Появление молодой женщины оказало на него сильное воздействие. Вместе с ней вернулись воспоминания о годах близости, ласк, поцелуев в шею, но также и предательство, подтолкнувшее его мать к пропасти.
Это тягостное впечатление уравновешивалось тем фактом, что Поль только что прочел «Манон Леско». Он, конечно же, очень часто слушал оперу Пуччини в исполнении Соланж, но никогда не отдавал себе отчета, что в его сознании юная героиня Прево всегда имела черты Леонс, что для него это была именно она. Возможно, заметив, что годы еще не посмели коснуться ее красоты, он обнаружил в ней нечто невыносимое или даже болезненное для него самого, уже достигшего возраста желаний. Он расплакался. Две недели назад ушла из жизни Соланж, и Поль, уже получивший свою долю страданий, сейчас боролся, пытался справиться с собой, и по его усилиям Леонс поняла, как он вырос.
Она подошла, встала на колени, прижала его к груди и долго без единого слова баюкала. Их оставили одних. Они молчали. Поль не обнаружил в этих объятиях той прежней безмятежной полноты ощущений, к которой так часто стремился в детстве, потому что сейчас запах Леонс вызывал у него совсем другие ассоциации.
Что касается Леонс, то она страдала, осознавая, во что превратится жизнь подростка в инвалидной коляске. Ей было мучительно больно.
Поль не хотел, чтобы его жалели, он нежно отстранил ее и, не заикаясь, сказал «все хорошо».
Мадлен про себя отметила, что это «заседание» похоже на семейную фотографию. Ну и семейка.
Их небольшому собранию пришлось тесниться в гостиной, дамы сели в первом ряду – Мадлен, Леонс, Влади, скрестившая руки на груди в позе женщины, которая никогда и ни в чем не сомневается. За спиной Мадлен стоял Дюпре, спокойно опершись ладонями о спинку ее стула. Робер встал позади Леонс, перебирая пальцами колье супруги с таким видом, словно размышлял, почему оно еще не продано. Наконец, Бродски устроился за Влади (они непрерывно тихо переговаривались между собой по-немецки, никто даже не представлял, о чем они могут беседовать).
Чтобы как можно меньше заикаться, Поль выучил свою речь наизусть.
Словно на торжественном открытии памятника современной торговле, он снял покрывало с большого листа картона, на котором была вполоборота изображена высокая худая девушка. Она смотрела назад, на свою вытянутую ногу, будто хотела проверить, не отвалился ли каблук.
«Шик!» – как будто говорила она в абсолютном изумлении. С этим восклицанием нельзя было не согласиться, потому что округлость ее ягодиц явно наводила на эротические мысли. Наверху было лаконично написано:
– Бальзам, – объяснил Поль, – это для того, чтобы избежать слишком фармацевтического определения продукта. Вдобавок в слове имеется слог «бал», что на подсознательном уровне у каждого человека должно вызывать положительные ассоциации.
«Калипсо» звучит интеллигентно, отсылает к мифологии, к любви и романтике и подчеркивает, что речь идет о товаре, способствующем женской привлекательности.
Присутствие «доктора» в названии продукта гарантирует бальзаму необходимую научную обоснованность.
Наконец, остался загадочный доктор Моро.
– Кто это? – спросила Леонс.
– Ник… никто. Товар не должен быть бе… безымянным. Надо, чтобы эт…это было чье… то… изоб…ретение. Чтобы внушить дов…доверие. «Моро» звучит очень по-французски. Это оч…очень по…нравится… – И с улыбкой добавил: – Это более надежный вариант… чем… доктор Бродски.
Все согласились, даже Бродски.
Далее следовали конкретные аргументы:
Вас огорчает ваш вес?
Вас беспокоит ваша фигура?
Используйте
БАЛЬЗАМ «КАЛИПСО» ДОКТОРА МОРО
Простое и радикальное средство,
одобренное медицинским факультетом и самыми красивыми женщинами Парижа
Выражение «Одобренное медицинским факультетом», предназначенное для обеспечения научной гарантии, было уместно, поскольку речь на самом деле шла лишь об известном, зарегистрированном и просто-напросто парфюмированном средстве.
Керамическая баночка, содержащая бальзам, своим очарованием была обязана в особенности восклицанию «Шик!», выведенному на крышечке, словно речь шла о духах.
– Я знаю этот запах! – заорал Робер, открыв ее, чтобы понюхать.
– Конечно же, цыпа, – покраснев, ответила ему Леонс.
Откупорили шампанское. Бродски говорил по-немецки с Влади. Леонс поздравляла Поля, женщинам понравится, Поль услышал: ты женщинам понравишься.
Они больше не встречались, они теперь не принадлежали к одному кругу. Так что, когда Гийото сообщили, что его хочет видеть Мадлен Перикур, он сразу понял, что это неспроста, и велел передать, что занят.
– Ничего, я подожду.
Она спокойно устроилась в вестибюле и запаслась терпением.
К половине двенадцатого, когда ситуация уже угрожала стать смехотворной, Гийото взял себя в руки. Если она попросит о чем-то чрезмерном, он сумеет отказать, это как с повышением гонорара, у него есть опыт.
