I
Покинув Париж два года назад, в начале декабря, под проливным дождем подъезжали мы на машине к лазоревым берегам Средиземного моря, досадуя, что любимый Прованс во всё время пути был скрыт от наших взоров потоками падающей с неба воды и туманом. Уже смеркалось, и мы с женой решили остановиться на ночевку в знакомой гостинице в городке Фрежюс, чтобы утром продолжать путь в Ниццу.
За несколько километров до города мы были остановлены жандармами. Они приказали выехать на окружную дорогу, т. к. шоссе во Фрежюс было залито водой. Уже в полной темноте, ворча по случаю такого неожиданного отклонения от прямого пути, мы заехали в неведомую деревню в горах, где я и остановился налить бензина. Оказалось, что до Фрежюс было 17 километров, до Грасса — 29. Я хотел ехать во Фрежюс, куда ближе и где гостиница известна, но жена настояла на Грасс, раз он уже по пути в Ниццу.
Только мы успели приехать в Грасс, найти гостиницу и расположиться, завыли сирены полицейских автомобилей и пожарной команды, которые куда-то стремительно понеслись. Спокойно проспав ночь, на утро мы узнали с ужасом, что в горах прорвалась плотина Мальпассе и миллионы кубометров ринувшейся неудержимо воды частично разрушили Фрежюс, причем погибло несколько сот человек! Поехали бы мы туда накануне вечером, — может быть никогда больше не увидели бы не только лазоревого берега, но и света белого…
Проезжая теперь снова через Фрежюс, мы вспоминаем суету сует нашей бренной земной жизни…
От кошмарной ночной катастрофы выиграл только древний амфитеатр Фрежюса, этого когда-то важного военного римского порта, — вода снесла все прикрывавшие его ужасающие постройки барачного типа, мастерские и гаражи, а он остался стоять невредимым во всей своей классической красоте еще на новые тысячелетия.
Мы оставили, не заезжая в него, знаменитый Сен-Тропе, красивый небольшой рыбачий поселок средневекового типа, ныне, в наше сумасбродное и странное время — излюбленное местопребывание специфической международной толпы, составленной из маловероятной смеси миллионеров и гангстеров, всевозможных претенциозных девиц, большей частью легкого поведения, из кинематографических звезд и откровенных гомосексуалов, непонятных для здравого человека художников, писателей и артистов модных ныне прогрессивно-коммунизанствующих миросозерцаний. Все они вместе взятые претендуют представлять «элиту», однако по мнению людей нормальных характеризуют собой только накипь общества. И к счастью, это всего лишь исключение, представляющее собой бесящееся с жира меньшинство.
Еще несколько километров-и перед нами распростерлась лазоревая даль Средиземного моря. Мы въезжаем в морской курорт Сен-Рафаэль, с прекрасным песчаным пляжем, небольшим портом и католическим собором византийского стиля. Ранней весной 1814 года сюда, на Французскую Ривьеру ряда захолустных рыбачьих деревушек, может быть впервые ступила нога русского человека. Это были русские офицеры, вместе с прусскими и австрийскими доставившие сюда отрекшегося Наполеона для отправки его на остров Эльбу. Их коляски проехали тогда по тому же пути, по которому только что проехали и мы. Но при каких обстоятельствах!
Уже заранее в деревнях были повешены чучела Наполеона, вымазанные красной краской. Когда же толпы узнавали Наполеона, то начиналось форменное беснование. Народ орал и ругался, грозя кулаками, дубинами и ножами. На одной из остановок в коляске выбили стекла. Наполеон, оскорбленный до глубины души и перепуганный насмерть, жался весь в слезах в углу коляски, укутавшись в плащ русского офицера, любезно ему предоставленный. Извечный эпизод судьбы поверженного кумира…
В Сен-Рафаэль приморский бульвар обсажен пальмами, в садах растут эвкалипты, магнолии, мимозы, олеандры и бесконечные разновидности кактусов и агав. Ривьера представляет собой узкую прибрежную полосу, открытую к югу, где она омывается лазоревыми водами Средиземного моря, и замкнутую к северу тройной гигантской цепью Приморских Альп, защищающих ее от северных холодных ветров. Ривьера — итальянское слово и значит: побережье. В точно таких же климатических условиях находится и южное побережье Крыма.
Горы то подходят прямо к морю, врезываясь в него крупными скалистыми мысами, то располагаются амфитеатром в большем или меньшем отдалении от моря, оставляя пред собой широкие долины, по которым проходят широкие русла рек и горных потоков, наполняемых водой лишь в период многодневных проливных дождей осенью и весной. Ривьера — страна вечной зелени и вечного тепла. Берег и склоны прилетающих гор покрыты апельсиновыми, лимонными и оливковыми рощами и виноградниками. Пальмы, магнолии, лавры и кактусы растут на открытом воздухе. Зимы здесь собственно нет. Воздух сух, чист прозрачен. Небо обыкновенно безоблачно и отличается тем необычайно ярким голубым цветом, которым так сильно восторгаются люди севера…
В XVIII столетии, да и до конца XIX, не было еще приморской дороги и сообщение происходило через горный массив Эстерель, чрезвычайно дикий и непроходимый. В древнеримские времена там была проложена прекрасная дорога, виа Аурелия, остатки сооружений которой сохранились и по сей день. В семидесятых годах XVIII столетия дорога была терроризирована легендарными нападениями бандита Гаспара из деревни Бесс. Его банда останавливала дилижансы и всадников и грабила их. Гаспар был поклонником элегантности и хороших манер: он был одет в красный бархатный кафтан, украшенный бриллиантами, серебряными пуговицами и брошками. В течение многих лет выражение «проехать через Эстерель» было синонимом смертельной опасности. В 1781 году элегантного бандита поймали и колесовали, перебив ему предварительно руки и ноги. Голова его была прибита к дереву при дороге. Однако, лишь в конце XIX столетия перевелись на Эстерель бандиты и беглые каторжники.
Следуя извилистой дорогой вдоль берега Средиземного моря, мы любовались горно-морским пейзажем, совершенно исключительным по своей оригинальности и красоте. Кирпичного цвета скалы, покрытые в расщелинах темно-зеленым сосновым лесом, опускаются к сине-бирюзовой поверхности моря, составляя изумительное сочетание красок под небесным сводом ярко-голубого южного неба! Мы проезжали через небольшие дачные поселки, мимо роскошных вилл, утопающих в экзотической зелени, с чудес ными террасами, спускающимися к самой воде…
Очередной поворот дороги вдоль отвесных скал — и с высоты нам открывается потрясающе грандиозный вид на залив, на город Cannes и далее на знаменитый извилистый мыс Antibes, с маяком на его вершине. Против Каннов расположены два острова, покрытые сосновым бором. На одном находится старинное аббатство XIII века, а на другом в самой воде стоит средневековый замок. Как и всякому таинственному замку, и этому присуща легенда о заключенном в нем во времена «проклятого королевского режима» несчастном узнике, пожизненно носившем железную маску. Впрочем, имеются сведения, что маска была всего лишь бархатной… Между островами и пляжем, на прекрасном рейде, можно часто видеть стоящие на якоре боевые корабли военного флота США, колоссальные авианосцы, серые силуэты крейсеров и миноносцев, а также и темные контуры подводных лодок…
Канны — знаменитый фешенебельный курорт, в нем два казино, отели — палаццо, достопримечательный порт, где международные «буржуи» держат свои яхты. Сюда приходят из обеих Америк трансатлантические пароходы-дворцы, привозя обильно снабженных долларами туристов. В разгар сезона светская жизнь бьет ключом, и город полон веселящихся туристов, в особенности, когда идет кинофестиваль с показом новых кинофильмов для присуждения премий лучшим из них.
Своим молниеносным развитием в прошлом веке Канны обязаны… холере! В 1836 году в Провансе свирепствовала эпидемия холеры. В это время канцлер Великобритании, лорд Брум[285], проезжал там в направлении Ниццы, губернатор которой установил санитарный кордон, никого не пропуская на территорию своей области. В ожидании скорого конца эпидемии лорду пришлось остановиться в небольшой рыбачьей деревушке Cannes, что значит — тростники. По-видимому, деревушка была окружена зарослями местного рода бамбука, который здесь и теперь нередко встречается. Лорду понравилось чудесное расположение поселка, он построил себе виллу и стал ежегодно проводить там зиму. Его примеру последовали его состоятельные соотечественники и вскоре Канны начали насчитывать уже несколько тысяч жителей. Сюда, а также и в Ниццу, что 32 километра после Каннов, устремились русские туристы вплоть до великой войны 1914 года. Они тоже немало способствовали развитию и украшению города. В Каннах и по сей день не угасла память о щедрых наших соотечественниках.
Всякий русский мог получить тогда без дачи объяснений и тем более заполнения анкет, пожизненный заграничный паспорт и без всяких виз разъезжать не только по Европе, но и по всему свету.
Скорый поезд отходил из Петербурга в 6 часов вечера и через 71 час, через Вену, Милан и Ниццу приходил в Канны. Билет первого класса стоил 117 царских рублей, второго класса — 96 рублей и 36 копеек. Из Москвы поезд отходил в 5 часов 27 минут дня и в Варшаве прицеплялся к петербургскому составу. Шли поезда и из Киева, Воронежа, Баку, Одессы и т. д. Кто были тогда пассажирами этих поездов? По своему сословному составу это были состоятельные русские люди, помещики, фабриканты, купцы, домовладельцы и интеллигенты, то есть по ленинскому жаргону — «буржуи». Да, это было так, но должно ли было это продолжаться вечно? Чтобы ответить на этот вопрос, в первую очередь отметим, что сообщение между Сибирью и Ривьерой через Москву поддерживалось специальным роскошным поездом, отходившим из Иркутска четыре раза в неделю и приходившим в Москву в 8.01 утра, с расчетом, чтобы отправляющиеся за границу могли провести день в Москве, а в 5 часов 27 минут дня сесть в поезд, идущий на Ривьеру. А в Сибири, как известно, не существовало даже и в помине ни одного помещика, если не считать тридцатилетнего пребывания там декабристов. Процесс перехода помещичьей земли в Европейской России во владение крестьян начал происходить столь быстро, оскудение и разорение помещиков после освобождения Александром Вторым крестьян от крепостной зависимости пошло такими быстрыми темпами, что уже в конце прошлого столетия распевались в России такого рода частушки:
Барыня, барыня, барыня-сударыня!
Захотела чаю пить,
Чаю не на что купить…
Барыня, барыня, барыня-сударыня!
Продам лисий воротник — куплю чаю золотник…
Барыня, барыня, барыня-сударыня!
Продам шелкову сорочку —
Куплю сахару кусочку…
Барыня, барыня, барыня-сударыня!
В начале нашего столетия и в особенности за последнее десятилетие перед началом Мировой войны 1914 года Россия стояла на пути чрезвычайного материального прогресса и социальной эволюции вообще. Чтобы не быть голословными и обвиненными в преувеличении и пристрастности, обратимся к одному из свидетельств иностранцев, которые никогда не отличались особыми симпатиями к России. Так известный французский экономист Эдмон Тери[286]писал в 1913 году: «Если у больших европейских наций события между 1912 и 1950 годами будут протекать так же, как они развивались между 1900 и 1912 годами, то в середине настоящего века Россия станет выше всех в Европе как в отношении политическом, так и в области финансово-экономической».
Другими словами, Россия жила бы в условиях полных гражданских свобод, а к 1950-му году она «перегнала бы Америку». А это значит, что в разбираемом нами вопросе о заграничных путешествиях, состав российских туристов к тому времени и в 1965 году состоял бы из свободных путешественников и всех категорий российских трудящихся в условиях высокого жизненного стандарта, без путевок, анкет и коммунистических «нянек».
Во время зимнего сезона 1907 года в Каннах находилось около 1200 русских семейств.
Русским людям всегда было присуще воздвигать величественные соборы, благолепные церкви и замечательные монастыри. И в Каннах русские туристы объединялись вокруг своей православной церкви.
Храм Святого Архистратига Михаила, вместимостью на 400 человек, был освящен 22 ноября 1894 года. На торжестве освящения присутствовали члены Императорской фамилии, находившиеся тогда в Каннах, русская колония и представители местных властей. Муниципальный совет в память этого торжественного события постановил наименовать бульвар, на котором находится русский храм, бульваром Александра Третьего (бульвар этот после советской победы 1945 года не был переименован).
Главной достопримечательностью этого храма является крипта, где находится гробница Великого Князя Николая Николаевича, Верховного Главнокомандующего Русской Армии в начале Первой мировой войны. Рядом с Великим Князем — гробница его супруги Великой Княгини Анастасии Николаевны, дочери короля Черногорского, воспитанницы Смольного Института. В противоположной стороне крипта находятся гробницы Великого Князя Петра Николаевича и его супруги Великой Княгини Милицы Николаевны.
Великий князь Николай Николаевич был большим франкофилом. Руководствуясь ныне вышедшим из употребления и ставшим непонятным принципом воинской чести «сам погибай, а товарища выручай!», Великий Князь считал, что нет такой жертвы, которую Россия не могла бы принести союзной Франции. А потому в августе 1914 года Великий Князь бросил в наступление на Восточную Пруссию две русские армии — Генерала Самсонова[287] и генерала Ренненкамфа[288], еще не закончившие окончательно выполнения мобилизационного плана. Вследствие победоносного приближения русских армий к Кенигсбергу, германское верховное командование вынуждено было снять с французского фронта, из-под самого Парижа, которому оно угрожало, несколько дивизий и перебросить их в Восточную Пруссию. Ослабленные германские войска под Парижем были отброшены, и столица Франции была спасена, что предрешило победу Союзников над Германией. Так произошло «чудо на Марне». Но две Русские Армии в Восточной Пруссии погибли… Генерал Самсонов застрелился. Его вдова долгое время проживала в Париже, а сын работал шофером такси. Современные французы ничего не знают о самопожертвовании русских в Восточной Пруссии в 1914 году. После окончания гражданской войны в России прибыли в Канны отступившие из Крыма эмигранты, главным образом казаки. Они работали в Каннах по мойке железнодорожных составов и по уборке городских нечистот…
На кладбище в Каннах имеется «Военный участок», в котором находится «Русский квадрат, 1914–1918», где похоронены российские воины. Массивный памятник работы художника Стеллецкого[289] увековечивает память павших русских на французской земле. Ежегодно, 1 ноября, в день Всех Святых, на кладбище происходят коммеморативные церемонии. Мэр города и представители Префектуры обходят все военные «квадраты» кладбища, останавливаясь около каждого его памятника; следует минута молчания с преклонением знамен. Около памятника «русского квадрата» священник с полным хором Каннской церкви служит панихид у.
Из кратких сведений о действии Русских Армий в Восточный Пруссии видно, что с первого месяца войны 1914 года Россия начала вести войну на территории противника, вторгнувшись также и в пределы Австро-Венгерской Империи. Во время военных неудач 1915 года русским армиям с тяжелыми и кровопролитными боями пришлось произвести глубокое стратегическое отступление, но неприятель был остановлен далеко от линии Северная Двина — Днепр. К февралю 1917 года Юго-Западный фронт Русской Императорской армии проходил частично по австрийской территории и в Румынии. Большевики тоже собирались воевать на территории противника, но в первые месяцы войны «отступили» на Неву и Волгу…
Посещая гробницы, я имел приятный сюрприз встретить отца Игоря Дулгова[290], недавно рукоположенного молодого священника, окончившего до Духовной Академии в Париже Версальский кадетский корпус имени Императора Николая Второго, этот удивительный островок русского национального воспитания среди чуждого иностранного мира. А потому нет ничего удивительного, что родившийся и воспитанный на чужбине отец Игорь безукоризненно владеет русским языком, преподает Закон Божий и русскую историю детям русских эмигрантов, проживающих в Каннах и его окрестностях, а также принимает деятельное участие во всех культурных начинаниях русской колонии в Каннах.
