Дельга нарочно не смотрит на нее.
– Сто двадцать франков за страницу.
Довольно дорого, думает Мадлен, и это видно по ее лицу. Рене вздыхает. В обычное время он бы ушел, но у него из-под носа только что уплыл привлекательный контракт с марсельцами, на который он рассчитывал. Приходится идти на сделку. Он наклоняется, открывает маленькую кожаную сумку, достает лист белой бумаги, перьевую ручку с резервуаром, кладет перед собой письмо Андре и копирует:
Дорогая Мадлен,
информация, которую Вы мне…
И так – половину текста. Он считает, вполне достаточно. Он поворачивает листок к Мадлен, которой в последний момент удается скрыть восхищение. Сходство между двумя почерками абсолютно завораживающее.
Дельга закрыл ручку, убрал ее. Он бережно забирает только что созданную фальшивку, рвет на маленькие кусочки, которые складывает в пепельницу, и скрещивает руки на груди.
– Мне нужна… копия вот этого.
Она протягивает ему записную книжку швейцарского банкира. Которую Дельга внимательно перелистывает. И возвращает ей.
– Восемь тысяч франков.
Мадлен растеряна:
– Подождите, там пятьдесят страниц по сто двадцать франков, это шесть тысяч, а не восемь.
– Этому блокноту, должно быть, года три-четыре. Человек, который вел записи, писал разными ручками, в течение долгого времени, в разных местах. Сначала придется найти такой же, что не…
– Не обязательно такой же. Годится похожий.
– Ладно. И все равно надо будет его состарить, заполнить его, используя разные перья, разными чернилами, имитировать различные ситуации, в которых велись записи и которые влияют на почерк. Это стоит восемь тысяч франков. Не считая того, что вы собираетесь попросить меня внести изменения в некоторые строчки, я не ошибаюсь?
– Только одну. Добавить. В начале блокнота. Семь тысяч франков.
Дельга, ни секунды не колеблясь:
– По рукам.
– К какому сроку вы сможете это сделать?
– Через два месяца.
Мадлен в растерянности. Потом она улыбается. Вот уж действительно ловкач!
– Я полагаю, что, если я попрошу вас закончить за десять дней, это будет стоить… восемь тысяч.
Дельга тоже улыбается. Не стоит отвечать. Мадлен делает вид, что размышляет, но сделка неплохая, она оценивала эту работу в десять тысяч. Она достает конверт:
– Три тысячи вперед, и пока больше ничего.
Дельга кладет деньги в карман, с осторожностью помещает записную книжку в сумку и встает. Мадлен тоже поднимается и идет платить за напитки, угощает она.
– Какие у вас отношения с Робером Ферраном?
– Эпизодические. Он не совсем мой тип. Он слишком груб. Мы с ним… иногда связываемся, вот и все. А что?
– Потому что, если вы потеряете блокнот или вознамеритесь использовать его в ваших целях, я поручу Роберу Феррану… вновь связаться с вами.
Жест Рене Дельга – само собой.
39
Андре два-три раза встречался с ним на парижских ужинах, такой елейный господин с легкими, выразительными руками и таким тихим голосом, что иногда приходилось прислушиваться. Он сделал служебную карьеру в Министерстве юстиции, где теперь занимал очень высокий пост, и был превосходно осведомлен о механизмах его работы. Андре выбрал его именно по этой причине, он показался ему самым подходящим из тех, кто мог бы взять на себя это столь деликатное дело.
Несколько дней назад Мадлен Перикур принесла ему господина Гюстава Жубера на блюдечке. Андре Делькур упрочивал свою репутацию самого осведомленного человека в Париже, и, если требовалось найти внимательного слушателя, информацию направляли именно ему.
Еще одна новость, которой «Ликтор» не сможет воспользоваться, потому что ее необходимо изложить без промедления, но сам факт владения этой информацией уже подтверждает, что, когда придет время, его издание станет одним из самых осведомленных, а значит, и самых влиятельных.
– Говорят про какую-то новую газету, – сказал магистрат. – Пока мало что известно, но вообще…
Андре поднял руку, это… Это хороший знак. В кулуарах и салонах об этом уже говорили. А Гийото в течение последних недель демонстративно дулся, и это тоже весьма недурной знак.
Теперь, когда предварительные переговоры завершились, его собеседник таращил на него глаза, чтобы показать свою заинтересованность, внушить доверие и подчеркнуть, что, хотя он и рад принять Андре Делькура, ему есть чем заняться.
– Дело щекотливое… Письмо…
– Дайте взглянуть, – сказал магистрат, протягивая руку.
Андре не шелохнулся:
– Это донос…
– Мы привыкли, французы обожают писать в полицию.
– Я не из полиции.
– Отправители не особо требовательны, им подходит все, что связано с полицией. И кого же разоблачают на сей раз?
– Это список французских клиентов одного швейцарского банка, которые уходят от налогов. Их там, кажется, больше тысячи.
Магистрат побледнел. Он протянул руку и вдруг непонятно почему задвинул правый ящик, который был слегка приоткрыт.
