А вот это уже не меч, а «шпага-дубинка», тоже не имеющая параллелей в боевом оружии Египта
Разумеется, кроме качества вооружения, нужен и соответствующий настрой бойцов. Особенно серьезным этот фактор оказывался, когда клинок короткого меча приобретал остроту и прочность, достаточную для… ну, может быть, не для встречи «лезвие против лезвия» с вражеским клинком, но для достаточно серьезного воздействия на самого врага. Обычно на этом уровне технологии меч переставал быть совсем уж коротким: его боевая часть заметно превышала 60 см, порой и 70 см могла перерасти[2]. Переставал он быть и преимущественно колющим, даже в условиях строевого боя. И если одна из сторон успевала осознать это перерастание — то она получала существенный выигрыш. Особенно когда такое осознание распространялось не на одних лишь полководцев, а и на всех бойцов.
Кажется, именно в этом свете надо трактовать известный эпизод, в ходе которого римляне, с огромным трудом пробившись сквозь копейную стену вплотную к македонской фаланге, мечевую схватку с этой фалангой выиграли уже без особого труда. Знаменитая фраза Тита Ливия насчет того, что македонцы привыкли биться колющим оружием (а таковым у них было не только копье, но и меч) и потому оказались не готовы противостоять колюще-рубящим клинкам легионеров, способным отсечь руку, развалить череп, выпустить внутренности, — так вот, эта фраза насчет «неготовности», похоже, верна прежде всего в психологическом смысле. Условно выражаясь, македонские гоплиты, привычные убивать и умирать от узких колотых ран, «сломались» при виде столь ужасного зрелища. Примерно в такой же шок впадали кинозрители советской выучки (которые знали, что если на экране кто-то падает от выстрела, то на груди или лбу его появляется не более чем красная точечка), когда им продемонстрировали голливудский стиль, при котором после выстрела в упор во все стороны ДЕЙСТВИТЕЛЬНО летят клочья окровавленной плоти.
Конечно, это не было единственным фактором победы — ни в том бою, ни вообще. Однако свою роль сыграло!
(Надо сказать, «дуэль» между легионом и фалангой, дротиком (пилум) и длинной пикой (сарисса), мечом римским (гладиус) и мечом греческим (ксифос) завершилась не столь однозначно, как пытались представить римские историки. Главным фактором тут стало не преимущество оружия и даже не психологическая готовность, а «привходящие обстоятельства». И прежде всего — тот факт, что легион был «на подъеме», а фаланга, вместе со всей воинской доктриной эпохи эллинизма, — «на спаде». Повстречайся они, когда оба были в расцвете сил, — трудно определить, за кем осталась бы победа… Ганнибал, используя высокоразвитую фалангу, отлично бил ранние легионы!)
А ведь не забудем: гоплиты-фалангисты были привычны к страшной реальности рукопашного боя (пусть и не к НАСТОЛЬКО страшной). Так что, братья-фантасты, мой вам совет: везите из будущего лишь улучшенное оружие для ваших телохранителей, солдат или кого уж там, а не самих этих телохранителей. Какие бы они ни были спецназовцы, каких фехтовальных высот они ни достигли бы в тренировочных залах своего «прекрасного далёка», через какие бы звездные войны ни прошли — именно тут возможна осечка. Все-таки в просвещенные эпохи ближняя резня холодным оружием воспринимается как ужасное исключение. А во времена наших предков это было столь привычным правилом, что менталитет подстраивался к нему, можно сказать, автоматически.
Не советую я и выпускать на ТАКОЕ поле боя амазонок, даже из числа самых феминистски настроенных эмансипэ. Их, конечно, и сейчас предостаточно, а в будущем станет еще больше, но — не советую, пускай у вас, уважаемые авторы, и открыт свободный доступ к тоннелю между прошлым и будущим. Дело, конечно, ваше — но в прошлом нашего мира амазонок не было именно по этим причинам. Потому что упражнения со спортивной рапирой, ну пусть шпагой, пусть не только спортивной — это одно. А лютая резня сошедшихся лицом к лицу многотысячных отрядов — совсем другое… И не многотысячных тоже.
«Сразу пятеро бросились на Люс с дубинками и кинжалами, а один — так даже с двумя алебардами.
Но это воинство могло только насмешить чемпионку по историческому фехтованию. Нападающие, как оно в таких случаях и бывает, отпихивали друг дружку от желанной добычи, а добыча стояла перед ними, слегка расставив ноги и вытянув руки по швам.
Насмешница Люс, слегка отклонив корпус, позволила тому, кто с самой длинной дубинкой, промахнуться и шарахнуть по плечу того, кто с короткой дубинкой и кинжалом. А тому, кто с алебардой, она позволила, опять же промахнувшись, сбить с ног владельца самого длинного ножа, уже смахивающего на изобретение более позднего времени — дагу, а также долбануть по лбу еще одного воителя с дубинкой. Тогда она перешла от презрительной улыбки к делу».