Отец Игорь любезно сопровождал нас в крипте, всё показывая и разъясняя.
Гробница Великого Князя Николая Николаевича производит сильное впечатление. Неугасаемая лампада в виде шапки Мономаха, русские трехцветные, андреевские и георгиевские ленты; по сторонам ленты, снятые с бесчисленных венков, возложенных на гроб почившего великого князя. И кто только не расписывался в книге посетителей гробницы великого князя! Старые эмигранты, чины РОА, послевоенные эмигранты, иностранцы. Советских туристов иногда тоже приводят на могилу великого князя, — они почтительно молчат, не высказывая никаких мнений. Великий Князь скончался в Антибе, что между Каннами и Ниццой, 5 января 1929 года.
Христос заповедал своим ученикам проповедовать всем народам Слово Божие и крестить уверовавших в Него во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Апостол Иоанн Богослов, в сопровождении апостолов Филиппа и Варфоломея, проходил как-то в окрестностях города Иерополя во Фригии, в нынешней Малой Азии, и предсказал, что на этом пустынном месте воссияет благодать Божия и Святой Архангел Михаил будет посещать это место и исцелять недугующих, как это было в купели Силоамской. Ибо сказано пророком Исайя: «Вот Бог ваш… Он придет и спасет вас. Тогда откроются глаза слепых, и уши глухих отверзутся. Тогда хромой вскочит как олень, и язык немого будет петь; ибо пробьются воды в пустыне и в степи потоки. И превратится призрак вод в озеро, и жаждущая земля в источники вод…» (XXXV, 4, 5, 6, 7).
И действительно, появился источник в этой пустыне, а при нем невидимо присутствовал Святой Архистратиг Михаил, давая исцеления верующим и неверующим, которые уверовав, принимали Святое Крещение. Место это называлось Хони, что по-гречески значит погружение. Стараниями одного эллина, дочь которого получила от источника чудесное исцеление, был тут построен храм во имя Святого Архистратига Михаила. Но язычники не унывали, задавшись целью разрушить храм и надругаться над христианской святыней. Для этого они начала работы для изменения русла двух соседних рек, чтобы направить их воду на Святое место, чтобы всё разрушить. Казалось, что не было спасения, когда хлынули воды бурным потоком. Но тут произошло чудо, Чудо в Хонях, когда Святой Архистратиг Михаил разверзнул землю, куда и устремились бушующие воды: храм и обитель были чудесно спасены.
В июле 1964 года стараниями отца Игоря, настоятеля Каннской церкви, была устроена выставка старинных и современных икон. Были показаны иконы, начиная с XVI века. Из Парижа приехал член Общества «Икона», который давал посетителям весьма ценные объяснения. Им же была основана школа иконописцев, которая уже выдвинула прекрасных «богомазов». В. А. Цевчинским[291] была написана икона «Чудо в Хонях», согласно вышеописанному чуду, бывшему уже в столь далекой древности. Икона была освящена и находится ныне в Каннской церкви.
Престольный праздник Каннской церкви Святого Архистратига Михаила, как известно, отмечается ежегодно 21 ноября. По инициативе о. Игоря вот уже второй год, что празднуется в Каннской церкви «Чудо в Хонях», что является летним праздником храма Святого Архистратига Михаила, когда теплая погода дает возможность собраться в саду церковным прихожанам не только из города Канны, но из его окрестностей.
В этом 1965 году летний престольный праздник был назначен на воскресение 12 сентября. Была торжественная служба, парадно пел прекрасный хор с отличными солистками под управлением Д. А. Косоротова, в прошлом офицера Лейб-Гвардии Атаманского полка. Во время крестного хода икона «Чудо в Хонях» была обнесена вокруг храма и был отслужен акафист. Затем присутствующие 240 богомольцев проследовали в сад, где была сервирована общая трапеза. Если это и не было чудом в Кане Галилейской, то, во всяком случае, это было похоже на чудо, совершенное дамским комитетом при Каннской церкви. Трапеза прошла в братском единении, причем присутствовали люди разных церковных юрисдикций и были получены и произнесены по громкоговорителю приветствия тоже от приверженцев различных юрисдикций, в частности от Александро-Невского собора в Париже.
Митрополит Филарет[292] в середине сентября посетил православные приходы юга Франции. Митрополит приехал в сопровождении архиепископа Антония Женевского[293]. Несколько машин выехало навстречу митрополиту на горный перевал в Альпах высотой более двух тысяч метров. 21 сентября была отслужена в церкви Святого Архистратига Михаила в Каннской церкви торжественная литургия. Митрополит Филарет сослужил с архиепископом женевским Антонием, многочисленным духовенством и прекрасным протодьяконом парижского Александро-Невского собора. Митрополит произнес задушевную проповедь, очень растрогавшую многочисленных молящихся.
Интенсивная жизнь Каннского православного прихода этим не закончилась. В воскресение 3 октября на обедне присутствовал приехавший из Рима возглавитель римской русской колонии Сергей Георгиевич князь Романовский, герцог Лейхтенбергский[294]. После окончания литургии была отслужена панихида при участии всего церковного хора у гробницы великой княгини Анастасии Николаевны, по первому браку княгини Романовской герцогини Лейхтенбергской, матери присутствовавшего Сергея Георгиевича.
Таковы миражи и действительность храма Святого Архистратига Михаила во французском городе Канны.
II
Покинув Канны, быстро скользя по приморскому шоссе, мы держали путь в направлении Ниццы.
Проехав мимо дворцов Али Хана[296], погибшего недавно в автомобильной катастрофе в предместье Парижа, мы оказались в небольшом селении Гольф-Жуан, с бульваром, отделенным от моря рядом рослых пальм, с небольшим портом и купальнями. В порту воздвигнут цоколь, на котором выгравировано: «Здесь в марте 1815 года высадился Наполеон, прибыв сюда с острова Эльбы».
Вспомним, что победоносные союзники, — Россия, Англия, Пруссия и Австро-Венгрия, — сослав Наполеона в 1814 году на остров Эльбу (на высоте Флоренции, видимый с итальянского побережья), сделали его королем этого острова, оставив ему 800 солдат старой гвардии. С ними он и высадился в Гольф-Жуан 1 марта 1815 года.
Приключения Бонапарта — так назвали бы мы наполеоновские деяния на Лазурном берегу — весьма любопытны, как в смысле превратностей его судьбы, так и совершенно необычайного диапазона его «сменовеховства». Но, едучи на автомобиле вдоль побережья, приходится знакомиться с приключениями этого человека. Не в хронологическом, а в топографическом порядке, что вовсе, однако, не препятствует тому, чтобы воспринимать их с возрастающим интересом.
Наполеон, несмотря на тяжелые переживания во время его следования под стражей через Прованс в 1814 году, быстро оправляется от потрясений и бежит с Эльбы, чтобы высадиться в Гольф-Жуан и пуститься в новую неведомую авантюру, хотя и года еще не прошло после его окончательного поражения, отречения от престола и оккупации Франции войсками победителей, на штыках которых был возведен на престол Людовик XVIII. Тогда казалось, что двадцать пять лет революции, — а в нее входит и царствование Наполеона, — были вычеркнуты из политической жизни Франции.
Первым высаживается на материк генерал Камбронн[297] и, несмотря на сопротивление королевских властей, тотчас же раздает трехцветные кокарды и приказывает расклеить на стенах домов прокламации Наполеона, заканчивающиеся пышной фразой: «Победа будет одержана со скоростью атаки: орел с национальным трехцветным флагом полетит с колокольни на колокольню, вплоть до башен собора Парижской Богоматери!». Трехцветный флаг был флагом французской революции; королевский флаг — белый с голубыми лилиями.
Наполеон посылает генерала Бертрана[298] с двадцатью гренадерами в Антиб, чтобы привлечь его гарнизон на свою сторону. Первая неудача — гарнизон берет в плен генерала и его гренадер. Тогда Наполеон решает двигаться в сторону Канн. Желая произвести впечатление на власти этого города количеством своих сил, он требует у мэра города 3000 солдатских рационов. Мэр отпускает еду, но, — вторая неудача, — Наполеона в Канны он не пускает и войска располагаются биваком вне города.
Рано утром Наполеон приказывает выступить в направлении города Грасс. Генерал Камброн первым подходит к городу с сотней гренадер и четырьмя польскими уланами, получает требуемые рационы, но Наполеон, — третья неудача, — опасаясь встречи с королевскими войсками и враждебных демонстраций населения, решает обойти вокруг города, не вступая в него. Орел что-то весьма медленно перелетает по пути следования в Париж, не садясь пока что ни на одной из колоколен…
Почти в это же время в Тюильрийском дворце в Париже маршал Ней, из дореволюционных королевских сержантов, ближайший соратник Наполеона, назначается Людовиком XVIII, к которому маршал поступил на службу, командующим войсками, направляемыми против Наполеона.
Перед выступлением в поход Ней пылко говорит королю:
— Ваше величество, я доставлю в Париж узурпатора Бонапарта в клетке для диких зверей!
На что король замечает:
— Этого, маршал, даже и не требуется.
Все это, как известно, не помешало Нею при первой же встрече с Наполеоном перейти на его сторону и участвовать в кампании «ста дней».
После поражения Наполеона он был расстрелян.
Говорят, что Тухачевский[299] тоже метил в Бонапарты. После службы в Императорской гвардии он, как и Наполеон, перекинулся на сторону революционного правительства. Точно так же, как Наполеон усмирил в Вандее восстание французских «белых», — монархистов-шуанов, — Тухачевский разбил белые армии Колчака. Наполеон стал «работать на себя» и стал императором буржуазной революции. Работал ли на себя Тухачевский, или предполагал работать на себя, не за страх, а за совесть служа советской власти, усмиряя, например, кронштадтское восстание? Во всяком случае нам кажется, что в русских условиях у него вряд ли были серьезные шансы попасть в Наполеоны…
Я неоднократно упоминал уже город Грасс. Недавно там скончался в преклонном возрасте В. К. Абданк-Коссовский[300], известный журналист и совершенно непримиримый враг советского режима. В течение сорока лет своей эмиграции он сделал колоссальный вклад в дело изучения жизни российского эмигрантского рассеяния на всех пяти континентах. Он собрал удивительную коллекцию, наклеивая на картонные листы всё, что появлялось в печати и относилось к жизни эмиграции. Вырезки из газет, иллюстрации, театральные программы, заголовки русских газет и изданий, торговые бланки русских фирм, и т. д. и т. п. Получилась исключительная по своему разнообразию картина жизни русских эмигрантов, в мировом рассеянии сущих…
Проезжая с такими мыслями через знаменитый пляжный городок Жуан-ле-Пен, мы приближались к Антибскому мысу и к городу Антиб. Греки, еще за четыре столетия до нашей эры, основали этот город, назвав его Антиполис, — «городок насупротив» главного города (теперешней Ниццы). Отсюда уже можно было видеть вдали Ниццу. В Антибе имеется очень живописный средневековый приморский квартал, в районе которого помещается музей с произведениями Пикассо[301]. Не задерживаясь, мы направили нашу машину к маяку, стоящему на самом возвышенном месте полуострова, где находится также и часовня Гарупской Божьей Матери[302], покровительницы моряков. Вид оттуда открылся совершенно изумительный. Сразу же под ногами — ковер вековых пиний, покрывающих весь полуостров. За ними кругом голубые просторы Средиземного моря. Е сторону суши открываются дали приморских долин с виднеющимися на них селениями и городками, а направо, на берегу залива Ангелов, расположилась Ницца, окаймленная высокими снежными горами, по вершинам которых проходит граница с Италией.
Налюбовавшись панорамой на все четыре стороны, мы отправились посетить часовню Гарупской Божьей Матери. Внутренность этой обширной часовни похожа скорей на морской музей; повсюду развешены в ней картины, гравюры, и всевозможные реликвии, относящиеся к походной жизни мореплавателей.
Разумеется, наше внимание было тотчас же привлечено к русским реликвиям времен севастопольской обороны, а также и русско-японской войны.
По сторонам престола находятся икона Божьей Матери и плащаница. По недоразумению икона названа «Панагией», а плащаница распластана на стене в виде иконы. Под плащаницей следующая надпись по-французски: «Плащаница князей Воронцовых. Алупка, 1854. Севастополь, 1855. Дар господина и госпожи Пупон Гарупской Божьей Матери, покровительнице их семьи, во исполнение обета. Декабрь 1953 года».
Слева в притворе имеется другой «русский уголок». Запрестольный крест, который тоже был «спасен», как это гласит соответствующая надпись, во время пожара русской церкви 9 сентября 1855 года в Севастополе. Когда бывает здесь крестный ход, который называется «процессией», крест этот участвует в торжестве, несомый впереди шествия.
В полумраке мы заметили на стене небольшую гравюру военного содержания. Сразу же бросились в глаза русские солдаты шестидесятых годов прошлого столетия, с длинными усами и бакенбардами, в мундирах и касках, кончающихся пикой… Соответствующая надпись на французском языке гласит: «Перенесение гробов французских моряков в Севастополе 25 октября 1864 года на новое военное кладбище».
А внизу, на самой гравюре, напечатано: «По распоряжению императора Александра Второго был предоставлен участок земли для достойного погребения погибших во время Крымской войны французских моряков. В этот день весь гарнизон Севастополя вышел в расположение нового кладбища. Звонили колокола всех церквей города; гремел пушечный салют; русские офицеры в парадной форме несли гробы погибших французов; стояли шпалерами русские солдаты, салютуя недавним доблестным врагам, держа ружья на караул…»
С необычайным волнением читали мы эту надпись, с чувством национальной гордости переживая благородный жест, сделанный более ста лет тому назад нашими прадедами по адресу недавних врагов, доблестно павших на поле брани. И в то же время мы с горечью вспомнили, к каким волчьим нравам «эволюционировали» международные отношения вообще, а международная политика СССР в особенности.
Находясь в приподнятом настроении, мы продолжали оглядывать стены часовни в поисках других реликвий. На стене напротив мы заметили картину, написанную акварелью, яркими красками, изображающую гибель военного корабля. Надпись на французском языке гласит: «Гибель крейсера „Варяг“ 9 февраля 1904 года. Дар в часовню по обету за оказанную милость».
Вспомним, что утром 27 января по старому стилю японская эскадра, без объявления войны, повредила два русских корабля, геройски пытавшихся с боем прорваться из корейской гавани Чемульпо в открытое море.
Несмотря на тяжелые повреждения, оба корабля — крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец» — вступили в неравный бой с целой японской эскадрой и геройски погибли у корейского побережья.
