К середине дня Мадлен чувствовала себя как на иголках. Время шло, она уже собрала чемодан, караулила у окна, проверяла, работает ли телефон в номере. Наконец позвонил служащий отеля и сообщил, что какое-то должностное лицо ждет ее в холле. Она и не заметила, как он пришел.
Мадлен спустилась со своей папкой, которую солдат взял под мышку, сухо кивнув в сторону улицы. Он указывал ей на вращающуюся дверь с таким видом, будто хотел выставить вон. Подъехала машина – черный лимузин. Молодой человек что-то властно и настойчиво говорил ей.
Консьерж перевел:
– Машина ждет вас, сударыня.
– Но как же…
– Ваш багаж последует за вами, он сказал, чтобы вы не беспокоились.
Ей подали пальто, она машинально вышла из отеля, солдат придержал открытую дверцу, чтобы она села в автомобиль. Через окно Мадлен видела, как горничные выносят ее багаж. На сиденье рядом с собой она обнаружила довольно увесистый конверт с платежным поручением на указанный ею счет и пачки банкнот толщиной с ладонь.
Тук-тук, это был портье, она поискала ручку, чтобы опустить стекло. Стоя на тротуаре, молодой солдат все еще что-то говорил ему по-немецки. Консьерж пригнулся к окну, чтобы перевести:
– Майор Дитрих желает вам счастливого возвращения в Париж.
Леонс сбежала, скатертью дорога, эта девица гроша ломаного не стоит, однако Гюстав с отвращением думал об организованном ею наглом ограблении со взломом. Он запросил дубликаты патентов, однако большая тетрадь, куда он скрупулезно, день за днем, записывал все, что происходило в конструкторском бюро, – результаты испытаний, предписания, документы для содействия принятию решений, – представляла значительную утрату. Эта дура Леонс, должно быть, в спешке стащила бумаги, даже не понимая, что это.
Чтобы начать все с чистого листа, Жубер составил план финансирования, основанный на продаже дома и предприятия. Главная трудность состояла в воспроизведении точного состояния работ именно на том этапе, на котором они были прекращены, чтобы вновь запустить их. Он устроился у себя в кабинете, открыл коробки с архивными документами, привезенными из Пре-Сен-Жерве, и часами читал их, разбирал, записывал, искал и сравнивал результаты, все это тянулось долго, шло медленно и часто портило ему настроение.
Большой особняк Перикуров превратился в обитель сквозняков. Прислуга была уволена на следующий день после ограбления, Жубер оставил только Терезу, кухарку, которая дважды в день приносила ему наверх поднос с едой и в любое время суток видела его в халате, с пробивающейся щетиной, посреди моря бумаг. Осторожнее, Тереза, обойдите, следовало обходить кипы бумаг, перешагивать через коробки. Она покидала кабинет, а ее хозяин все так же сидел, склонившись над какими-то документами, возбужденный и сосредоточенный, и нередко случалось, что в следующий приход она находила еду нетронутой. Зарабатывать состояние – занятие утомительное, но нет ничего более изматывающего, чем банкротство.
Жубер расторг договор аренды на помещение в Клиши, выставил особняк на продажу, уступил станки за треть цены, чтобы немедленно обеспечить себе оборотные средства, так как его финансовое положение было напряженным. Ему теперь никто не звонил. Он словно перестал существовать.
11 сентября, через пять дней после побега Леонс, к нему пришли полицейские. Он долго не спускался к ним, потому что сравнивал даты и результаты тестов компрессии, а также и потому, что в его сознании это ограбление уже уступило место подсчетам убытков и доходов. Он резко поднял голову от документов. А если они нашли Леонс? И что, если они обнаружили недостающие документы? Одним прыжком он оказался книзу.
Пришел не тот полицейский, что в прошлый раз. Жубер вздрогнул, его сопровождали двое в гражданском, значит их прислал не районный комиссариат. Его охватило беспокойство.
– Окружной комиссар Марке. Можно поговорить с вами, господин Жубер?
Гюстав инстинктивно понял, что что-то изменилось. В плохом смысле. Он медленно спустился, повернулся к занимавшему всю стену в гостиной большому портрету Марселя Перикура в полный рост и ощутил себя пойманным с поличным.
Чтобы скрасить поразительно банальную внешность, комиссар носил почти клоунские бакенбарды, широкие и плотные, как отбивные. Он протянул Гюставу визитку, на которую тот даже не взглянул.
– Я очень занят, простите…
– Однако у вас найдется немного времени, чтобы поговорить о вашей супруге, господин Жубер…
Сегодня подтвердилось, что г-жа Леонс Жубер, супруга недавно обанкротившегося бывшего банкира, находится… в Берлине! Да, вы все правильно прочитали, в тевтонской столице!
Более того, она остановилась в гостинице «Кайзерхоф» на Вильгельмплац, в заведении, пользующемся большой популярностью у представителей нацистской власти, Гитлер собственной персоной проживал там почти до самого своего назначения канцлером.
Разве мы не имеем права ездить куда нашей душе угодно? Конечно. Но тогда придется объяснить нам, по какой причине в субботу, 9 сентября, ближе к вечеру, госпожу Леонс Жубер видели входящей в здание Reichsluftfahrtministerium, которое является не чем иным, как Министерством авиации Германии.
