сможем пожить спокойно.
Все ожидали худшего. Вплоть до закрытия мастерской, не исключено. Вместо этого Жубер назначил новый срок. С тонкой улыбкой на губах он добавил:
– Доказательство, полученное при испытании уменьшенной модели турбореактивного двигателя, даст основания для изготовления опытного образца в натуральную величину. Презентация в самом начале сентября, как по-вашему, это приемлемо?
Десять недель.
– Возможно, – сказал кто-то.
Жубер опросил всех присутствующих. Каждый отчитался о своем секторе. Новые лопасти прибудут через месяц, ступенчатое расположение вступит в строй через шесть недель, турбины требуют дополнительной наладки, добавим еще три недели, вопросы с топливными смесями и аэродинамикой можно решить позже…
Да, десять недель, ничего невозможного.
Придется крепко поработать, но вскоре мы проведем испытания нового сплава, мы в двух шагах от решения. Вполне реально провести публичное испытание уменьшенной модели реактивного двигателя в указанный срок.
Вот так, подумал Жубер. Затянуть гайки, но не приводить в уныние персонал.
Андре Делькур по-прежнему оставался «недосягаемым» – таково было заключение Дюпре, который осторожно, как партизан, регулярно заходил к нему в квартиру, читал его переписку, приподнимал книги, внимательно изучал простыни, состояние хлыста из буйволовой кожи, и уходил, прихватив несколько листов бумаги, которой Андре особенно дорожил, завернутый в мусорный пакет старый халат (новый висел на вешалке возле входной двери – зеленый, стеганый, совершенно в его стиле, вольтеровский), перьевую ручку, пыль на которой указывала, что хозяин ею больше не пользуется, пузырек чернил, замененный новым, найденный скомканным в корзине черновик письма, разные мелочи, которые Дюп