По совету сторожа мы немедленно отправились к настоятелю католического собора в Антибе, чтобы испросить разрешение сфотографировать как севастопольскую гравюру, так и гибель крейсера «Варяг». Вернувшись с соответствующим разрешением, я вынес обе реликвии наружу и их сфотографировал. При проявлении оказалось, к величайшей моей досаде, что севастопольская гравюра совсем не вышла, но гибель «Варяга» удалась, хотя и не очень хорошо.
Закончив паломничество в часовню Гарупской Божьей Матери, мы снова вернулись в Антиб, чтобы ехать в Пиццу. Выезжая из города, мы обратили внимание на большой «Квадратный форт» около самого берега моря.
В 1794 году Бонапарт возглавлял оборону Лазурного берега от возможной высадки англичан и эмигрантов-аристократов. Будущий император состоял тогда на службе у правительства, возглавлявшегося Робеспьером[303]. Всю свою многочисленную семью Бонапарт поселил вместе с собой в Антибе. Хотя он был уже генералом, но жалованье его приходило из Парижа с большими перебоями. Летиция, мать будущего императора, сама стирала белье в протекающем вблизи ручье. Сестры Наполеона, будущие королевы и принцессы, занимались набегами на соседские сады в поисках артишоков и фиг. После казни Робеспьера Бонапарта посадили на некоторое время в «Квадратный форт». Карьера Бонапарта здесь в Антибе тогда еще только начиналась… Мы выехали на прекрасную приморскую дорогу и, продолжая любоваться быстро сменяющимися пейзажами, покатили в Ниццу.
III
Из Антиба в сторону Ниццы совсем недавно проложена новая шоссейная дорога вдоль самого берега синего мора, откуда открывается чудесный вид на Ниццу и снежные Альпы, которые медленно приближаются к нам по мере хода машины о их направлении. Пляж, к сожалению, из крупной гальки, что не мешает, однако, заполнению его массой загорающего на солнце полуголого народа, а также и плавающих купальщиков с переменным успехом. Слева — большое скаковое поле Кань-на-Море, причем при современных технических условиях тотализатор работает на всю Францию. Сразу же после него, заметив подорожную указательную надпись Сен-Поль-де-Ванс, мы повернули налево, с целью посетить этот старинный городок. И действительно, основан он был в ХIV столетии, что доказывает архитектура церкви тех времен. Отметим мимоходом интересное для нас происхождение одного из колоколов этой церкви. Замерзая при отступлении из России Великой Армии Наполеона в 1812 году, один солдат ее, уроженец далекого солнечного Сен-Поля, дал обет пожертвовать новый колокол для своей колокольни, если он не погибнет…
Когда Франция, как и все формирующиеся нации, продвигалась к своим естественным границам, король Франциск I приказал окружить крепостными стенами этот городок, сделав его таким образом опорным пунктом французов против соседней Италии. В те далекие времена сельские жители сосредоточивались в укрепленных городках, всегда на более или менее крупных пригорках, где, под военным покровительством своего сеньора, укрывались от неприятельских нападений, главным образом от морских пиратов-сарацин, и где гибли массами от чумы, вызываемой полным отсутствием признаков каких-либо санитарных условий. Прошли века, и жители стали покидать это нагромождение стиснутых домов, чтобы строить жилища на своих полях, то есть фермы. Средневековые эти городишки пришли в запустение, стали разваливаться и зарастать кустарниками и сорными травами. Теперь происходит обратное явление, но не сельские жители стали возвращаться на старые пепелища, а столичная парижская и международная элита начала реставрировать дома, снабжая их самым современным комфортом, но, по распоряжению Министерства искусств, сохраняя в неприкосновенности внешний облик городка Средних веков.
Среди экзотической природы, озаряемой почти что непрерывно в течении всего года ярким южным солнцем, эти «пережитки Средневековья» представляются прелестными жемчужинами со своих пригорков, опоясывая лазоревые берега виднеющихся вдали средиземных просторов. В Сен-Поле обзавелись домами, из окон которых открываются изумительные виды, художники, скульпторы, артисты, кинорежиссеры, писатели. И, как это и полагается, а здесь это нашло полное подтверждение, всякая уважающая себя прогрессивная элита, непременно пребывает в стадии более или менее проявляемой «коммунизантности» — рыба, как известно, всегда загнивает с головы…
Главным образом художники изобилуют в этом городке. Живопись является здесь своего рода заразой, заменившей былую чуму: картины фабрикуются, а не пишутся, всеми желающими, благо теперь не требуется больше каких-либо долгосрочных учений в академиях художеств. Есть, которые просто выдавливают краски на полотно из соответствующих тюбиков, претендуя что-то изобразить, но есть и такие, самые передовые, которые просто покрывают полотно различными расположениями цветов красок. Предоставляя каждому видеть что-либо в этой «картине» по своему усмотрению и настроению. Любопытно, что покупатели на такие «произведения искусства» всегда находятся! Говорят, однако, что этим новейшим шедеврам никогда не будет суждено стать старинными…
В городке находится на весь свет знаменитый ресторан «Золотой Голубки», из салона которого года три тому назад была украдена на многие миллионы франков целая коллекция полотен Пикассо, Матисса[304], Шагала[305], Модильяни[306] и прочих столь же передовых художников. Кража эта прошумела на весь свет, что позволило еще больше повысить цены и без того уже очень дорогого ресторана.
Обойдя городок по стенам хорошо сохранившихся укреплений и вдоволь налюбовавшись прелестными и разнообразными видами, то на снежные горы, то на апельсиновые рощи, то на плантации роз и гвоздик, мы отправились в ближайший городок Ване посетить знаменитую часовню, расписанную Матиссом. Я бы сказал, что часовня производит различное впечатление в зависимости от того, кто ее осматривает. Стены ее облицованы фаянсовыми изразцами, на которых и зафиксировала живопись Матисса, например, «Крестный путь». Порядковые номера позволяют проследить крестный путь Христа на Голгофу. Одни подобострастно осматривают эту знаменитость; другие не то равнодушно, не то недоуменно; правоверные же католики порой с возмущением повторяя: «Кощунство! Кощунство!». Воздерживаясь от высказываний, предоставляем каждому свободу восприятия и этой современной росписи храма.
Возвратившись к берегу моря по дороге, утопающей по фруктовых садах и виноградинках, мы подъезжаем к реке Вар. До 1880 года здесь кончалась французская территория и начинались владения Савойского герцогства, когда Италия не была еще объединена в единое королевство. Переехав мост, мы увидели справа великолепный аэродром, куда теперь слетаются самолеты со всех континентов. Миновав его, перед нами открывается чудесная панорама Ниццы с ее набережной в 8 километров длины, омываемой заливом Ангелов.
Большинство историков Ниццы утверждает, что город был основан в 350 году до Р. Х. выходцами греческой колонии Массилия (Марсель). По старинным преданиям греки одержали здесь победу над местными жителями лигурийцами, а потому назвали основываемый город Нике — победа, а при римском владычестве город назывался Nicaea. Отсюда французское название города Nice (Нис), а Ницца — это итальянское название, которое приняли и мы, русские.
Удивительно, что на этой широкой и глубокой прибрежной равнине около самого морского берега возвышается одиноко огромный скалистый холм вышиной в сто метров. Понятно, что греки немедленно построили на нем свои укрепления. Римляне обосновались впоследствии более в глубине долины на холме, являющемся уже предгорьем Альп, где сохранился амфитеатр, остатки храма Аполлона и другие руины. В Средние же века вновь появились укрепления на месте греческих, которые вскоре разрослись в грозный «Замок», с крепостными стенами, башнями, подъемными мостами и собственным колодцем на предмет возможности долгого сопротивления неприятельским осадам. Сразу внизу, прислоненный к этому холму, расположился и по сей день сохранившийся «Старый Город», полутемный, с тесно стиснутыми домами и некоторыми уличками, ширина которых порой едва превышает полтора метра. Вся эта каменная мрачная громада уличек-лабиринтов была окружена крепостными стенами, вокруг которых и происходили бесчисленные войны за обладание «Замком», контролировавшим путь из Прованса в Италию. Одним из характерных эпизодов одной из бесчисленных осад был подвиг «ниссардской» (ниццкой) героини Катерины Сегюран.
Турецкий флот султана Сулеймана II, союзника христианнейшего французского короля Франциска I, осадил Ниццу, подвергнув се страшной бомбардировке с моря, продолжавшейся 12 дней. 15 августа 1543 года турецкий десант двинулся на приступ города, неся лестницы и всё необходимое для взятия городских стен. Когда, после многочасового штурма, сопротивляемость малочисленных защитников города-крепости начинала слабеть, турки появились уже у амбразур стен и, когда казалось, что всё погибло, молодая женщина Катерина Сегюран, принесшая еду осажденным, с ножом в руках бросается на турок, сбрасывает в ров нескольких из них, захватывает турецкое знамя и воодушевляет своим подвигом отчаявшихся «ниссардов»: атака была отбита! Тогда Катерина с высоты городских стен оборачивается задом к туркам и в знак презрения к ним задирает свои юбки! По сей день чтится современными ниссардами ее память: на стене в старом городе имеется барельеф героини, а на перекрестке двух уличек в стену вделано турецкое ядро с соответствующей надписью на ниссардском наречии, а также и на французском языке.
Ниссардское наречие представляет собой совершенно безобразную смесь итальянского и французского языков с примесью языков и наречий всех тех «оккупантов», которые в течение веков многократно завоевывали город. Но оно всё же представляет собой одну из красочных черт жизни на Ривьере.
В 1631 году в мае появилась в городе чума. Несчастные жители города засели в своих домах в ожидании черной смерти. На тесных уличках стали жечь серу, смолу, ладан и поливать уксусом дома и мостовую. Доктора в кожаных перчатках и в масках со стеклышками для глаз посещают больных, погружая свои носы в конические сосуды с дезинфекционной жидкостью; священники ходят причащать умирающих, но внушают им мистический ужас своим необычайным видом, ибо их лица и руки намазаны специальной мазью, придающей им дьявольский вид; нотариусы, не входя в зараженные дома, записывают последнюю волю умирающих, которую им выкрикивают в открытые окна. Город агонизирует семь месяцев! Но вскоре для Ниццы наступили более счастливые времена: кончились эпидемии и голодовки, приступы и побоища, разрушения и резин, когда Людовик ХIV, захватив город, приказал разрушить «Замок» на холме. С тех пор сохранилось до наших дней за верхушкой холма всего лишь название «Замка», да несколько остатков фундаментов — это всё, что осталось от бурной и кровавой истории Средневековья…
В «Старом городе» сохранилась группа домов, где было еврейское гетто: там обосновывались евреи, спасаясь от преследований французских королей — Савойские герцоги были очень терпимы к ним, предоставляя широкие возможности в торговле и в банковских делах, которыми они занимались прежде в Провансе с большим успехом.
В 1807 году в Ницце в доме на самой набережной порта родился Джузеппе Гарибальди. Хотя ему и удалось дело объединения Италии, но ему пришлось пережить большие огорчения и разочарования на счет судьбы своего родного города: несмотря на его протесты, в Ницце был устроен в 1860 году плебисцит и ниссарды проголосовали за присоединение города и его окрестностей к Франции[307].
Сто лет тому назад Ницца только лишь начала превращаться из захолустного городишки в тот великолепный город, каким она стала в наше время. Английские туристы оплатили тогда первоначальное устройство аллей вдоль берега для своих традиционных маршей. Потому набережная и по сей день называется «Прогулка англичан», или, по-нашему скорей Английская набережная. Местные жители, «ниссарды», недаром называют свой город Nissa la Bella «прекрасная Ницца», которая бесспорно обладает самым удачным и самым живописным местоположением. Освещаемая прямо с юга средиземноморским солнцем, она окружена с запада, севера и востока тройным, почти непрерывным рядом холмов и горных возвышенностей, которые, постепенно поднимаясь, переходят в гигантскую, покрытую вечными снегами, цепь Приморских Альп, являющихся природным барьером от северных ветров, что и объясняет наличие в Ницце изумительно теплого климата в зимнюю пору. У подножия этого величественного амфитеатра на прибрежной равнине веерообразно и раскинулась жемчужина Средиземного моря — Ницца, среди пальм, эвкалиптов, мимоз и многих других экзотических растений и цветов. С этих окружающих город высот открывается чудесный вид на Ниццу, уже давно ставшую излюбленным местом пребывания ищущих яркого и теплого южного солнца, согревающего в зимнюю пору душу и тело тех, кто приехал сюда спасаться от стужи, метелей и долгого зимнего мрака севера.
Стали наезжать и заживаться здесь и наши соотечественники. Герцен переживал здесь свои семейные драмы. В ноябре 1851 года мать Герцена выехала на пароходе из Марселя в Ниццу. По пути произошло кораблекрушение, и его мать н сын Коля погибли в море. «Во время ее отсутствия» — пишет Герцен в «Былое и думы» — «мы переехали в другой дом, также на берегу моря, в предместье С. — Елен. В доме этом с большим садом было помещение для моей матери; мы убрали ее комнату цветами: наш повар достал с Сашей китайских фонарей и развесил их по стенам и деревьям. Всё было готово; дети часов с трех не сходили с террасы». Герцен поехал встречать своих на пристань, где ему сообщили страшную весть о гибели матери и сына. Когда он вернулся домой, «в столовой всё было готово: бутылка вина стояла во льду, перед местом моей матери — букет цветов, перед местом Коли — новые игрушки…» Не прошло и полугода, как в Ницце же скончалась жена Герцена. «Она лежала вся в цветах», — пишет Герцен в «Былое и Думы», — «Шторы были опущены. Я сидел на стуле, на том же обычном стуле возле кровати; кругом было тихо, только море шипело под окном. Флер, казалось, приподнимался от слабого, очень слабого дыхания. Кротко застыли скорби и тревоги, словно страдания окончились бесследно, их стерла беззаботная ясность памятника, не знающего, что он представляет. И я всё смотрел, смотрел всю ночь. Ну, а как, в самом деле, она проснется? Она не проснулась. Это не сон. Это — смерть! Итак, это правда!»
Затем прошло почти 20 лет его бурной политической деятельности, «Колокола», надежд и разочарований. В 1870 году тело Герцена было предано земле на старом кладбище в Ницце. Друзья его и почитатели, воздвигнув достойный памятник на его могиле, высекли на цоколе еврейскую звезду в память его матери, Луизы Хааг из Дрездена.
С тех пор прошло много, очень много страшных для России лет. Теперь на могилу Герцена, что на холме «Замок», коммунистические организации Ниццы приносят венки, а для советских делегаций и групп туристов могила служит местом обязательного паломничества. Мне вспомнилось, как никогда более зловеще-актуально в наши дни стихотворение Надсона[308], посетившего могилу Герцена в 80-х годах прошлого столетия:
Так вот где, боец, утомленный борьбою,
Последний приют ты нашел!
Сюда не нагрянет жестокой грозою
Душивший тебя произвол.
Из скорбной отчизны к тебе не домчится
Бряцание позорных цепей.
Скажи мне: легко ли, спокойно ли спится
Тебе меж свободных людей?
Тебя я узнал… Ты в минувшие годы
Так долго, так гордо страдал!
Как колокол правды, добра и свободы
С чужбины твой голос звучал.
И совесть будил в нас, он звал на работу,
Он звал нас сплотиться тесней,
И был ненавистен насилью и гнету
Язык твоих смелых речей!..