– Ну-ка, ну-ка… – произнес он, как школьный учитель, заметивший речевую ошибку.
– Тысяча восемьдесят четыре, как мне сказали. В переданном мне списке всего около пятидесяти имен, но в нем коммерсанты, художники, два епископа, военные, один генерал армии и один генеральный инспектор, трое магистратов (прошу прощения, дорогой друг), один советник апелляционного суда, немало людей благородного происхождения.
– Если это достоверная информация…
– И очень известный промышленник. Очень заметный. Образец патриотической добродетели. В целом достаточно показательный образ французской элиты… Полный перечень можно будет найти в помещениях банка при обыске.
– А источник?
– Понятия не имею. Вероятно, сведе́ние счетов. Я могу передать вам эти данные для расследования. Взамен я хочу быть первым, кто сможет воспользоваться вашими результатами и опубликовать их.
Магистрат глубоко вздохнул, откинулся в кресле.
– У нас нет опыта в подобных делах, – соврал он. – Видите ли, правосудие…
– Я могу опубликовать все это без проверки, каждый раз приписывая «якобы», «якобы», «якобы». Если все это правда, представительство банка закроется в тот же день, сотрудники банка в тот же вечер сядут в поезд и заведение укроется за стеной банковской тайны. Моя статья вызовет совершенно естественный переполох, и к правосудию обратятся с требованием начать расследование, которое оно провести уже не сможет. И я опубликую нашу сегодняшнюю беседу, объяснив, что вас она никоим образом не заинтересовала.
Провожая собеседника до двери, магистрат на всякий случай вновь высказал ему свои сомнения: ситуация и правда исключительная. Андре улыбнулся: конечно, конечно. Оставалось только надеяться, что все это окажется правдой и очень быстро подтвердится.
Список положили в большой конверт вместе с разоблачающим письмом за подписью «Истинный француз». Два часа спустя он уже находился в прокуратуре, в руках начальника финансового отдела, который прочел его (Бог ты мой, да что же это такое…). Вступление к его обвинительному заключению было закончено тем же вечером, следственный судья уже собирался начать предварительное расследование, и на следующий день около семи часов автомобиль без опознавательных знаков, принадлежавший Главному управлению сыскной полиции на набережной Сены, остановился на углу улицы Тур. В нем находились агент сыска и еще трое, которым была поручена слежка за всеми посетителями указанного в анонимном письме здания.
Шарль поднялся, подошел к окну и посмотрел на мокрый бульвар.
– Вы что, издеваетесь? – заорал министр. – Вы не находите, что у нас и так много неприятностей с этими остолопами, которые вообще не понимают, что к чему, а вы тут нам пропихиваете закон, который является чистой провокацией!
– Но, но, но…
– Что «но, но, но»? Вы подумали, что́ может произойти, если мы начнем обсуждать ваше идиотское предложение? У нас половина страны вышла на улицу, вы хотите, чтобы к ней присоединилась и вторая половина? – Министр бросил на стол листки, которыми так гордился Шарль. – Я зарою этот закон в землю – и вас вместе с ним. Через два дня ваша комиссия прекратит свое существование. Подите вон, рыцарь без страха и упрека!
– Как это?
– Мы создали эту комиссию в тот момент, когда она была необходима. Потребность исчезла, и комиссия тоже исчезнет.
– По какому праву?
Шарль кричал. В кабинете министра такое случалось нечасто, но времена были трудные для всех.
– Ах, право…
– Эта комиссия будет существовать, пока сама не вынесет свое окончательное заключение!
– Это уже сделано. Вы в прошлом месяце, в августе, подали отчет, он сойдет за окончательное заключение. Комиссия замечательно выполнила свою задачу, через несколько дней вы получите наши поздравления. И благодарность.
Для Шарля это было шагом назад. Оставаться депутатом после того, как он являлся председателем этой комиссии, практически невозможно. Его несостоявшийся зять отправится искать себе лучшего будущего подальше от семьи Перикур. Половина проблем его дочерей, которую он полагал решенной, – бракосочетание Розы – вновь становилась целой проблемой.
Все это представлялось ему весьма досадным, однако, самое главное, правительство собиралось лишить его всего, что стало его жизнью. Миссии. Его борьбы. Не смейтесь, именно так он понимал происходящее.
Эта комиссия стала вершиной его карьеры, и он никому не позволил бы отнять ее, но не видел возможности это сделать. Напрасно он величаво вздергивал подбородок, заявляя восхищенному и ошеломленному Альфонсу, что «его ничто не сломит», чувствовал он себя очень одиноко и уже спрашивал себя, чем все это закончится. Он засунул руки в карманы. Нет, мы еще посмотрим, сказал он себе, я…
– Папа?
Обеспокоенная Роза просунула голову в дверь.
– Да?
– Маме нехорошо.
Шарль вздохнул и пошел к двери. Ортанс лежала на диване, она, как всегда, держалась за живот, и Шарль не видел в этом ничего особенного. Разве что жаловалась сильнее. Да, действительно, живот вздут чуть сильнее обычного, но, в конце-то концов…