– А что с Ее Высочеством? – шепотом спросила Мира, чувствуя, что сейчас помрет на месте от смущения. – Она сильно пострадала?
– Говори нормально, это запись. Они тебя все равно не слышат. Ничего с не случилось с твоей Ритой. Ее всего лишь куском мяса по башке задело. И хорошо, что задело, а то еще полезла бы в бой, молниями швыряться, и тогда ее точно бы зажевали. Все с ней в порядке, сама смотри.
Май снова щелкнул пальцами, и окружающее опять изменилось. Теперь они находились на огромном плацу перед королевским дворцом. На нем в открытое каре выстроились несколько десятков гвардейцев в зелено-золотых плащах. На высоком дворцовом крыльце стояла принцесса, одетая в зеленый бархатный костюм для верховой езды. Костюм, похоже, был тем же, в котором она бежала в Академию с заседания Даорана, потрепанный и изрядно запачканный. Но золотая лилия на груди Риты в лучах полуденного солнца горела ярко и радостно. По ее бокам стояли госпожа Сиори и господин Саомир, а вдоль стены здания, вытянувшись в струнку, выстроились в шеренгу кадеты Академии Высокого Стиля в парадной форме – и с активными Атрибутами. Капитан Крейт в парадном гвардейском мундире церемонным шагом приблизился к Рите и торжественно возложил ей на голову золотой обруч с единственным ярко горящим изумрудом.
– Слава! – слаженно гаркнули солдаты. – Слава королеве! Слава! Слава!
– Меня хотела завербовать на роль носильщика драгоценностей, – фыркнул Май. – Пришлось долго объяснять, что народ, мягко говоря, не поймет процедуру коронации с участием полудемона. Похоже, так и не убедил, потому что до сих пор дуется.
Он щелкнул пальцами, и они трое опять оказались в комнате дормитория.
– Все, конец кино. Потом хронику посмотрите. Сира, меня тут Бокува зовет, – деловито сказал мальчишка. – Осведомляется, почему с тобой на контакт выйти не может. К тебе в кабинет ломится какой-то чиновник, и она боится, что твою куклу он не оценит. Не убивайся ты так, увидитесь еще, сколько захотите. И хозяюшку не грузи, у нее и так глаза в кучку от обилия впечатлений. Я вас, пожалуй, оставлю. Нужно за девчонками приглядеть хотя бы краем глаза, а то напортачат там без меня с обедом.
И он растворился в воздухе.
Мира нерешительно посмотрела на госпожу Сиори.
– Вот ты и выросла, – задумчиво сказала та. Ее глаза подозрительно блестели. – И ты, и другие. Кажется, еще вчера вы, такие робкие и перепуганные, стояли на церемонии посвящения, боясь вздохнуть, а сегодня твоя табличка висит в Мировой Сфере, и третьекурсники твердо намерены организовать уголок боевой славы, посвященный героической обороне Академии. Время летит…
Ректор покачала головой.
– Госпожа Сиори, а… мне нельзя здесь остаться? – нерешительно спросила Мира. – Сказать другим, что я как-то увернулась от огня, что там не я сгорела, а пятнистая обезьяна, которая из портала выбиралась… Я согласна, чтобы табличку сняли!
– Нет, Мира, – Сиори шагнула к ней и крепко обняла. – Нельзя. Мертвым нет дороги назад. Люди должны верить, что смертны – иначе откуда возьмутся прекрасные легенды о самопожертвовании ради долга? Ты не можешь вернуться в Академию, по крайней мере, сейчас, как я не могу вернуться на Текиру. Но твоя жизнь только начинается, а моя – продолжается. Ты еще встретишь много интересных людей и увидишь массу интересных мест, не чета Сайлавату. Ты узнаешь много чудесных вещей и найдешь прекрасных друзей. И мы с тобой еще не раз увидимся, мне твердо пообещали. Возможно, – она слегка улыбнулась сверху вниз, – когда-нибудь я все-таки сумею тебя спасти и расплатиться по старым долгам.
В глазах у Миры защипало, и она швыркнула носом.
– Госпожа Сиори, мне страшно, – призналась она. – Май – он ведь совсем не такой, каким выглядит. Он совсем взрослый дядька. И госпожа Канса – он сказал, что она его жена. А ведь он меня це… це… цел…
Она замолчала. Почему-то ей показалось, что легче умереть еще раз, чем закончить фразу.
– Ах, вот оно что! – ректор негромко засмеялась. – Не обращай внимания. Май даже на вид совсем не такой взрослый, каким кажется тебе по молодости. А по внутренней сути так в точности с тобой одногодок. Здесь, в Академии, он куда ближе к настоящему себе, чем на Текире. И госпожа Канса тебе и слова дурного не скажет. Она все-таки катонийка. Потом поймешь, позже. Хотя вот ведь проблема – как тебе в тамошнюю школу ходить. Там и на физкультуре голыми занимаются, и девственниц нецелованных в твоем возрасте уже не остается. Сгоришь ведь от смущения. Хотя если сказать, что ты из Княжеств… Нет, не пройдет, ты ведь о ЧК и не знаешь ничего. Ох, ладно. Пусть Май сам легенду придумывает, ему виднее. Ну, давай прощаться. И не забывай заглядывать. У меня в ближайшее время забот невпроворот, но на тебя время я всегда найду.
Сиори еще раз крепко обняла Миру, повернулась и почти выбежала из комнаты, оставив девочку стоять с разинутым ртом.