Когда Герцен узнал в Лондоне об освобождении крестьян с высоты престола, то он в «Колоколе», отдавая дань Царю-Освободителю, напечатал: «Ты победил, Галилеянин!», то есть, что Император, вопреки неверию Герцена в реформу, освободил крестьян. Но порыв этот был непродолжительным, и Герцен вновь вступил на революционный путь, будучи ослепленным ненавистью к «царизму», вместо того, чтобы принять участие в великих реформах Александра Второго. Так в «Колоколе» и в прокламациях в 1863 году, во время польского восстания, он призывал русских солдат и офицеров к братанию с польскими повстанцами, желая этим подорвать царский режим. Вспомним, что через 54 года Ленин осуществил такое братание во всероссийском масштабе… Предоставим, однако, воображению читателя судить, какие вести могут домчаться теперь из СССР до бронзового истукана на старом Ниццком кладбище. А потому мы повторим Герцену вопрос словами поэта Надсона:
Скажи мне: легко ли, спокойно ли спится
Тебе меж свободных людей?
К концу прошлого столетия Ницца уже окончательно приобрела славу первоклассного зимнего курорта. Одних отелей и пансионов было уже гораздо более сотни, на разные вкусы и карманы. В те времени самыми щедрыми клиентами были наши соотечественники и, принимая во внимание подписанный тогда Франко-Русский Союз, можно легко себе представить, какое было отношение «ниссардов» к русским и ко всему русскому! Всякий русский, приезжавший на Французскую Ривьеру в начале нашего столетия, мог обратиться за всеми нужными справками в контору и магазин Я. Е. Клейдмана в центре города Ниццы, как раз напротив русской церкви.
Этом храм был освящен 31 декабри 1859 года в присутствии Высочайших особ и всей ниццкой русской колонии и городских властей. При церкви этой имеется богатая русская библиотека, которой заведует генерал Масловский[309], сподвижник генерала Юденича на Кавказском фронте. Имеются обширный исторический, богословский и литературный отделы. Это самая богатая библиотека после Тургеневской. Она всё время продолжает пополняться получаемыми наследствами от эмигрантов, уходящих в лучший мир. Иконостас и церковная утварь были привезены из России и представляют собой большую художественную ценность.
Через Клейдмана можно было найти хороший отель или пансион, снять меблированную квартиру или виллу на сезон, при желании приобрести недвижимость, нанять прислугу, коляску и даже автомобиль, получить билеты на пароход, совершающий регулярные рейсы вдоль побережья от Генуи до Марселя, или на остров Корсика, родину Бонапарта. Тут же можно было купить русские книги и запрещенные цензурой произведения русских революционеров, Герцена, например, взять книги в библиотеке; купить газеты, а также еженедельник «Русский на Ривьере» и ежедневные депеши, печатаемые в типографии Клейдмана, а также и еженедельник на французском языке в «Messager Franco-Russe». При конторе был и адресный стол: можно было без труда найти своих российских друзей и знакомых, чтобы встретиться с ними во время карнавала, на цветочных баталиях, в русских ресторанах и клубах. На Английской набережной были русские гостиницы, «Hôtel Saint-Petersbourg» и «Rodnoi-Ougol». В казино был прекрасный ресторан с русский кухней под управлением г-на Негреско[310]. Теперь главным отелем-палаццо является в Ницце «Hôtel Negresco», построенный в большей своей части на звонкие российские золотые рубли. Он является теперь центром богатейшей клиентуры, главным образом американцев, заменивших русских «дорезанных буржуев».
Были в Ницце и открытые русские дома, где царило широкое русское гостеприимство. Одним из таких была вилла Башкирцевых на Английской набережной; молодая девушка Мария[311], дочь радушных хозяев, была известна в Ницце, и не только среди русских, как художница, поэтесса и певица. Умерла она в молодости. Проходя мимо кладбища Пасси в Париже, видна с улицы ее могила — большая часовня с русским православным крестом.
Не было забыто и учение детей: в Ницце была русская гимназия, не говоря уже о частных преподавателях. И что кажется нам, «изгнанным правды ради и в рассеянии сущим» теперь совершенно невероятным — в Ницце был Российский Императорский консул, к которому можно было обратиться за защитой и поддержкой! Были и ломбарды к услугам нашим соотечественников, слишком уж увлекшихся игрой в рулетку. Я еще недавно видел на одном старом ювелирном магазине полустертую надпись: «Ломбард» — видно, что уже очень давно русский язык был так безнадежно труден для иностранцев! Было и русское Благотворительное общество, а местный французский ночлежный дом получал субсидии от… Великого Князя Петра Николаевича!
Незадолго до начала войны 1911 года в Ницце начал строиться величественный православный собор Святого Николая Чудотворца.
IV. Гвардейская встреча в Ницце
Во всех странах нашего рассеяния гвардейские офицеры собираются по несколько раз в году для дружеской беседы за стаканом вина. Но в день небесного покровителя Гвардии святого Апостола Андрея Первозванного 30 ноября по церковному стилю встречи происходят одновременно во многих городах старого и нового света.
Почти что на каждой из этих встреч собравшимся в Ницце бывают очень приятные сюрпризы. Чаще из Парижа, а то и из заморских стран, наезжают к нам сюда дорогие однополчане: были путешественники из Африки, Соединенных Штатов Южной Америки и даже из Австралии! Легко можно себе представить те чувства, с которыми встречаются однополчане, а то и просто сослуживцы по Гвардии после десятилетий разлуки! Люди не могут насмотреться друг на друга и вдоволь наговориться, вспоминая прежнюю службу за Веру, Царя и Отечество, Белые Армии, а затем и встречи во время долгих лет эмигрантского «сидения».
В воскресение 13 декабря прошлого года в Николаевском соборе в Ницце был отслужен молебен Святому Апостолу Андрею Первозванному и Святому Победоносцу Георгию с поминанием вечной памяти всем живот свой положивших за Россию, замученных советской властью и в рассеянии скончавшихся. Через «призму» полковых знаков в петлицах пиджаков можно было видеть, как бы помолодевшие лица собравшихся на фоне исторических мундиров Гвардии. Полтава, Берлин, Бородино, Париж, стены Царьграда, тысячи верст всех фронтов Первой мировой войны — где только не сверкали победоносно российские штыки, не слышался топот конницы и не гремели залпы российских пушек!
Дружную трапезу открыл председатель ниццкого отдела Гвардейского Объединения генерал-лейтенант Свечин[312]. Его умелые слова сразу же создали дружескую атмосферу, а присутствие и на этот раз «заморских» гостей способствовало душевному содержанию встречи. С присущим генералу юмором, он отметил юбиляров из «молодежи» по случаю пятидесятилетия их производства в первый офицерский чин: генерал собирается вскоре праздновать семидесятилетие своего производства! После генерала было еще немало как дружеских, так и остроумных выступлений. Одним из присутствовавших было прочитано написанное им стихотворение:
Сегодняшнее здесь собранье
(Нас созвал тут Святой Андрей)
Оправдывает то преданье,
Что крепче русских нет людей…
Ведь большего нет удивленья
Среди военных всего света,
Узнав, что наше единенье —
По признакам ушедшим в лету.
Уж много, много лет с тех дней,
Что мы сложили эполеты,
Но чтим не менее верней
Мы наши крепкие заветы…
Традиций Гвардии блюститель:
Свечин, наш славный генерал,
Всепризнанный руководитель —
Челом Тебе, военная скрижаль!
И поднимая наш бокал
Во славу Гвардии былой, —
Суворов, вспомним, нам сказал:
«Мы — русские!» — восторг какой![313]
Во время трапезы я разговорился с моим соседом полковником Лейб-Гвардии Гренадерского полка Мартыновым[314], первым командиром «Русского Легиона Чести» на французском фронте в 1918 году, то есть после советского предательства в Брест-Литовске. Сразу же после Февраля, сбитая с толку масса новоиспеченных сознательных граждан-солдат Русского Экспедиционного Корпуса во Франции подверглась соответствующей обработке на страницах газеты на русском языке, издаваемой социалистами-революционерами с участием таких столпов Освободительного движения, как Осип Соломонович Минор[315].
Солдаты-граждане разложились тогда с рекордной быстротой и, углубив «минорный» Февраль, кинулись в объятия мажорного Октября…
Однако не все! Были и такие русские люди из «нижних чинов», которым было стыдно совершавшегося всероссийского позора на французской земле. Из этих русских патриотов и был сформирован полковником Мартыновым «Русский Легион Чести», покрывший себя неувядаемой боевой славой и спасший честь русского солдата на французской земле. Среди этих добровольцев был унтер-офицер Малиновский[316]. Это был очень дисциплинированный и приветливый солдат, среди негласных обязанностей которого была забота и возня с молодым медвежонком, которого привезли во Францию наши русские солдаты из далекой Сибири. Человек, любящий животных, не может быть злым человеком. Вспоминает ли порой маршал Советского Союза Малиновский своего медвежонка, заброшенного на французскую землю? Действительно ли искренни до глубины душевной все грозные речи советского министра обороны, грозящего испепелить весь непокорный Советам мир, чтобы обратить его в коммунистическое рабство? Зачем этому бывшему солдату-добровольцу Русского Легиона Чести распространять в мировом масштабе кровавый режим, явившийся в России в результате неслыханного предательства Ленина? Задает ли он когда-нибудь себе этот вопрос-маршал Малиновский? Несомненно, что в его мозгу имеется где-то такое «отделение», где этот вопрос неугасно тлеет…
V. (Ницца, 1865–1965)
Весной 1865 года взоры всей России были устремлены на небольшой городок Ниццу на лазоревом берету Французской Ривьеры. В вилле, на самом берегу Средиземного моря, угасал старший сын Царя Освободителя Александра Второго Наследник Цесаревич Николай Александрович. Тяжкий и неизлечимый недуг сковал молодого двадцатилетнего человека: воспаление спинного мозга, последствие падения с лошади в 1860 году. Сначала, очень редко, Наследник Цесаревич чувствовал боли в спине, но постепенно они стали случаться всё чаще и чаще.
В июне 1864 года Цесаревич выехал из России в большое путешествие по Европе в сопровождении многочисленной свиты. Сначала в Киссинген, где лечилась Императрица, затем в Копенгаген. Наследник всегда имел при себе фотографию датской принцессы Дагмар, очаровательной в расцвете своих 16-ти лет. Вскоре официально было объявлено о их помолвке. В сентябре этого года с Цесаревичем произошел острый кризис его болезни. Несмотря на это, он присутствовал на маневрах в Потсдаме, следуя на лошади за своим отцом Государем Александром Вторым.
После Венеции Наследник прибыл в Милан. Готовясь, когда настанут сроки, вступить на прародительский престол, Наследник интересовался всем, что касалось государственного устройства как в России, так и за границей. В России только что были обнародованы новые судебные уставы. Наследный Сардинский принц (Италия еще не была объединена) устроил для российского Наследника блестящий прием. Во время обеда Цесаревич начал расспрашивать наследного принца о действующем в Королевстве судебном производстве. На это он получил следующий многозначительный ответ: «Вы меня спрашиваете о вещах, о которых я не имею ни малейшего представления. У Вас при режиме абсолютной монархии государи должны знать законы и конституцию. У нас, при парламентском режиме, — это дело Парламента, но не наше». Лучшего примера для распознания различия между самодержавной монархией и конституционной трудно себе представить.
Адмирал Лесовский[317], окруженный своим штабом, ждал на вокзале в Генуе Наследника Цесаревича. Через несколько дней Наследник на борту фрегата «Александр Невский» в сопровождении корвета «Витязь», клипера «Алмаз» и фрегата «Олег», прибыл в порт города Ливорно, чтобы проследовать в Пизу и Флоренцию. При выходе из вагона его схватили боли в спине, которые его больше уже не покидали. В течении шести недель своего пребывания во Флоренции Наследник Цесаревич не вставал больше с постели. Его старался развлечь его двоюродный брат, молодой герцог Сергей Лейхтенбергский, проживавший тогда во Флоренции. Он приводил к Наследнику художников, скульпторов и артистов, которые показывали ему свои произведения или делились своими взглядами на искусство.
В январе 1865 года эскадра контр-адмирала Лесовского доставила Наследника Цесаревича в город Ниццу. Его резиденцией была вилла Дизбах на берегу моря. Вспомним, что полковник Дизбах командовал швейцарской Гвардией 10 августа 1792 года, защищая от бунтовщиков Тюильрийский дворец в Париже. Добрейший король Людовик XVI запретил своей Гвардии стрелять «в народ». Девятьсот швейцарских гвардейцев были перебиты обезумевшей толпой, а король был арестован вместе со своей семьей.
Русская эскадра стояла в порту Вильфранш в 5-ти километрах от Ниццы, где была тогда русская морская база. Небезынтересно отметить, что Ницца всего лишь в 1861 году в составе Савойского герцогства была присоединена к Франции. В одно январское утро адмирал Лесовский явился к Наследнику Цесаревичу, чтобы проститься, ибо он получил приказ отправиться со своей эскадрой в Тулон для присутствия при стрельбе французского флота. На другой день рано утром Наследник смотрел из окна виллы на проходящую мимо него русскую эскадру. Ему вспомнился чудесный вид, который представлялся ему из окна его виллы в Петергофе, где он жил: чудесный парк, а вдали Кронштадт в легко-прозрачной атмосфере родного севера… Ему казалось, что и он находится на борту «Александра Невского», идущего в направлении далекой родины… И всего лишь через несколько недель «Александр Невский» взял окончательно путь на Кронштадт, имея на борту тело усопшего Цесаревича…
Здоровье больного продолжало быстро ухудшаться, несмотря на все меры, которые принимались тогдашними светилами профессорами, которые, однако ошиблись в диагнозе и ускорили этим кончину Наследника. Они признали, что близость моря вредна для их августейшего пациента, а потому больного перевезли в другую виллу, отдаленную от моря, за железной дорогой, в чудесном парке, виллу Бермон.
В Страстную Субботу, 16 апреля, в здоровье Наследника внезапно наступило резкое ухудшение. Начала отниматься правая половина тела и зрение притупилось. Императрица, всё время находившаяся при своем больном сыне, телеграфировала в Петербург Государю Александру Николаевичу. Извещена была в Копенгагене и принцесса Дагмар, невеста Цесаревича. Государь Император прибыл в Ниццу 22 апреля. Стали съезжаться и многие высочайшие особы царствовавших тогда в Европе династий. Трагические и трогательные сцены стали происходить у одра умирающего двадцатилетнего молодого человека. Его потухающий взор был устремлен на икону Святого Николая Чудотворца. По бокам отходящего сидели дорогие ему сверстники: одной рукой он держал руку принцессы Дагмар, а другой — руку своего брата Александра. Уходя в лучший мир он как бы благословлял будущих супругов, Императрицу Марию Феодоровну и Императора Александра Третьего. Сокрушенные горем стояли вокруг августейшие родители умирающего, окруженные родственниками и свитой.
Вечером 24 апреля 1865 года началась агония наследника Российского престола. Духовенство читало отходную. Наследник пытался осенить себя крестным знаменем… Из глаз его скатилась слеза…
Горю Императорской Семьи не было пределов. Государь Александр Второй с помощью своих сыновей положил во гроб тело усопшего. Уже с вечера 24 апреля отряд в 50 егерей французской Императорской Гвардии, эскадрон французской кавалерии и отряд русских моряков из военной базы в Вильфранш держали почетный караул в парке виллы Бермон. Вечером 26 апреля тело было перенесено в русскую церковь, построенную всего лишь несколько лет тому назад по инициативе вдовствующей Императрицы Александры Феодоровны, вдовы Императора Николая Первого.