Мадлен сильно изменилась. Сколько же времени он ее не видел? Он задумался.
– Более четырех лет, мой дорогой Жюль.
Он думал, что увидит попрошайку, а перед ним была чистенькая улыбающаяся мещанка, его это успокоило, и он отбросил в сторону тревожную мысль о том, что что-то ей должен.
– Как ваши дела, дорогое дитя? И как Луи?
– Его зовут Поль. И у него все хорошо.
Жюль Гийото уже давно запретил себе извиняться и благодарить. Он ограничился кивком, как если бы теперь прекрасно вспомнил, ну да, конечно же Поль, разумеется.
– А как ваши дела, дорогой мой Жюль, как вы?
– О, вести дела стало трудно, как никогда. Вы знаете, в каком положении сейчас пресса…
– Я знаю, в частности, о вашем. И между этими двумя положениями нет ничего общего.
– Прошу прощения?
– Не хочу, чтобы вы теряли время, мой дорогой Жюль, я же знаю, как оно дорого.
Она открыла сумку, озабоченно порылась в ней, словно опасаясь, что забыла то, что собиралась ему принести.
И с облегчением выдохнула, ах вот же он. Какой-то клочок бумаги с цифрами.
Гийото надел очки и прочел. Не дата и не номер телефона. Он поднял на нее вопросительный взгляд.
– Это номер вашего банковского счета.
– Простите, что?..
– Того счета, что вы открыли в Банковском союзе «Винтертур», чтобы положить на него деньги, которые в течение стольких лет скрываете от налоговых органов. Кругленькая сумма, скажите на милость. На эти деньги можно увеличить гонорары всем сотрудникам или перекупить половину конкурентов.
У Жюля была хорошая реакция, но ситуация складывалась неожиданная, тревожная и явно опасная.
– Откуда вы знаете?
– Самое важное не то, как я узнала, а что я знаю. Почти все. Даты внесения на депозит и снятия, размер доходов, все.
Мадлен говорила спокойным и решительным голосом, но осторожничала, потому что знала только одно: фамилия Жюля Гийото фигурирует в записной книжке г-на Рено.
А вот он этого не знал.
У того, кто знает название вашего банка и номер вашего весьма личного счета, нет никаких причин не знать все остальное.
– Я вас оставлю, мой дорогой Жюль…
Мадлен была уже у выхода, ее рука лежала на дверной ручке.
Она указала ему на клочок бумаги:
– Там есть и другая цифра… Да-да, переверните листок.
– Дьявол! А вы действуете напрямик!
– Да и вы тоже, если верить вашим счетам…
– Но какие у меня гарантии, что вы на этом остановитесь?
– Мое слово, Жюль! Слово Перикуров… если вы полагаете, что оно еще чего-то стоит.
Гийото, казалось, приободрился.
– Надеюсь, вы не рассердитесь на меня, если я позволю себе настаивать на срочности дела. Оставьте мне конверт в приемной, ну, скажем, завтра с утра? Ну что же, не буду вам больше досаждать, я и так уже злоупотребила вашей любезностью.
– Думаю, вы можете нас оставить, Робер…
Он удивился:
– Да ну? Как это?
Мадлен этот парень нравился. Умом он не отличался и на все реагировал с непосредственностью семилетнего ребенка, это было привлекательно. Единственное, что утомляло, так это необходимость все ему объяснять. На этот раз она не имела такого желания.
– Робер, идите поиграйте на бильярде, делайте что хотите, но позвольте нам спокойно побеседовать, прошу вас.
Робер всегда восхищался Мадлен. Она внушала ему уважение. Он встал, пожал руку Рене Дельга и неохотно покинул помещение.
– Значит, здесь и находится ваш штаб? – спросила Мадлен с улыбкой.
– Если угодно…
Красивый парень, вот увидите, сказала тогда Леонс, он невозможный лентяй, спит целыми днями, уж не знаю, что он делает по ночам, но его считают одним из лучших специалистов по подделкам в Париже. Мадлен встревожилась: вам это Робер сказал? Нет, будьте спокойны!
– Мне нужно переделать рукописные документы.
– Все можно.
Преображение этого парня поразительно. Он вошел слегка развинченной походкой, с открытым лицом, с тем поверхностным и милым видом, какой иногда принимают мужчины, знающие о своей привлекательности. И вот он серьезен и сосредоточен. Разговор идет о делах, это другое, ни тени улыбки, слова взвешены самым тщательным образом. Он понял, какого рода женщина перед ним. Если Мадлен спровадила Робера, значит он не должен знать условия их договора, чтобы не иметь возможности просить свои комиссионные. Ловко она – у него это вызывает недоверие.
Мадлен же, которой нужно проверить, так ли он искусен, как говорят, протягивает ему собственноручное письмо Андре, которое она получила по возвращении из Берлина:
Дорогая Мадлен,
информация, которую вы мне так любезно передали, оказалась совершенно точной, благодарю вас. Мне не терпится узнать всю подноготную.
Надеюсь, что лечение пойдет на пользу нашему дорогому малышу Полю.
Искренне Ваш,