Ну-ну. Нет, в качестве иронического описания такое, конечно, можно принять — кроме разве что попытки действовать двумя алебардами сразу (это на каком же чемпионате по историческому фехтованию героиня или автор таких балбесов повстречали?!). Но на самом-то деле юная фехтовальщица, пожалуй, даже не успела бы скривить губы в презрительной улыбке…
«Первый выпад Лодрин дан-Баэль отразил без особого труда: рука среагировала раньше глаза, повинуясь то ли приказу крови семи поколений воинов, то ли безмолвной подсказке Каменного Лодрина; короткий меч скота прошел мимо, но виллан не открылся, не подставил грудь под ответный удар, и по этому точному, выверенному движению сеньор Лодрин понял, что этот противник — последний, потому что он умеет пользоваться мечом и сможет обратить в свою пользу усталость графа. <…>
Тоббо ударил — так, как бил в степи, нагнав конокрада, вниз и с оттяжкой; ударил снова, с трудом удержал подпрыгнувший меч, краем глаза увидел, как захрипел и подался вперед сосед справа — молниеносный выпад застал того врасплох, и лезвие с хрустом взрезало ключицу; невольно отступил, качнулся, удержался на ногах и увидел, что графский меч летит прямо на него, и понял, что уклониться не сможет… и в глазах Лодрина полыхнуло безумное торжество; меч летел все быстрее, быстрее, быстрее; Тоббо отшатнулся, но железная полоса задела все же плечо, плюнув в глаза соленым».
Вот так, пожалуй, ближе к истине!
Вывод: если вам потребуются мастера-фехтовальщики, способные всерьез противостоять «спарринг-партнерам» из настоящего прошлого, когда не только клинковое оружие было в ходу, но и практиковалось совсем иное отношение к боли, страху, крови, увечью, жизни и смерти (своей и чужой) — то… В общем, лучше уж роботов с собой берите, только без законов Азимова. Или, может быть, — антропоморфных «чужинцев», обитателей иного мира. Но если так, то проще все-таки в нашем, земном прошлом навербовать себе гвардейцев!
…Возвращаясь же из фантастики в реальность, вспомним: те мечи, которыми легионеры изрубили гоплитов, были не просто гладиусы — а гладиусы иберийские, т. е. испанские. Своего рода компромисс между оружием собственно римлян и иберийских кельтов.
Впоследствии именно кельтская (пусть и не иберийско-испанская) техника боя большим мечом, гибридизировавшись с римскими (тоже в широком смысле) достижениями, породит фехтование как высокое искусство. И тогда примирятся высококачественный длинный клинок и кодифицированный для короткого меча набор приемов, потрясающая сила и точность удара на большой дистанции — и прицельный тычок в нерасчетливо раскрывшегося противника. Навыки строевого и поединочного боя. Интуитивный стиль — и дисциплинированное, систематическое разучивание комбинаций.
Собственно, когда такое слияние происходит по-настоящему гармоничным образом — наступает эпоха шпаги. Путь к ней, конечно, долог: ни римляне, ни кельты до нее не дожили.
Он был Ахиллом Морацци, в прошлом — одним из троицы любимых учеников прославленного Антонио Гвидо де Лукко, ныне же свободным и независимым гражданином Венеции, обеспеченным вполне достаточно, чтобы брать в науку по собственному выбору и отказываться от заказных поединков, иначе говоря, убийств по найму.
Он был виртуозом меча, гением шпаги, властелином даги и кинжала, любимцем алебарды, и даже лишенный оружия он был страшен.
<…>
«Дритто скуалембратто» — косой удар в правую ключицу, и, продолжая атаку, резкий выпад дагой под мышку противнику. Самый сложный вариант: длинный клинок мешает короткому, и дага, подражая ловкому слуге-пройдохе, должна быть ниже господина, пропуская его вперед на треть движения.
Теперь отскочить. На две черные плитки: назад. На две красные: влево. «Аллегро! Аллегро, дьявол тебя забери!» — явственно послышался раздраженный голос отца. Ахилл-младший молча возразил: «Престо, досточтимый мастер! Не аллегро — престо…» Он действительно повторил атаку не быстро, а очень быстро. И еще раз. И еще. Если врагов больше одного, надо двигаться стремительно, разнообразя уходы бросками в сторону, решаясь на молниеносные сближения, — мы не какие-то французишки, мы не чураемся грубой стычки…
Очень юные фехтовальщики в «памперсном» возрасте, но с учебными шпажонками в ручонках!
Вот именно! Причем — по всем пунктам. Ну, может, кроме предпоследнего: «не аллегро — престо». То есть мастер боевой шпаги действительно проделывает повторную атаку очень быстро, человек даже средней опытности за его движениями попросту взглядом не уследит. Но когда сходятся два равных гранд-маэстро, то тут и становится ясно, что сверхбыстрые повторы самой шпагой, без учета даги — не по итальянской технике боя, мощной и многообразной, использующей возможности обеих рук и всего тела, боевую шпагу в комплекте с дагой или фехтовальным щитом. Скорее это по части тех самых «французишек», кото