От виллы Бермон к церкви следовала величественная процессия. Во главе, на коне, — генерал командующий войсками департамента Приморских Альп и начальник гарнизона города Ниццы. За ними следовали войска: батальон егерей французской Императорской гвардии; батальон армейской пехоты, две роты морской пехоты, с оркестрами музыки. Адмирал Лесовский нес личный штандарт усопшего Цесаревича при ассистентах, морских штаб-офицерах; русские офицеры несли на подушках ордена покойного. Затем следовало православное духовенство с хором певчих. По бокам погребальной колесницы шли шеренги гвардейских казаков, а шпалерами стояли французские гвардейские егеря. Затем следовал пешком Государь Александр Второй, Царь Освободитель, в сопровождении шести генералов Свиты; великие князья, братья усопшего, Александр, Владимир и Алексей, герцог Николай Лейхтенбергский; герцог Георгий Мекленбургский; представители царствующих европейских династий и многочисленная свита. В коляске следовала Государыня Императрица со своими более молодыми детьми — Сергеем, Павлом и Марией, будущей герцогиней Эдинбургской, Великая княгиня Мария Николаевна, герцогиня Лейхтенбергская, дочь Государя Николая Павловича; многочисленные придворные дамы. Следовали сановники Российской Империи и другие высокопоставленные лица. Затем шли префект департамента Приморских Альп в сопровождении представителей французской общественности Парижа, Департамента и провинции; городской голова г. Ниццы Малоссена. Русские люди съехались изо всех стран Европы, чтобы проводить тело усопшего Царевича. Отряд русских матросов заключал официальную процессию. Почти что все жители Ниццы следовали за отрядом наших моряков. С холмов, окружающих виллу Бермон, салютовали французские батареи… Император Наполеон Третий был представлен принцем Мюратом, а при французском Дворе был объявлен девятидневный траур.
Государь Александр Второй с великими князьями внесли гроб в церковь на ул. Лоншан. Началось отпевание. Потом началось прощание членов Императорского Дома. Государь владел собою, но великий князь Александр разрыдался, обнимая своего августейшего отца… С амвона священником был прочитан Высочайший манифест, возвещающий, что второй сын Императора, Александр Александрович является отныне Наследником Цесаревичем российского престола…
Он и вступил через 16 лет на престол после убийства Александра II Освободителя предтечами Ленина, Свердлова и Юровского…
28 апреля гроб с телом усопшего Наследника Цесаревича Николая Александровича был перенесен в порт Вильфранш и установлен на фрегате «Александр Невский» для следования в Санкт-Петербург и для погребения в Петропавловском соборе…
Через четыре года после этих печальных событий, на месте, где находилась вилла Бермон, и скончался Цесаревич, была освящена часовня Святого Николая Чудотворца. Два раза в год и по сей день служится в ней панихида по усопшем царевиче: 24 апреля в день кончины Цесаревича и 19 декабря в день его Святого — Николая Чудотворца.
Снаружи, над входной дверью была прикреплена икона Святого Николая, на которую был обращен взгляд Царевича в последние часы его жизни.
Часовня построена в виде креста. Престол ее находится как раз на том месте, где стояла постель умирающего. Слева от алтаря можно видеть икону, поднесенную офицерами Лейб-Гвардии Конно-Гренадерского полка, в котором служил Цесаревич и шефом которого он состоял. Этот полк российской Гвардии был сформирован в Париже в 1813 году. Неведомый иконописец написал на дереве икону с миниатюрными изображениями, размером не превышающими почтовую марку, 365 святых православного календаря на каждый день. Икона помещается в художественной мраморной скульптурной раме. На стенах часовни написаны иконы святых, покровителей тех полков, шефом которых Наследник также состоял.
8 июля 1902 года, в день Казанской Божьей Матери, покровительницы Санкт-Петербурга, Государь Император Николай Второй Александрович отдал распоряжение построить в Ницце в парке Бермон, ему принадлежащем, величественный православный собор Святого Николая Чудотворца в непосредственной близости с часовней, построенной в 1869 году на месте кончины Цесаревича Николая Александровича. Государь Николай Второй принял это решение по просьбе своей Матери, вдовствующей Государыни Императрицы Марии Феодоровны, супруги Императора Александра Третьего. Датская принцесса Дагмар исполнила волю умиравшего в Ницце в 1865 году Цесаревича Николая Александровича и вышла замуж за его младшего брата Цесаревича Александра Александровича. Их старший сын и был впоследствии Императором Николаем Вторым. В памяти русской царицы Марии Феодоровны навсегда запечатлелись трагические воспоминания, связанные с виллой Бермон в Ницце, а также жил в сердце женщины, какой была обаятельная Императрица, культ памяти Наследника, умершего до своего вступления на престол, ее первого жениха.
Первый камень собора был заложен 25 апреля 1903 года в 38-ю годовщину кончины Цесаревича. Профессор Императорской Академии художеств М. Т. Преображенский[318] составил проект собора в стиле старинного московского зодчества, руководствуясь архитектурным образцом собора Василия Блаженного в Москве. Собор был построен из местных материалов, что дало ему природную окраску Французской Ривьеры. Средства для постройки были отпущены Государем Николаем Вторым и князем Сергеем Голицыным[319], а также и из других источников. Собор был закончен к январю 1913 года и освящен. Это самый величественный собор в мире в неправославном государстве. Блестят золотом над собором православные кресты и веют над ним бронзовые императорские орлы, точно такие же, которые были сняты большевиками с кремлевских башен и заменены кровавыми звездами коммунизма… Внутренность собора тоже художественно исполнена и способствует созданию молитвенного настроения.
В двадцатых годах в Ниццу стали прибывать российские эмигранты и, как это всегда случалось, они начали объединяться около православного собора, во время богослужений в котором они чувствовали себя как бы на родной земле, столь, однако далекой…
В наши дни многочисленные иностранные туристы, приезжающие в Ниццу, непременно посещают и осматривают этот собор. Сопровождающий их русский гид, вынужден зачастую просить представителей христианских народов Запада снимать при входе головные уборы и бросать папиросы!..
Однажды приехали и советские туристы. Я разговорился с ними, и они меня спросили, можно ли осмотреть внутренность собора. Я сказал им, что как раз идет обедня и пригласил их войти со мной, чтобы всё им показать и объяснить. Тогда один их советских туристов сказал мне: «Видите ли, идет богослужение, а я атеист. Если я войну в собор, то, может быть, это будет с моей стороны кощунство. Стоит ли входить?..»
Я взял под руку «атеиста», чтобы с ним дружно войти в собор… И мы оба очутились там на нашей родной земле…
VI. (На Ривьере)
Прежде чем покинуть Ниццу[320], следует сказать несколько слов о жизни русской эмиграции в этом городе с начала двадцатых годов, когда эмиграция стала распространяться по всему миру, и до наших дней.
В подавляющем большинстве прибывавшие эмигранты были молоды, но бедны, неся последствия только что проигранной гражданской войны. Местное население, помнившее еще щедрых русских туристов, наводнявших Ниццу до 1914 года, отнеслось к эмигрантам, искавшим заработка, с разочарованием, раздражением и явным презрением, как к неудачникам. Но русская молодежь, состоявшая, главным образом, из чинов белых армий, была полна радужных надежд на скорое возвращение домой после неминуемого падения советской власти (!), не замечала неприязненности населения и выносила самые тяжелые и малопочетные работы с неким задором, как бы забавляясь тем социальным падением, в которое она попала. Поэтому она вовсе не отказалась от борьбы. Даже уже во второй половине двадцатых годов был организован заговор с целью убийства наркоминдела Чичерина[321], отдыхавшего на Ривьере, но французская полиция уже и тогда очень хорошо его охраняла, памятуя недавнее убийство полпреда Воровского[322] в Швейцарии и оправдание свободным швейцарским судом его судей Конради[323] и Полунина[324].
Через несколько лет, продолжая борьбу с большевиками, некоторые из ниццских эмигрантов тайно отправились в СССР, чтобы поднимать восстания или совершать террористические акты. В романе Белогорского[325] «Вчера» можно прочитать про этих героев и печалиться о трагической судьбе, постигшей их на «родине» от руки чекистов. Было в Ницце и немало состоятельных русских людей, но уже мало болевших о судьбах российского народа, — это были люди вроде довоенных туристов, их никто не презирал, а также и не ненавидел, раз они не вырывали кусок хлеба насущного у местных трудящихся. Потом пришла трагедия Второй мировой Войны со всеми ее несбывшимися надеждами, разочарованиями, драмами и волнами советского патриотизма, жестоко ударившими по эмиграции морально и материально. Последующие 20 лет проходили и проходят под знаком постепенного успокоения и перехода в лучший мир, в котором нет печалей и воздыханий…
Упомянув только что о Второй мировой Войне следует обратиться к необычайной истории отеля-дворца «Рюль» в Ницце и в особенности во времена германской оккупации.
Местная газета «Нис-Матэн» от 26 и 27 сентября 1966 года сообщает:
«Отель „Рюль“ был открыт в 1913 году, обошедшись в 7 миллионов золотых франков… Кто только не жил в этом паласе после войны 1914 г. Герцог и герцогиня Виндзорские, принц и принцесса Луи-Наполеон[326], принцесса Мюрат[327], король Фейсал[328], принц Нородом Сианук[329], бей Туниса, султан Марокко, Франк и Флоранс Гулд[330], Хемингуэй, Поль Валери[331], Сесиль Сорель[332], Чарли Чаплин, Эдуард Эррио, генерал Гамелен[333], Ивонн Прентан[334], Саша Гитри[335], Морис Шевалье[336], все принцы Ближнего Востока, может быть все магараджи, все звезды экрана, а также короли американской индустрии и торговли. Отель принадлежал Акционерной компании больших отелей в Ницце. Таким же акционерным компаниям во Франции принадлежали многие отели-дворцы и в других городах этой страны. В 1943 году во главе этих акционерных компаний оказался авантюрист Михаил Скольников[337], на службе у немцев, которому удалось скупить большинство акций этих компаний и наложить руку не только на отель „Рюль“ в Ницце, но также на отель „де Пари“ в Париже, отель „Мирабо“ в Монте-Карло, „Мажестик“ в Каннах, „Гран Пале“, „Плаза“ и „Савой“ в Ницце. В декабре 1944 года после освобождения Франции, Скольникова разыскивала полиция, как обвиненного в спекуляции с немецкими оккупантами, а всё его имущество поступило в управление казны.
Скольников, еврей русского или польского происхождения, принявший протестантство, получил задание от главарей нацистов захватить в Париже и на Ривьере около тридцати отелей-дворцов. От преследований французской полиции ему удалось бежать в Испанию с чемоданом, набитым золотом. Его обгорелый труп был найден в окрестностях Барселоны, но чемодан был пуст. Говорят, что убийцы были арестованы, но испанская полиция скрыла их имена. Смерть Скольникова является одной из тайн этой последней мировой войны. Французская юстиция преследовала наследников Скольникова и присудила их к уплате штрафа в размере восьмидесяти миллионов долларов, которые они и заплатили…»
Такова информация местной ниццкой газеты.
Этот отель-палас, признанный ныне устарелым, вскоре будет снесен, и на его месте будет построено казино, с примыкающим к нему новым сверхроскошным отелем.
В наши дни с легкой руки французских, да и не только французских, интеллигентов, местное население, исповедуя по-прежнему неприязнь к «проклятому царскому режиму», начало испытывать своего рода телячий восторг ко всему, что касается всего советского, «прогрессивного», столь гуманного, принесшего такие удивительнее достижения! Не бросим камнем в этих простачков идеалистов, которым нет никакого дела до всех ужасающих страданий, которые вынес российский народ за эти последние 50 лет, и горестно вспомним, что среди наших «недорезанных» в свое время эмигрантов имеется немалое число таких же прекраснодушных простофиль.
И действительно, интерес ко всему советскому, и в какой-то мере и ко всему русскому, находится сейчас в Ницце в своем апогее, — если в русской истории было немало черных страниц, то всё советское совершенно лучезарно! Но, хотя всё это и радужно в своем розовом свете и заманчиво, однако же воспоминание о царских золотых рублях тогдашних «бояр» не дает спать заправилам французского туризма. Чтобы привлечь советских туристов «отцы города» ударились в явный подхалимаж перед представителями Интуризма, не жалея расходов. Ялта была объявлена «близнецом» Ниццы, представителей этого близнеца, то есть «отцов города» Ялты, стали принимать в отелях-дворцах, над подъездами которых развевались колоссального размера красные флаги с серпом и молотом, которыми могли любоваться американские и другие туристы-капиталисты… Но, как к следовало ожидать, денежки местных налогоплательщиков горько плакали: столь желанное нашествие советских туристов так-таки и не состоялось. А если денежки куда-то и текут, то, можно сказать, это происходит как раз в обратном направлении. Только и слышишь, что кто-то только что съездил в туристическую поездку и СССР и вернулся с еще большим восхищением перед советскими достижениями, которые и без того имел до поездки. Ездят на «родину» и эмигранты, пищеварению которых столь способствует всё виденное в Советском Союзе.
А когда приезжает советский цирк, балет или оркестр, а лучше всего ансамбль песни и пляски, то щедро открываются все бумажники и кошельки, и буржуазные франки толстой струей начинают течь в кассу скрытого Коминтерна, снабжая его средствами для предстоящей расправы с французскими «буржуями», на манер того, что на нашей памяти было осуществлено в России.
Но среди населения пользуется успехом всё, касающееся СССР и России, когда в невежественном энтузиазме зрителей стираются границы между столь различными явлениями как Россия и СССР. Опишу несколько таких театральных постановок.
То, что я расскажу сейчас, настолько необычайно, что может вериться лишь с трудом. Но, в наши дни пятидесятилетнего юбилея советской власти, когда всё «прогрессивное» человечество радовалось и веселилось, разве можно еще чему-нибудь удивляться?
На афишах местного оперного театра объявляется: «Балет по роману Льва Толстого „Воскресение“ в четырех действиях». Постановка французская, а чья музыка я не помню, да это и не имеет значения.
Поднимается занавес первого действия. Улица большого города при вечернем освещении. На тротуаре поставлены столики кафе, за которыми сидят девицы в коротких юбках и молодые люди в фуфайках, а некоторые из них в кепках. Молодежь знакомится и начинает танцевать. Особенно выделяется одна пара, по-видимому главная балерина и ее партнер. Из программы видно, что это Катюша Маслова и Нехлюдов. Натанцевавшись, они входят в подъезд дома, на чем и опускается занавес.
Декорация второго действия представляет собой большую комнату с огромной кроватью с правой ее стороны. Маслова и Нехлюдов, в тельнике и с папиросой в зубах, долго танцуют вокруг кровати, а отчасти и на кровати. Потом Катюша засыпает. Нехлюдов закуривает папироску, снова танцует, оставляет на камине «зарплат у» и после его великого антраша падает занавес.