– Как это – в Министерство авиации?
– Мы в этом уверены, господин Жубер, наши службы борьбы со шпионажем выразились недвусмысленно…
Он давно был банкиром и привык к изощренным ударам, но такого с ним еще не случалось. Леонс отправилась к немцам продавать его планы? Он не мог в это поверить, но ему удалось взять себя в руки.
– Моя супруга исчезла шестого сентября, предварительно ограбив наш дом, она унесла украшения и деньги кухарки. Впрочем, я заявил об этом в полицию. Я никоим образом не несу ответственности за ее действия.
– Гм…
Комиссар скреб бакенбарды ногтями, этот неприятный звук напоминал тот, что издают термиты.
Чем больше Гюстав размышлял, тем более невероятной представлялась ему эта история. Леонс не хватило бы ни ума, ни храбрости, чтобы так рисковать. Его хотели заманить в ловушку. Он в нее не попадется.
– Вы знакомы с кем-нибудь в немецком Министерстве авиации, господин Жубер?
– Ни с кем.
– А она?
– Откуда мне знать?
– Это же ваша супруга…
Гюстав глубоко вздохнул:
– Господин комиссар, моя жена – шлюха. Она была ею до нашей свадьбы, я закрыл на это глаза, но она ею и осталась, потому что такова ее сущность. Я только что столкнулся с некоторыми… профессиональными неудачами, для вас это не секрет, и моя супруга, которую не интересует ничего, кроме моего состояния, сочла, что с нее хватит. Она очень неумело ограбила наш особняк, и я не представляю себе, чтобы она могла отправиться в Берлин с документами, которые она не способна даже прочесть!
– И тем не менее девятого она поехала в этот… Reichs-luft-fahrt-ministerium… ну в эту администрацию. И снова вернулась туда одиннадцатого.
Полиция в замешательстве. Сначала сенсационное банкротство, оставившее чету Жубер в нищете. Затем, и весьма кстати, кража со взломом и одновременно исчезновение связанных с авиацией документов, которыми охотно воспользовалась бы Германия. Наконец, находящаяся в Берлине супруга, дважды удостоившаяся приема в министерстве.
Сделаем же страшный вывод: все это попахивает изменой. Уж не продал ли господин Жубер немцам промышленные секреты Франции, напрямую касающиеся ее территориальной безопасности?
– Вы обвиняете меня… в измене?
Размах обвинения испугал его. Случалось, к смертной казни приговаривали и за меньшее.
– Об этом речь пока не идет, господин Жубер, но факты вызывают тревогу.
– Это вы еще должны доказать, что я предал свою страну, так что не мне доказывать вам, что я невиновен!
– Самое лучшее, что можно сделать, – это сопоставить вашу защиту с защитой вашей супруги.
– Но она же в бегах, и я не вижу…
– Она возвращается. В данный момент госпожа Жубер в поезде, она направляется в Париж. Наши агенты отследили ее отъезд из Берлина. Как только она пересечет границу и выйдет из поезда, ее задержат.
Гюстав не знал, что и думать. Если Леонс возвращается, значит она туда ездила. Выходит, это правда? Он не на шутку встревожился.
– Если ничего непредвиденного не случится, – продолжил полицейский, – она будет в Париже завтра. Как только она вернется, не затруднит ли вас явиться на очную ставку с ней?
– Именно этого я и хочу! – проорал Жубер.
Небо разверзлось, облака расступались перед ним. Завтра он встретится с ней лицом к лицу и расправится с этой тварью, а его невиновность будет доказана.
– Да, очень хорошо, организуйте нам очную ставку – только об этом я и прошу…
Граница.
Поезд останавливается, темно, пассажиры выходят, чиновники поднимаются в вагон, просят открыть багаж. Другие дежурят на перроне, проверяют выходящих. Мадлен подзывает носильщика, велит ему грузить свои чемоданы, направляется к контрольному посту и протягивает паспорт.
– Госпожа Перикур, Мадлен.
На контроле поджидают какую-то женщину, некую Леонс Жубер, француженку, но это не она. Мадлен улыбается, таможенник удовлетворен, владелица паспорта похожа на фотографию, а иногда случается, что нет, следующий.
Холодно. Мадлен оборачивается, чтобы посмотреть, идет ли за ней носильщик. Перед зданием вокзала несколько такси, куда загружаются приехавшие, люди толкаются, чтобы отвоевать себе машину. Один автомобиль сигналит фарами, из него выходит мужчина, идет ей навстречу.
– Добрый вечер, господин Дюпре…
– Добрый вечер, Мадлен.
Он легко поднимает ее чемоданы, это слегка возбуждает Мадлен. Он открывает дверцу. Она садится, устраивается.
– Все прошло хорошо? – спрашивает он, заводя мотор. – Кажется, вы без сил.
– Я умираю от усталости.
Машина покидает город.
– Господин Дюпре…
Она кладет ладонь на его бедро, свою легкую ладонь.
– Господин Дюпре, возможно, сейчас уже поздно об этом думать, но мне чудовищно необходимо поспать… Нет ли здесь где-нибудь поблизости хоть какой-нибудь гостиницы или какого-нибудь места, чтобы… Я имею в виду номера…