Комната тут же поплыла вокруг нее. Она вдруг потеряла равновесие, взмахнула руками, а когда сфокусировала взгляд, оказалось, что снова сидит на стуле в столовой чужого дома, а дядька-Май придерживает ее за плечо, чтобы она не свалилась на пол. На столе уже стояли чашки и тарелки с разнообразной едой, хотя и незнакомой по большей части, но пахнущей вполне вкусно.
– Попрощались? – деловито осведомился Май. – Ну, вот и здорово. А у нас для тебя сюрприз.
– Лика! – грозно сказала Яна, упирая одну руку в бедро, а другой грозя ему поварешкой. – После еды! Не порть аппетит ребенку!
– Ничего с ее аппетитом не случится. Смотри, хозяюшка. Ап!
Май стремительно нырнул к полу, а когда выпрямился, в руках у него оказался…
– Парс! – выдохнула Мира. – Настоящий парс!
– Именно! Не просто парс, а Парс с большой буквы. Оригинальный и единственный в своем роде.
Мира во все глаза смотрела на чудесную черно-белую шерстку зверька, переливающуюся под падающими из окна солнечными зайчиками, на огромные лопоухие уши над умной подвижной мордочкой, на внимательно рассматривающие ее глаза с двойными щелевидными зрачками, на шесть лап, оканчивающиеся мягкими подушечками… Парс! Неужели это ей? Май сунул зверька ей на колени, и девочка вцепилась в него обеими руками, боясь, что сейчас он вывернется и убежит.
– Парс не любит, когда его тискают, – недовольно пробурчал зверек человеческим голосом. – Парс любит, когда его гладят. Хозяюшка погладит Парса?
Он умеет говорить?! Он… он демон? А, ну и пусть демон, зато ее собственный. Он ведь не кусается? Мира робко, потом смелее провела ладонью по его голове и туловищу. Зверек завозился, устраиваясь на коленях поудобнее, и тихо замурчал. Мира в восторге погладила его еще несколько раз.
– Мира, Парсу, в отличие от тебя, есть не нужно, он солнечным светом питается, – бесстыдная госпожа Цукка слегка постучала пальцем по столу, привлекая ее внимание. – Он теперь твой, так что никуда от тебя не денется. Отвлекись от него и поешь. Накладывай себе чего хочешь, у нас самообслуживание.
– Слушаюсь, госпожа Цукка! – встрепенулась Мира. И в самом деле, так невежливо. За столом положено есть, а не с игрушками играть.
– Без формальностей, – улыбнулась женщина. – Госпожой меня называет только ректор университета, да еще первокурсники, пока не освоятся. Попробуй начать с рисовой каши – Яни ее сварила на западный манер, с молоком, солью, сахаром и сливочным маслом. У вас в Академии, кажется, так же готовят. Неплохо, надо сказать, выходит, нужно принять на вооружение. И еще попробуй вон те маринованные томомо. Они на вкус своеобразны, но людям обычно нравятся, а уж орки от них вообще без ума. За свой желудок можешь не беспокоиться, он сейчас железные гвозди переваривать может.
– Да, спасибо, – согласилась Мира. Аккуратно, чтобы не уронить Парса с коленей, она дотянулась до кастрюльки, исходящей вкусным паром, и большой ложкой принялась накладывать себе густую вязкую кашу.
– Кстати, Яни, у меня идея! – оживленно сказал Май. – Хочешь, подскажу, как сразу два окна разбить одним камнем? Только что в голову пришло.
– Даже если не захочу, все равно расскажешь, – хмыкнула Яна. – Тебя разве можно удержать от словоизвержения? Болтушка.
– От язвы слышу, – не остался в долгу Май. – Яни, у нас в загашниках тысячи детских психоматриц первой стадии в темном сне дрыхнут. А давай их засовывать в детские проекции в виртуальности?
– Зачем? – Яна задержала передо ртом вилку с салатными листьями. – Там же все равно личности практически нет. Спасать нечего.
– А кому какое дело? Проснувшиеся нам всю плешь проели – хотят детишек заводить, и все тут, и на имитации не согласны. А скажи им, что в ребенке живет настоящая психоматрица, и все психологические барьеры сразу снимутся. Ну и что, что детей придется не десять-пятнадцать лет воспитывать, а тридцать или сорок? У нэмусинов вечность впереди, плюс-минус полвека роли не играют. Заодно и реальный пряник получаем, которым можно отличившихся награждать. Можно даже не на семью ребенка выделять, а на целую общину. Навесить высокую цену в баллах, и пусть копят. Со всех сторон выгодно, верно?
– Фантазер ты у нас, – буркнула Яна. – Хотя… надо подумать.
– Вот и думай, – жизнерадостно согласился Май. – Я технарь нетянучий, в тонких философских материях ничего не понимаю, а мыслитель у нас ты. Эй, а вы слышали, как здесь, в Катонии, председатель бюджетного комитета в Ассамблее на незаконном лоббизме попался?..
Разговор тут же свернул на совершенно непонятные Мире политические материи. Через несколько минут она перестала вслушиваться, просто наслаждаясь неведомой ей раньше домашней атмосферой и потихоньку уминая еду из разных салатниц и мисок. Все, что она попробовала, оказалось хотя и непривычным, но очень вкусным, и под конец она объелась и слегка осоловела.
– Спасибо за угощение! – она с сожалением поставила Парса на пол, поднялась и начала собирать пустые тарелки. Посудомоечную раковину в соседней кухне она уже углядела.
– Оставь, – остановила ее Яна. – Сегодня Цу дежурит, она вымоет. У тебя акклиматизация и выходной, успеешь еще наработаться. Или я вымою. Цу, не забудь, тебе сегодня еще за Карой зайти. Документы в детдом уже пришли.