В третьем действии декорация двухэтажная. Темная и мрачная улица, над входом в дом висит красный фонарь. Одна из комнат первого этажа представлена в разрезе и отчасти можно видеть, что в той происходит. Танцовщицы кордебалета, подтанцовывая, ходят по тротуару, среди них также и Маслова, и зазывают возможных «клиентов» в свое учреждение. Надо отметить, чти девицы эти отлично справились со своей ролью, а клиенты типа апашей были бесподобны. Катюша Маслова, танцуя, заманила в свою комнату, которую зритель может видеть освещенную, типа в фуфайке, в кепке и в узких брючках, где они и продолжали танцевать вокруг кровати. Темп этого танца становился всё более и более бурным, на улице девицы и апаши тоже закружились в каком-то экстазе и вскоре из входной двери дома был вышнырнут наружу «клиент» Катюши. К всеобщему удивлению и ужасу танцующих он оказался мертвым.
В последнем действии Маслова танцует горестный танец, одетая в полосатую пижаму, — по этапу ее гонят в Сибирь. Появляется Нехлюдов, снова в виде апаша с папироской и начинает танцевать с Масловой под аккомпанемент кнутов стражников.
На этом заканчивается это «эстетическое» действо…
Боже мой, думалось мне, что сталось со знаменитым романом Льва Толстого, сыгравшим такую роковую роль в подготовке российского разложения путем профанации религии, армии и суда! И какое возмущение вызвал бы этот балет в дореволюционной России, беременной революцией. Теперь же, через 60 лет советской диктатуры этот балет смотрится всего лишь с отвращением от его непревзойденного хамства…
Оперный театр в Ницце как бы задался целью нас удивлять. Он поставил оперу какого-то чешского композитора на сюжет «Записок из мертвого дома» Достоевского![338]
В первом действии в лесу хор и солисты в полосатых пижамах, изображая каторжников, что-то бесконечно пели, покачиваясь в такт музыки в состоянии полного отчаяния. Над сценой был осуществлен световой эффект, как бы кинематографной картины, хотя и без экрана. Несколько стражников, в формах наших незабвенных городовых, зверски бесновались, хлопая длинными кнутами… Но тут, на сцене, привели нового каторжника, политического, еще в цивильном платье, загримированного под Достоевского. Он долго пел, а каторжники всё продолжали качаться, на этот раз в такт его пения. Но вот появляется «царский опричник» и приказывает всыпать вновь прибывшему интеллигенту 100 ударов кнута, что, по-видимому и было выполнено, но, к счастью в кулисах, в то время как «воздушные» стражники, намахавшись вдоволь кнутами, пустились лупить друг друга…
И снова, Боже мой, думалось мне, что осталось от великого произведения Достоевского, в котором он рассказал, как, избавившись от бесовского наваждения кружка Петрашевского[339], он обрел на каторге душу православного русского человека.
Прошу читателя меня извинить, войдя в мое положение: я не остался до конца этой «оперы».
Эмигрантский заслуженный танцовщик, хореограф и писатель, Сергей Лифарь[340], всегда старался внести в балет струю свежего воздуха, для чего, борясь с рутиной, стремился создать что-то новое и оригинальное. Помнится, лет 25 тому назад в Париже в театре «Эдуард 7-й», вдохновившись осуществлениями балета в Древней Греции во время расцвета всех ее искусств за несколько столетий до нашей эры, он поставил балет в этом театре без оркестра, когда прекрасные танцовщицы в древнегреческих хитонах танцевали под чтение стихов драматических артистов, одетых в том же стиле, что и танцовщики. Зритель, если можно так выразиться, растерялся. Когда он следил за танцем, то не мог схватывать содержание декламируемой поэзии; если же он вникал в поэзию, то не мог следить за танцем. Но в обоих случаях ему как бы слышалась не существовавшая музыка, к которой он так привык во время балетных спектаклей.
Несколько лет тому назад приезжал в Ниццу балет Сергеи Лифаря, поставленный на музыку оперы Чайковского «Пиковая дама». Прежде всего необходимо отметать, что в этом спектакле следует провести резкую черту между двумя группами зрителей: русских и иностранцев, в большинстве французов. Из русских интересно мнение тех, кто еще в России воспитывался в музыкально-бытовых условиях оперных постановок «Евгения Онегина» и «Пиковой дамы», говоря о музыке Чайковского.
Прежде всего следует вспомнить, что Чайковский писал музыку эту для вокального исполнения, а не танцевального. Этим всё сказано. И действительно, гениальная симфония Чайковского, синхронизированная с вокальным искусством, по своему замыслу должна была передавать человеческую драму страсти картежного азарта и последовавшего затем помешательства игрока. Присутствовавшие в зале лица, посещавшие некогда Императорские театры в России, под столь знакомые и близкие арии Лизы, Германа и других персонажей этой оперы, наблюдали классические танцы этих же персонажей оперы. Это было невыносимо! Иностранцы же имели все данные быть довольными: они могли также и восторгаться пустившимися в присядку солдатами, не то в форме императорской, не то красноармейской, согласно чаяниям и убеждениям каждого…
В Ницце существует драматическая французская труппа имени Мольера.
С удовольствием можно было смотреть пьесы Чехова, а недавно и постановку «Идиота» Достоевского, пьесу, бережно проработанную без шаржей и «клюквы».
Остается еще сказать несколько слов об имеющихся у русских эмигрантов на Ривьере коллекциях картин известных русских художников.
В окрестностях г. Ванс, о котором я уже упоминал в предыдущих очерках, находятся блестяще организованное куроводство инженера-агронома Е. К. Петриковского. Уже много лет посвятил он розыскам и приобретению рассеянных по Ривьере произведений российских мастеров. Нетрудно представить себе всю значимость собранных полотен, на которых красуются подписи на всю Россию известных художников: Малявин[341], Айвазовский[342], Суриков[343], Шишкин[344], Куинджи[345], Левитан[346], Сверчков[347], Прянишников[348], Поленов[349], и многие другие.
Интересен эскиз дворцового гренадера Репина. Горестно и возмущенно вспоминается голодный и холодный Петроград 1918 года. Среди многих тогда сначала опухавших, а потом и умиравших от голода, встречались как бы тени стариков в черных шинелях со споротыми погонами и нашивками: медленно умирали георгиевские кавалеры, старики дворцовые гренадеры, охранявшие ранее блистательные памятники поверженной Российской империи. Сохранились ли хоть для музея их высокие медвежьи шапки и расшитые золотом мундиры, когда яростно уничтожалось всё, что касалось нашего тысячелетнего исторического прошлого?
Всем нам, достигшим зрелого возраста в царской России, памятны репродукции картины в тогдашних иллюстрированных журналах, изображающей место крушения царского поезда в Борках, когда Государь Император Александр Третий, спасая свою семью, поддерживал нависшую над ней крышу разбитого вагона. Сверхчеловеческое усилие этого гиганта-императора подорвало его здоровье и, к величайшей трагедии российского народа, сократило его жизнь. Оригинал этой картины, подписанной «Петр Соколов, 1888 г.» я долго рассматривал в доме г-на П. Она весьма внушительна: один метр сорок на один метр. Это позволяет различать силуэты и даже лица царской семьи, свиты и должностных лиц…
В самой Ницце, невдалеке от русского собора, в прекрасной вилле, находится еще более богатая коллекция картин русских художников, принадлежащая супругам В. Стоит ли еще раз повторять имена столь нам известных и дорогих русских художников живописцев? Собрано более 60-ти названий. Вилла эта была построена 75 лет тому назад на одном из участков парка Бермон, в центре которого и стоит русский храм на месте виллы, где умирал в 1885 году Наследник Цесаревич Николай Александрович, сын Царя Освободителя. В саду виллы сохранилась как бы колонна по случаю посещения парка, принадлежавшего русской императорской фамилии, вдовой Императора Николая Павловича за десять лет до кончины ее внука-цесаревича. Надпись гласит, что парк был «Удостоен посещением Ее Величеством русской вдовствующей Императрицей 17 апреля 1887 года».
Вдовствующая государыня очень любила Ниццу, часто ее посещала и очень способствовала туризму и развитию города. В районе порта до сего дня имеется «Парк Императрицы» с огромными пальмами и другими прекрасными представителями флоры на средиземном берегу «теплого моря», но бульвар того же названия, после окончания Второй мировой войны, благодарными потомками современников императрицы переименован в «бульвар Сталинград»…
Несомненно, что на Ривьере имеются и другие собрания картин русских художников, которые со временем украсят Третьяковскую галерею или Музей Императора Александра Третьего в Петрограде.
Но, коснувшись русской живописи на Ривьере, небезынтересно сказать несколько слов о творениях современных художников и о музеях, где находятся их произведения. В окрестностях Ниццы таковых имеется несколько, где с переменным успехом можно любоваться полотнами Пикассо, Матисса, Марка Шагала и более мелкой братии, обладателей палитры, глины, а также и совершенно невероятным материалом, из которого создаются «произведения искусства». Так, например, один догадливый «артист» скупает старые музыкальные инструменты, плющит их очень сильным прессом, накладывает на «полотно», вставляет в рамы и… успешно и выгодно продает! В советском словаре русского языка Ожегова напечатано: «шарлатан-невежда, выдающий себя за знатока, грубый обманщик».
Но справедливость требует констатировать, что в деятельности этих передовых представителей современного искусства нет состава преступления. Они наживают миллионы долларов на человеческой глупости и тщеславии. И действительно, мировая демократическая «элита» восторгается всеми этими «шедеврами» в так сказать «добровольно-принудительном» порядке, так как не восторгаться они не могут, боясь прослыть за людей не прогрессивных, обскурантов и не интеллигентных, что равносильно добровольному остракизму, исключающему их из категории людей передовых. Одним словом, еще одна очередная версия бессмертной сказки о голом короле. Если я упомянул здесь, в «Российских миражах» о всех этих отодвигателях искусства назад на несколько тысячелетий, то лишь потому, что Марк Шагал является выходцем из одного из местечек бывшего Царства Польского.
Кроме того, небезынтересно отметить, что нынешний «великий художник Франции» Марк Шагал, сразу же после большевицкого переворота был назначен Луначарским, восторгавшимся тогда его «творчеством», Народным Комиссаром искусства и культуры в Петрограде. Теперь, в ноябре 1967 года, власти французской Ривьеры прикрепили мемориальную мраморную доску на доме, в котором умер Луначарский, и с восторгом принимают и чествуют дочь Луначарского, которая, как сообщает местная газета, «упала в объятия Шагала». Когда-то маршал Петен сказал: «Французы, — у вас короткая память!». Напомним им, что Луначарский, этот верный сподвижник Ленина, назначая Шагала, состоял как раз в том Совнаркоме, который подписал Брест-Литовский мир, обошедшийся Франции в сотни тысяч добавочных убитых и раненых…
Курьезна еще одна развесистая клюква: однажды, один, по-видимому очень просвещенный американец, приехавший в Ниццу, во что бы то ни стало искал случая встретиться и познакомиться с «русским князем Шагалом»!
В Советском Союзе произведения вышеупомянутых человеков не выставляются, что является несомненным признаком оздоровления российского народа, к которому в какой-то мере советские властители должны приспособляться. Но всем многочисленным советским делегациям, ныне приезжающим на Ривьеру, приказано свыше восторгаться экспонатами местных музеев, чтобы еще более прибрать к рукам буржуазную элиту страны, которая и без того уже находится в телячьем восторге от всего советского…
На Ривьере проживает еще немало верных сынов Российской Империи, собирающих реликвии нашего главного прошлого.
Проживающий в окрестностях г. Грасс И. О. Носалевич собрал богатую коллекцию русских и иностранных гравюр, касающихся событий России за сто лет и до 1917 года. Любопытны иностранные гравюры эпох 1812 года, Крымской компании, Турецкой войны и Русско-Японской, когда нее ненавистники России изощрялись во всевозможных оскорблениях нашего отечества и Русской Армии. В наши скорбные дни пятидесятилетия советского рабства русского народа как никогда дружным хором всего прогрессивного человечества поносится ваше историческое прошлое.
Лейб-Гвардии Конного полка штабс-ротмистр Козлянинов Б. Ф.[350] хранит часть коллекции реликвий своего полка, главный музей которого находится у его однополчанина князя С. С. Белосельского-Белозерского[351] в Нью-Йорке. Можно лишь поражаться, с какой любовью собраны и хранимы эти полковые реликвии, некоторые еще времен Императрицы Анны Иоанновны и до 1917 года, а также Белых армий и эмиграции. Заботами Великого Князя Дмитрия Павловича[352], августейшего конногвардейца, и князя Белосельского-Белозерского, была драгоценным изданием выпущена история Конной Гвардии с участием наших известных художников. Историческое значение хранимых архивов является бесценным памятником прошлого Императорской России.
П. Л. Стефанович[353] родился в Петергофе, в казармах Лейб-Гвардии Конно-гренадерского полка, которым командовал его отец, Свиты Его Величества генерал-майор Стефанович. Мальчик рос среди офицеров полка, их блестящих форм, кавалерийских учений и звуков полковых трубачей. Всё это навсегда запечатлелось в нем и создало неизгладимый культ полку, сделав его душой истовым конно-гренадером, собирателем и хранителем полковых реликвий. Стены его квартиры украшены старинными гравюрами из жизни полка, августейших шефов и других реликвий. Прекрасная фотография генерала Стефановича в свитской форме; он был расстрелян большевиками за то, что был верным слугой Царя и Отечества…
Многие россияне, проживавшие в Ницце и ее окрестностях, за последнее столетие нашли свое вечное упокоение на Русском Николаевском кладбище за городом в районе Кокад, открытом в 1866 году. Оно раскинуто амфитеатром; против главного входа, наверху большая часовня, к которой поднимается монументальная каменная лестница. Группы перцовых деревьев в перемежку с оливковыми и кипарисами обрамляют главные аллеи, с которых видно беспредельное лазоревое море, сливающееся на горизонте с ярко-синим южным небом. До 1866 года наших соотечественников предавали земле на старом Ниццком кладбище, расположенном на высоком холме около моря в центре Ниццы. Там похоронен Герцен, и над его могилой возвышается его статуя в сюртуке, своим силуэтом очень похожая на статуи Ленина. Все приезжающие советские официальные лица, а также и редкие советские туристы возлагают венки с благодарственными надписями за подготовку в России революции.
Кто только не похоронен на русском кладбище Кокад! Среди имен простых смертных можно прочесть могильные надписи известных русских исторических фамилий, титулованных или старинных русских дворянских, с чинами военными и гражданскими, сановников и министров Российской Империи. Но до революции тела многих усопших в те уже столь далекие времена, когда у нас было наше отечество, перевозились в Россию для погребения на родной земле. В переживаемое нами безвременье как-то даже странно это себе представить…
Справа от часовни можно видеть надгробный памятник в виде небольшой часовенки. Надпись на французском языке гласит:
«Светлейшая Княгиня ЕКАТЕРИНА МИХАИЛОВНА ЮРЬЕВСКАЯ рожденная княжна ДОЛГОРУКОВА вдова Императора Александра II. 1849–1922»
Уж если куда возлагать венки проезжим в Ницце россиянам, так это на могилу супруги Царя Освободителя! И как далеко подсоветскому народу от тех свобод, которые с высоты престола были дарованы русским людям…
Но кто не помнит прекрасный фильм «Катя», который шел на французских экранах, а, может быть, и на иностранных? Прелестная смолянка Катя знакомится на народном гулянии в Санкт Петербурге с Императором Александром Вторым, переодетым солдатом! На фоне немного развесистой клюквы, но не злостной, завязывается роман Кати с императором. Декорации Смольного воспроизведены совершенно точно, о чем я могу судить по имеющемуся у моей жены альбому Смольного Института, изданному в 1905 году, в котором можно видеть всю жизнь смолянок в классах, дортуарах, столовых, на прогулке, на катке и т. д. Теперь перед входом в институтское здание поставлена отвратительная статуя гробокопателя России — Ленина! Надолго ли? Если мы дождались десталинизации, то почему не быть и деленинизации, то есть конца кровавой советской власти?
