Заговор «Белого меча»
ПЕТРОГРАД. 1919-й год.
Еще никогда за свою историю Петроград не переживал такого бедствия. На главных улицах города валяются трупы павших от голода лошадей, женщины отрезают куски мяса, чтобы кормить своих детей. На Пантелеймоновской улице собралась толпа около одного дома, в котором арестовали человека, убившего свою жену и разрезавшего ее труп себе на пропитание.
На улицах нельзя было узнать своих знакомых, до того изменились их опухшие от голода лица. Прохожие падают на улицах от истощения, чтобы уже больше не вставать…
Одна барышня совершенно спокойно заявила мне, что отец ее недавно умер от голода, и она тоже чувствует, как с каждым днем теряет силы от истощения. И так это просто сказано. На Гороховой № 2 — чрезвычайка. Жены, матери, отцы, братья и сестры на улице ждут известий о своих близких. Они принесли им что-то в корзинках. В ЧК не кормят.
Вдруг со двора начинают доноситься залпы расстрелов. Родственники слышат, поднимаются крики отчаяния, истерики женщин, плач, проклятья. За что?
Проходя ночью по набережной Невы, слышны частые залпы со стороны Петропавловской крепости. Там то же.
И кого расстреливают? Всех. Мужчин, женщин, детей, дворян, купцов, студентов, гимназистов, рабочих, приказчиков, чиновников, офицеров, солдат, мужиков… Всех, кто не так сказал, и кто ничего не говорил, но зато кто-то слышал его, а может быть и вовсе ничего и не слышал. Террор…
Отец боится сына. Жена мужа. Всё вывернуто на изнанку. А товарищ Зиновьев-Апфельбаум говорит, смеясь: «Вывешу я завтра декрет прийти всем на Марсово поле, чтобы быть выпоротыми — и придут, а если кто не придет — представит медицинское свидетельство».
4-е марта. Петроград.
На окраинах России в Архангельске, Нарве, Ростове-на-Дону, в Сибири живут настоящие русские люди. Существуют, по-видимому, мощные армии, как русские, так и иностранные[115].
Они, эти люди, не многочисленны, но вероятно сильны духом, желанием победить большевиков и восстановить единую Великую Россию.
Они забыли, наверное, все партийные распри и слились в общем крике, в общем вопле: «долой большевиков»![116] Это их вера, их единственное желание.
У них частная собственность, свободная торговля, свободная личность, законы, право, а, следовательно, и отсутствие голода.
Так предполагаем мы, пребывающие в красном терроре и наши неясные предположения превращаются в уверенность, в веру.
Ведь и они пережили и знают, во что обращена Россия. И хочется помочь этим «белым», перейдя в их ряды, или вредить «красным» в их собственном тылу, забывая террор, опасности, дабы возвратить себе Родину и спокойную жизнь.
Кажется, что столькому научились все русские, что в деле возрождения Родины не могут уже быть допущены коренные ошибки прошлого.
6 марта.
Живешь среди ужаса, террора, голода и разрушения и думаешь постоянно, как бы удрать от большевиков, как бы принести пользу России. И кажется, что в любую минуту с радостью и со злобным лихим порывом полез бы вместе с белыми прямо на действующий большевицкий пулемет, сжимая в руках «свою» винтовку, истребляя безжалостно, но без чувства мести, попадающихся коммунистов, врагов и палачей русского народа.
Это не месть, это правосудие. Это не произвол — это возврат к порядку. И до того эта идея, это возмущение перед терпимым унижением овладевает всем существом, всеми мыслями, что чувство самосохранения совсем замирает. Только бы освободиться. Только бы увидеть, наконец, желанный день конца и бегства красных палачей. Но как «удрать», когда передвижение в совдепии без командировок запрещено.
Совершенно случайно узнал, что один знакомый моего отца состоит в белой организации в Петрограде. Он участвовал в знаменитом «ледяном походе» и приехал опять в советскую Россию, чтобы работать против коммунистов, будучи членом их партии…
Мне кажется, что «белые» и состоят из таких людей[117]. Я просил отца познакомить меня с ним, передав ему, что я хочу быть полезным белым и России.
8 марта 1919 года, Петроград.
Сегодня меня мобилизовали в красную армию, как бывшего офицера, но сказали, что вызовут по мере надобности и отправят на фронт, но утешили, что пехотных офицеров им сейчас не нужно, а потому я пока могу жить в Петрограде, но уже окончательно лишаюсь права выезжать из города, даже по командировкам от советской гражданской службы, если я на таковой состою.
Таким образом я получил и соответствующую бумагу от красного штаба Петроградского укрепленного района (площадь Уриц кого, то есть бывшая Дворцовая площадь). Хочешь, или нет, а поезжай воевать и рисковать жизнью за какую-то кучку жидов и негодяев, которых ненавидишь всеми силами души.