Но как только случилась Октябрьская Революция, тотчас же началась и вооруженная борьба с охватившей Россию большевистской нечистой силой. Я стою перед скромной могилой с мраморным православным крестом и читаю надпись:
«Главнокомандующий Войсками Кавказского Фронта 1914–1917
Генерал-от-инфантерии Николай Николаевич ЮДЕНИЧ род. 1882 — ск. 1938»
Герой Эрзерума. Несомненно, был бы фельдмаршалом победоносной Российской Императорской Армии.
Если бы продолжить надпись, то было бы указано, что покойный командовал Северо-Западной Армией, боровшейся с большевиками в 1919 году на подступах к Петрограду. Пишущий эти строки имел честь служить в этой армии. Судьба не была милостива тогда к нам, белым, и нам не удалось освободить Россию от советского рабства. Последующие события показали, как мы были правы тогда: истекшие десятилетия после окончания этой борьбы свидетельствуют о необычайном рабстве, физических и нравственных муках, которые выносил и всё еще выносит наш многострадальный народ.
После поражения под стенами Петрограда мы были интернированы в Эстонии, которой было вскоре передано всё наше вооружение и все захваченные железнодорожные составы. Стояла жестокая зима и истощенные «северо-западники» умирали как мухи от сыпного и возвратного тифа.
Оставшимся в живых предстояло в индивидуальном порядке организовать свою дальнейшую судьбу. Генерал Юденич позаботился о нас. Каждому офицеру или солдату, было выдано основных 10 английских фунтов, а затем и добавления по чину. Я получил 14 фунтов. На эстонские марки это было сумма, на которую можно было прожить несколько месяцев. Когда я приехал в Ниццу в начале двадцатых годов, почти что без одного франка в кармане, генерал Юденич помог мне найти работу. Низкий ему поклон и вечная память…
В Ницце проживает замечательная русская женщина Екатерина Сергеевна Ф.[354] Обладая крупными средствами, она взяла под свое попечение бывших русских белых воинов. В Париже она содержит «Дом Русского Воина», своего рода собрание, где могут встречаться русские эмигранты, бывшие российские воины, прослушивать доклады, а то и просто провести сколько часов за дружеской беседой. Для русских же белых воинов, ныне сильно престарелых, она содержит дома под Парижем и в Ницце, куда всякий, соблюдая очередь, может приехать и отдохнуть.
Разве это не чудо? Сколько имеется в эмиграции миллионеров, почти столько же имеется и черствых эгоистов, погрязших в своем мещанском благополучии, переставших интересоваться всего, что касается России, а также и жизни эмиграции. Но вот счастливые исключения: Екатерина Сергеевна, князь Белосельский-Белозерский, Б. Сергиевский[355], Игорь Сикорский[356]. Мы были бы очень благодарны, если бы нам посодействовали продолжить этот список жертвенных русских людей, помогающих нашей национальной печати, русским эмигрантским организациям, нуждающимся больным и старым русским эмигрантам — ведь далеко не всем удалось себя обеспечить за долгие годы порой очень тяжелой эмигрантской жизни, зачастую в условиях некоторого бесправия, а то и просто бойкота со стороны коренных жителей стран эмигрантского рассеяния…
На русском кладбище в Ницце 16 августа сего года было торжество освящения памятника-усыпальницы белых воинов, построенного на средства Екатерины Сергеевны. Близко принимает она к сердцу всё, что относится к белой борьбе и к еще уцелевшим до наших дней участникам ее: дядя ее, полковник Перхуров[357] руководил Ярославским восстанием осенью 1918 года. Два ее родных брата доблестно сражались и пали в рядах белых армий за честь и свободу России.
Генерал-лейтенант Свечин, бывший командир Лейб-Гвардейского Кирасирского Его Величества полка, производства в корнеты в 1895 году, при освящении этого памятника-склепа произнес следующее слово:
«Достопочитаемая Екатерина Сергеевна! Мы, присутствующие здесь православные русские люди, помолились и прослушали принесенные духовенством молитвы ко Господу при освящении ПАМЯТНИКА, воздвигнутого Вашим усердием и жертвенностью на приобретенных Вами склепах, как место погребения русских воинов, в гражданскую войну выступивших за честь нашей Родины! Как Председатель района Русского Обще-Воинского Союза, я уверен, что буду выразителем не только этого Воинского Союза, но и всех национально настроенных русских людей в оценке Вашего нового доброго дела, принося общую глубокую признательность и благодарность за Вашу заботливость дать Белому воину возможность найти свое упокоение в ограде русского православного Некрополя. Слава Вам! И да подаст Вам Господь Вседержитель здоровья в Ваших заботах на добрые дела».
На этом я заканчиваю мой последний очерк о русской Ницце.
VII. (На Ривьере)
Покидая Ниццу, я остановил машину в районе порта этого города и принялся читать придорожные указатели: три дороги ведут в Монте-Карло, а затем и в Италию… Вспомнился мне Илья Муромец:
Да ездил там стар по чисту полю
От младости ездил до старости.
Едет-то старый чистым полем
Большой-то дорогою Латынскою.
Наехал на дороге горюч камень.
На камешке была надпись подписана:
«Старому-де казаку да Илье Муромцу
Три пути пришло, три дорожки широкие:
А во дороженьку-ту ехать — убиту быть.
Во другую-ту ехать — женату быть.
Да во третью-ту ехать — богату быть.
Да сидит-то старой на добром коне,
Головой-то качат…»
Сижу и я в многолошадном моем стальном коне, головой, правда, не качаю, но соображаю — по которой же дороге мне ехать?
Едучи по первой дороге есть риск быть убитому, как и по двум другим. Разбойников прежних времен теперь больше нет, но, впрочем, бывает, что останавливают машины и грабят, а то и убивают гангстеры или сумасшедше настроенные автомобилисты.
Едучи по двум другим дорогам попадешь в Монте-Карло. По всей вероятности, в казино можно проиграться в рулетку до последней нитки. Но бывает иногда, и это чрезвычайно редко, что выигрываются баснословные суммы. В этом случае счастливец рискует испытать на себе действие «коварной женской любви», как некогда сказал А. С. Пушкин. При таком стечении обстоятельств Илья Муромец принял радикальные меры против женщины-разбойницы:
Идет душечка красная девушка.
Он выдергивает саблю вострую.
Срубил ей по плеч буйну голову.
Да рассек-разрубил тело женское.
Куски те разметал по чисту полю
Да серым-то волкам на съедение.
Да черным воронам на пограянье.
В наш практичный век разбогатевший баловень судьбы стал бы жить только в свое удовольствие. Купил бы себе роскошную виллу на Ривьере, «кадиллак» или даже роллс-ройс, основательно забыл бы, что он сын страждущей России, и что следует помочь российскому народу в его борьбе за свое освобождение. Перевелись у нас богатыри за долгие годы эмиграции, а ведь и в наше время были белые войны-богатыри, о которых будут помнить последующие поколения россиян в подтверждение арабской мудрости, что «вечным остается только тот, о делах которого не забывают потомки».
Эти три дороги, ведущие в Монте-Карло и к итальянской границе, длиной в среднем по 20 километров каждая, действительно совершенно необычайны: они проложены в скалах порой до пятисот метров высоты, местами оканчивающихся вертикальными каменными обрывами в море, уходя до самого дна. Дороги эти идут извилинами одна над другой, то по карнизам, выбитым в скалах, то в туннелях, но очень редко по более или менее нормальной земной поверхности. Поэтому дорога называются Нижний, Средний и Верхний карнизы.
В течении двадцати километров Нижний карниз всего лишь два раза спускается к самому морю, к пляжам. Зато вначале этого карниза расположен огромный и извилистый полуостров Ферра, глубоко вдающийся в море, образуя обширную, глубокую и защищенную от ветров гавань Вильфранш. Голые скалы серо-бежевого цвета, покрытые местами сосновыми деревьями, растущими в их расщелинах, в сочетании с ярко голубым небом и целой палитрой лазурных цветов морской воды, дают совершенно необычайную декорацию открывающихся со всех трех карнизов видов на всё это необычайное великолепие, освещенное ослепительным южным солнцем.
На Верхнем и Среднем карнизах гнездятся средневековые городки Эз, Тюрби и Рокебрюн, зажатые в своих каменных стенах. Внизу, около моря, раскинулись знаменитые городки-курорты Вильфранш, Больё и Эз-на-Море. Они обстроены вокруг роскошными виллами, утопающими в садах пальм, лимонных и апельсиновых деревьев, магнолий, олеандров, мимоз, кактусов и других экзотических растений, оберегаемых отвесными скалами от губительных северных ветров. Полуостров Ферра весь покрыт сосновым бором, под сенью которого расположены виллы-дворцы.
Древней дорогой является Верхний карниз — римская вия Юлия — по которой шли победоносные легионы Юлия Цезаря и Августа на завоевания территорий теперешних Франции, Испании, Португалии, части Германии и Великобритании… В обратном направлении двигались на Рим легионы императора Константина, чтобы провозгласить христианство господствующей религией в Римской Империи.
Нижний карниз пробит одновременно с постройкой казино в Монте-Карло, а Средний всего лишь лет 70 тому назад. Все три карниза сообщаются между собой узкими зигзагообразными дорогами, тоже круто высеченными в скалах. Повсюду разбросаны, на любой высоте, всемирно известные отели и рестораны, соперничающие между собой своеобразной архитектурой и убранством, живописными видами и изысканной французской кухней.
Вед всякого преувеличения можно утверждать, что эти места Ривьеры являются одними из самых прекрасных, если не в мире, то, во всяком случае, в Европе.
Я выбрал Нижний карниз. Дорога сразу же пошла в гору и вскоре с высоты открылся чудесный вид на залив Ангелов и расположенную по его побережью Ниццу. Еще несколько минут и, повернув направо, мы спустились в прибрежный городок Вильфранш. Король Карл Анжуйский[358] основал его в 1295 году на развалинах древнего римского поселения. Это типичный средневековый город, хорошо сохранившийся до наших дней. Его скученные здания прислонены к горе, а улицы каменными ступеньками проходят под домами, спускаясь к морю. Он всегда был укрепленным пунктом, так как на его набережной могли производить высадки корабли и даже целые эскадры, свободно вмещавшиеся в огромной бухте, глубина которой от 10 до 50 метров, а площадь ее два километра на три.
В 1858 году Сардинское королевство, в которое тогда входил Вильфранш, предоставило здесь базу, ремонтные мастерские и угольный склад для Русского Императорского флота, крейсирующего в Средиземном море. Она разместилась в зданиях, где раньше содержались каторжники Сардинского королевства. Главное строение было возведено в 1769 году около самого моря. На стене, омываемой морскими волнами, был сооружен карниз, по которому день и ночь прохаживались часовые. В 1861 году Вильфранш, одновременно с Ниццей, был присоединен к Франции, правительство которой подтвердило право России на эту морскую базу. Отсюда в 1865 году на фрегате «Александр Невский» отбыло тело сына Царя Освободителя, Наследника-Цесаревича Николая Александровича, скончавшегося в Ницце, для погребения в Петропавловском соборе в Санкт-Петербурге[359].
В 1884 году в помещениях русской морской базы русским ученым А. Коротневым[360] была основана Русская Зоологическая Станция. Вот что представляло собой это учреждение в 1906 году.
«В первом этаже помещается машина, накачивающая соленую воду, необходимую для содержания живых морских рыб и других животных. Во втором и третьем этажах находятся комнаты для научных работ, аквариумы, научная библиотека и музей. Затем здесь еще имеются помещения для некоторых служащих и своя собственная пристань, выходящая на Вильфраншский Залив.
Зоологическая станция, кроме директора, профессора А. Коротнева, имеет еще два постоянных сотрудника: гг. М. Давыдова[361] и В. Гаряева[362]. Кроме того, сюда приезжают для разных работ еще около 80 человек, главным образом, русские и немцы. Работающим предлагается перед отъездом вписывать в особую книгу резюме своих наблюдений. Недавно напечатан отчет этих работ за 1903–1904 годы.
Кроме гистологических и анатомических исследований, станция занялась в последнее время биологическими и физиологическими наблюдениями. Приобретенные недавно приборы для бактериологических наблюдений дадут станции толчок и в этом направлении. Работы ее составляют ценный вклад в русскую и мировую науку.
Музей, находящийся при станции, отправляет в училища и научные учреждения заказанные ему виды местной фауны.»
Я позволил себе так подробно остановиться на этом описании, чтобы в какой-то мере опровергнуть злостные утверждения, в особенности по случаю 50-летнего советского «юбилея», что до «великого Февраля», а также и Октября, Россия представляла собой лишь «пустое место».
В 1932 году эти беспризорная русская Зоологическая станция перешла в ведение Парижского Университета. Долгое время продолжал в ней работать профессор Трегубов. Разумеется, что в наши дни эта станция получила дальнейшее развитие и самое современное техническое оборудовать. Недавно было построено новое судно для этих специальных работ, и оно было всё же названо именем основателя станции — «А. Коротнев»…
Советские океанографические корабли посещают эту бывшую русскую станцию.
Очень посещается в Вильфранше часовня местных рыбаков, недавно расписанная знаменитым Кокто[363]. Очень любопытна одна фреска, посвященная цыганам, приезжающим ежегодно в Saintes-Maries-de-la-Mer, «Святые — Марии-на-Море» в районе Марселя на празднование своей Святой Сары. Цыган в пиджачке (!) играет на гитаре, а маленькая цыганка пляшет под его аккомпанемент…[364]
На Вильфраншском рейде часто стояла американская эскадра, семьи чинов которой жили в этом городке, снимали виллы и квартиры, оставляя немало денег в лавках и магазинах. Выполненное требование генерала де Голля американцам очистить территорию Франции и ее порты больно ударило по карманам коренных жителей Вильфранша…
Поднявшись снова на Нижний карниз, мы направились продолжать наш путь, чтобы посетить полуостров Ферра.
Бесспорно, что главной достопримечательностью этого полу острова является дворец-музей имени Ротшильда. Бесспорно, также, что эта фамилия является как бы символом целой многостолетней эпохи свержения христианских монархий и замены их буржуазными демократиями с происшедшим, однако, непредвиденным срывом в России в коммунистическую диктатуру.
Великая Французская революция подготовлялась почти что целое столетие энциклопедистами, Монтескье, Вольтером и Дидро, если назвать всего лишь этих главных. Многовековая французская дворянская монархия «Божьей милостью» была свергнута в 1789 году, открыв собой эру дальнейших революций, которые всё еще не закончились и в наши дни. Дидро, или как у нас он назывался, — Дидрот, оказался связующим звеном Французской революции с началом борьбы всех «прогрессивных» российских сил и с русской исторической монархией «Божьей милостью». Назовем Новикова[365], современника Дидрота, Радищева, Белинского, Герцена, Толстого и еще целой плеяды менее значительной революционной интеллигенции, а также и великана от Революции — Ленина. В конечном счете все эти революции создавали неописуемые бедствия жестоко обманутым народам, когда все блага земли из рук дворянства переходили лишь во владение буржуазии, создавая этим «новый класс» капиталистических демократий, или советских аппаратчиков, как это случилось при «диктатуре пролетариата» в СССР.