Ильич, Ильич! Где же свобода и рай, которые ты обещал?
Конечно я себя лично не считаю обманутым, потому, что я и не обманывался никогда.
А вы рабочие и крестьяне, воткнули по призыву Ленина штыки в землю, заключив мир без аннексий и контрибуций, ринулись грабить награбленное, и делить землю; а вместо того вас уже полтора года гонят штыками и чрезвычайкой на фронты гражданской войны[118]. И вы идете. Вас теперь больше не уговаривают, а расстреливают и вы повинуетесь, пухнете от голода, погибаете и калечитесь на братоубийственной войне, против своего желания, обманутые скоты, взбунтовавшиеся рабы.
11 марта 1919 года. Петроград.
Знакомство мое с Владимиром Александровичем[119] состоялось у нас на квартире.
Он расспросил меня о моей военной службе и сказал, что он уже говорил обо мне где следует, но что он повести меня никуда не может, так как я должен себя сначала чем-нибудь зарекомендовать.
Связь с белыми я должен иметь пока через него. Сообщать количество, расположение, настроение красноармейских частей, местонахождение складов оружия и т. п. Кроме того он мне советовал как можно лучше изучить Литейный район, т. е. знать расположение войск, часовых, складов оружия и патронов, комендатур, совдепов и т. д. дабы в случае чего, я бы мог встать во главе своего района.
Теперь, решив активно бороться с большевиками, я чувствую большую радость и как бы освобождение от гнета, т. е. сознания, что и я виноват в общем несчастье, помогая своей пассивностью кровавой работе большевиков.
Я могу спокойно надеть теперь на фуражку пятиконечную, жидовскую звезду с серпом и молотом, если понадобится для достижения моей цели. Я больше не мучаюсь, моя совесть спокойна, и я исполняю мой долг перед Родиной.
12 марта 1919 г.
На улице случайно встретил товарища по гимназии Матвеева. Он был подпоручиком в артиллерии, а теперь служит у большевиков десятником по укреплению Карельского перешейка против Финляндских белогвардейцев.
Приглашал меня приехать к нему на место работ в деревню К.[120] по Ириновской железной дороге (узкоколейка). Надо будет с ним поговорить; не удастся ли мне достать планы их работы.
15 марта 1919 г.
Ездил к Матвееву, но ничего еще не достал. Но я уже переговорил с ним, и он обещал известить меня, чтобы я вновь приехал, как только уедет комиссар…
Там красивое дачное место, два озера, снег начинает уже стаивать, живут они в реквизированной даче. Настроены злобно против большевиков.
Но жизнь в деревне спокойная, весенняя погода, природа заставляют забывать завоевания революции. Не то, что в городе, где каждый камень говорит о былом величии, а каждая встречная красноармейская морда в серой шинели напоминает пережитые унижения и позор.
22 марта.
Вчера был у Матвеева. Когда я приехал на станцию «Всеволожское», то меня уже ждал красноармеец с лошадью, чтобы доставить на дачу к Матвееву. Встретили меня отлично.
После завтрака подали тарантас, и Матвеев повез меня осматривать окопы. Это оказались ямы, наполненные водой, обваливающиеся, вырытые в желтой глине, и «брустверы» этих «окопов» были видны на огромном расстоянии.
Все «десятники» (офицеры) улыбались, показывая сами свои произведения, причем казалось, будто бы я приехал делать ревизию, присланный от какого-нибудь центрального большевицкого военного учреждения.
Вечером я снял на кальку самые подробные чертежи окопов и укреплений и затем, на казенной лошади, в сопровождении красноармейца, увез все секреты обороны Петрограда со стороны Финляндии.
В то же время на предполагаемых «позициях» мне удалось оговориться с местными крестьянами относительно моего предполагаемого бегства в Финляндию. Они обещали мне полное содействие, так как сами уже по-видимому, вполне достаточно успели вкусить прелестей рабоче-крестьянского правительства.
24 марта.
Все чертежи передал Владимиру Александровичу для передачи куда следует.
27 марта.
Заходил сегодня к полковнику Ризникову[121]. Он служит архивариусом в одном советском учреждении, что дает ему возможность собирать в специальном помещении архивы гвардейских полков.
Как-то на днях я был у него и при мне были доставлены 9 огромных, незаконченных ящиков с архивами нашего полка.
Я представлялся полковнику Ризникову, как временно командующему полком в мае 1917 года во время моей поездки на фронт, а потому я и доложил ему сегодня, что начал работу в тайной организации в пользу белых, обещал держать его в курсе дальнейших моих действий.
Он сообщил мне сведения о некоторых наших офицерах, находящихся в Северной армии генерала Миллера и отправившихся на Юг к генералу Деникину.
Он сам содействовал их отправке. Когда он узнал от меня, что я начал работать в организации[122]