Когда французские санкюлоты с их «дамами» ворвались в королевский дворец в Париже, то одна из них, усевшись на диване и расправив свои камлотовые юбки, воскликнула торжествующе: «Maintenant ce sont noua les princesses!» — «Теперь „мы“ стали принцессами!». Этим всё сказало…
Через 128 лет совершенно то же самое повторилось в России.
В первые дни после революции на складе в Смольном разбирают захваченное царское и барское добро. Богатое белье производит впечатление. Озорная Манька даже примеряет поверх старой жакетки особенно необычного вида принадлежность дамского туалета и говорит, делая над головой крендель ручкой: «Буду графуней!». Но художественно выполненная драгоценная посуда и редкие произведения искусства вызывают другую реакцию. Например, на одной тарелке — король в пышном лиловом парике, с аккуратными длинными локонами ниже плеч. На другой — несомненно, королева. Судя по величине ее вздыбленной прически и украшениям на груди, тарелки — старины и красоты музейной.
Коммунистка тетя Катя, возглавляющая группу работающих на складе Манек, Полек и прочих Валек, может быть будущих принцесс и графуней аппаратчиков, с такими словами обратилась к привозящим захваченное добро товарищам:
«Да с таких тарелок никакая пища в рот не пойдет! Вы уже извините нас, фарфоровые товарищи. Благодарим, конечно, за посуду… А вот эти с портретами буржуазии и дворянства, заберите обратно. Мы брезгуем с них кушать».
Не поддастся никакому учету то повальное уничтожение древних зданий и произведений искусства, произведенное «великими» революциями — французской, и октябрьской… Но многое всё же уцелело, и «новый класс» стал прибирать их к рукам.
Родоначальник династии Ротшильдов родился в 1743 году во Франкфурте-на-Майне. Сначала был мелким торговцем, потом имел меняльную контору, а затем стал банкиром. У него было 10 детей. Одни из них в 1813 году открыл свой банк в Лондоне.
Во время судьбоносного сражения англичан и их союзников против Наполеона при Ватерлоо 18 июня 1815 года, новоиспеченный лондонский банкир находился в районе сражения. Констатировав полный разгром французов, он нанял баркас, на котором отправил в Лондон своего человека, — море ведь было бурное — с приказанием сообщить о полном разгроме англичан и их союзников и, как только это известие дойдет до лондонской биржи, начать массово скупать катастрофически подающие бумаги. Через день или два пришло известие о разгроме французов, бумаги на бирже взлетели вертикально, и Ротшильд оказался несметно богатым человеком.
И настолько, что стал снабжать деньгами европейских монархов (еще не свергнутых!). Австрийским императором ему был пожалован за эти выдающиеся заслуги титул барона. С его помощью другие его братья открыли свои банки во всех главных государствах Европы.
Одна из его правнучек, баронесса Беатриса Ротшильд, бывшая замужем за выходцем их Венгрии — Эфрусси, купила в 1905 году на полуострове Ферра, как раз на перешейке, семь гектаров земли, рядом с имением Бельгийского короля. Были произведены колоссальные земляные работы. Скалы были взорваны; на их месте получилось плоскогорье, на которое было навезено необходимое количество земли; всё это делалось вручную и конной тягой; перед дворцом был разведен сад «а ля франсез», то есть без деревьев, но с экзотическими растениями, бассейнами, фонтанами и статуями, а также и парк с тенистыми аллеями и беседками.
Дворец был закончен в 1912 году. В нем сочетались многие архитектуры, как европейские, так и азиатские, и африканские. Баронесса Ротшильд тотчас же приступила к обмеблированию многочисленных салонов предметами искусства соответствующих эпох, доставляя их из своих особняков в Париже, Ницце и Монте-Карло, а также разъезжая по всем континентам, приобретая по своему вкусу порой бесценные предметы искусства: старинную мебель, гобелены, ковры, картины, статуи и безделушки. Во много миллионов долларов обошлась баронессе эта затея.
Я не имею возможности в моем кратком очерке подробно описывать все собранные здесь сокровища. Замечу лишь, что в этом собрании нет произведений наших российских художников: во Франции русская живопись никогда не ценилась. Единственно, что может иметь отношение к нашему отечеству, это статуэтки Фальконета, творца памятника Петра Великого в Санкт-Петербурге.
Огромное количество произведений искусства Италии собрано в этом дворце. Такие имена, как Тьеполо[366], Беллини[367], делла Роббиа[368], Веронезе[369] сами за себя говорят. Но каким путем попали они во Францию? Для ответа следует обратиться ко временам Наполеоновской эпопеи.
В Ницце, в марте 1796 года стояла Французская армия под командой генерала Бонапарта, предназначенная для похода в Италию. Произведя смотр, он обратился к войскам: «Солдаты, вы голы, у вас плохая пища… я поведу вас в самые богатые районы Европы… Плодородные долины, цветущие города будут в нашей власти, и вы получите тем богатство, честь и славу!».
Но главным грабителем был сам Бонапарт. На завоеванных накладывались контрибуции, поставки натурой, содержание французских оккупационных войск и прочие тяготы. Генерал очень гордился своими еще небывалыми в анналах военной истории требованиями к побежденным, ибо он так писал в Париж правительству Директории о своем «изобретении»: «…кроме всего вышеперечисленного, я заставил их выдать мне контрибуцию в виде предметов искусства, которые я и препровожу в Парижский Музей: я впервые это осуществляю во времена нашей передовой эпохи». Он и ввел это в систему: при каждом взятии итальянского города, он налагал и такую контрибуцию. Герцог Мантуи, откупившись от разграбления города, среди прочего выдал 20 картин. Университетский город Болонья, со своей «прогрессивной» интеллигенцией, встретил революционных французов с энтузиазмом. Бонапарт был уже недалеко от Римской области. Папа, объятый паникой, тоже «откупился» и среди всяческих контрибуций был вынужден выдать 100 картин. Так продолжалось до 1799 года, когда Суворов очистил Апеннинский полуостров от этих «освободителей», которые пришли в Италию опрокидывать троны и осквернять алтари…
В 1814 году в Париже Александр I разрешил не возвращать краденое итальянцам…
Среди экспонатов дворца баронессы Ротшильд имеются витрины с костюмами и платьями времен Людовика XV и Людовика XVI, не говоря уже о предметах домашнего обихода, когда-то принадлежавшими лично королям и королевам Франции, из которых некоторым были отрублены головы в Париже. Баронесса очень любила одевать эти костюмы, усаживаться в паланкин королевской эпохи, который ее ливрейные лакеи и носили затем по дорожкам сада и аллеям парка: «Теперь мы стали принцессами и графунями».
В этом и есть смысл Французской революции и нашей.
Октябрь углубил Февраль и наши отечественные Маньки, Польки и Вальки тоже сделались принцессами и графунями советского «нового класса». Таким образом коммуна осуществилась в полном объеме: «Кому — на, а кому — ничего».
Насмотревшись из первого этажа дворца на далекие силуэты горного хребта Эстерель, что спускаются в море за городом Канны, на дальний берег Итальянской Ривьеры и на находящиеся за нами громады скал, мы направились в городок-курорт Больё, что значит «красивое место». Находящийся в одном километре от дворца, дальше в направлении Италии.
Больё расположен на небольшом пространстве между морем и отвесными скалами, на которых можно видеть Средний карниз, прорубленный среди голого камня, с дорогой уходящей в туннель. Квартал городка, расположенный под скалой, называется «Маленькая Африка» — здесь расположены роскошные виллы, утопающие в садах и парках экзотических растений, бурно растущих во все времена года при благоприятной для них температуре, вследствие укрытия местности от холодных ветров и согревания атмосферы ночью излучениями накаленного за день отвесного каменного барьера.
Берег Больё извилистый, где заливчики чередуются с небольшими мысами, на которых построены первоклассные отели или частные виллы. Сейчас заканчивают новый большой порт на 600 яхт. На одном из мысов, Муравьевом, красуется прекрасная вилла в античном греческом стиле — «Керилос», что значит «Морская ласточка».
В середине прошлого столетия в семье богатейших банкиров в Париже родились три сына — Иосиф стал депутатом и журналистом левого толка: в демократиях «левизна» — это всего лишь выгодная республиканская профессия, но порой вовсе даже не убеждение. Соломон и Теодор избрали карьеру филологов и археологов, работали в области истории еврейского и греческого народов; Теодор увлекался греческой археологией. Оба они были выбраны в состав Французской Академии.
В начале нашего столетия Теодор Рейнах[370] задумал построить и Больё точную репродукцию древнегреческой роскошной виллы, двухэтажной, огромного размера. Планы постройки, художественное оформление и меблировка были тщательно изучены путем дошедших до нас археологических данных и, в немалой степени, рисунков на древних вазах.
В 1900 году закипели работы. Известные художники и рабочие специалисты трудились над драгоценными мраморами, привезенными из Греции и из Италии; скульпторы создавали барельефы, художники расписывали фрески, полы и стены покрывались мозаиками, мебель была создана из специального дерева, привезенного из Греции… В 1910 году Рейнах мог поселиться в этом высокохудожественном дворце, в котором, отдавая дань современности, было устроено центральное отопление, ванны души и бассейны для плавания, тщательно всё закамуфлированное. Имеется немало подлинных греческих древностей, в особенности художественно расписанных ваз.
Владельцы виллы любили носить древнегреческие хитоны, а перед столами яств возлежали по древнему обычаю на специальных ложах… Если это происходило днем, то перед их взорами сквозь просторные окна открывались изумительные по своей красоте виды на море, на извилистые берега, покрытые сосновым бором, на дворец Ротшильда, только что вышеописанный мною, и, если себе представить узкою полосу сада этой виллы, спускающегося к самому синему морю, то без труда можно себе вообразить это воистину райское место!..
Особое мое внимание привлекли красующиеся повсюду древнегреческие надписи. Они многое говорили мне, окончившему в 1915 году в Петрограде Третью Классическую гимназию, где греческий язык был обязательным.
Недавно о Советском Союзе был поднят вопрос об образовании в России и в СССР. Цель этой дискуссии, как облегчить советской молодежи получать среднее образование, чтобы с наименьшими усилиями достигать наилучших результатов. Дореволюционная школа, и в частности гимназии, были уже давно в СССР признаны весьма трудными своей загруженностью и, в особенности старой орфографией.
Действительно, загруженными мы были: из 25, поступивших в первый (младший) класс, дошло до восьмого всего лишь 8. Остальные были или поступившими в один из классов во время восьмилетнего периода или второгодники. Одних алфавитов надо было усвоить 5: русский, церковно-славянский, латинский, немецкий — готический и греческий. Это, однако, не помешало нам составить 6-й алфавит исключительно дли учеников нашего класса, как это часто происходит в школах! Начиная с пятого класса мы все были грамотными, и ошибки в орфографии были недопустимы. Древние языке проходились основательно: на испытаниях на Аттестат зрелости надо былопере вести с русского на латинский Цезаря, а на греческий Ксенофонта[371]. Давались соответствующие словари. Французский и немецкий языки были тоже обязательными. Закон Божий давал обширные познания в исторической и религиозной области. История преподавалась от Ассирии и Вавилона до наших тогдашних дней. Русская история проходилась основательно. Математика в полном объеме, а также и физика, а затем такие предметы, как психология, космография и еще другие предметы… «Политграмоте», к сожалению, нас не обучали…
Мы заканчивали нашу гимназию абсолютно грамотными, образованными и с хорошо тренированными мозгами.
Что же происходит в советской «облегченной» школе?
Родившаяся в 1888 году при «проклятом царском режиме» Мариэтта Шагинян[372], ныне советский академик, отвечает на этот вопрос:
«Мы учили трудные вещи, о которых сейчас и не помышляют. Чего стоили церковнославянский… чтение Цицерона по-латыни… Ксенофонта по-гречески… правописание было вдвое, втрое труднее нынешнего. Но, странное дело! Хотя обучение русской грамоте было бесспорно труднее, чем сейчас, но ребята выходили из этих гимназий несравненно грамотее, нежели наши дети при облегченной орфографии.»
Далее маститая писательница делает логические выводы:
«Если действительно хотеть воспитать в преддверии коммунизма миллионы грамотных людей, а не миллионы полуграмотных, надо начинать не с реформы орфографии, а с улучшения наших школ… с общего, из года в год… подъема советской учебной и общественной культуры.»
С этим можно только согласиться, и это тем более, что вот уже 50 лет, как мы неустанно разоблачаем одно из тягчайших преступлений советской власти — уничтожение российского образованного класса, до культуры которого новому советскому обществу еще очень и очень далеко. Напомним, что главная ответственность за это лежит на Ленине. Откуда взять теперь для всех советских бесчисленных учебных заведений, выпускающих малограмотных «ребят», как выразилась малость «осоветившаяся» писательница, такой высококультурный учительский персонал, который был в мое время в Санкт-Петербургской Третьей гимназии? Советам до этого восстановления столь же далеко, как и до того уважении человеческой личности, которое было в России до 1917 года. В этом и заключается российская трагедия…
Следует опровергнуть еще одну клевету о русской средней школе, что она была доступна только «буржуям».
В моем классе учились дружно вместе: сын царского министра, сын вахтера Таврического дворца, сын домовладельца, сын жандармского вахмистра, сын протоиерея, сыновья лавочников, сын профессора университета, сын портного и т. д. Крестьянские сыны составляли главный контингент интерната. Наверное, были у нас и дворяне. Но о многих наших одноклассниках мы вообще ничего не знали. По национальному происхождению у нас были, конечно, великороссы, малороссы, поляки, немцы, среди них один барон, два еврея, и даже один француз! Мы все были одеты в одинаковую форму и по правде сказать, нас мало интересовало сословное происхождение и социальное положение родителей наших товарищей по учению, а также и национальное происхождение каждого: мы все были россиянами…
Еще несколько слов об орфографиях. Несомненно, что упрощение нашей «старой» орфографии это был культурный и национальный регресс. Старая наша орфография вырабатывалась в веках в процессе культурного и национального становления Российского Государства.
С такими мыслями покидали мы дворец «Керилос» с греческими надписями на его стенах.
Должен еще сказать, что с древнегреческим языком мне совсем не повезло. Во-первых, его было вовсе нелегко зубрить. Впоследствии я узнал, что мой отец вселил для «уплотнения» нашей квартиры верного человека: моего молодого преподавателя греческого языка. Он стал безнаказанно продавать обстановку нашей квартиры, чтобы кормить свою семью, дав понять, что он знает, что я был в Белой армии и проживаю за границей. Греческий язык ему перестал тогда что-либо давать. Он всё же утонул в реке Луге, провалившись под лед во время охоты.
В Риме в 1921 году меня устроили рассыльным в Греческое посольство. Когда же там узнали, что я знаком с греческим языком — меня немедленно уволили.
На этом и заканчиваю мое «путешествие в древность» на греческой вилле «Керилос», что на Муравьевом мысу в г. Больё на Французской Ривьере, и направляюсь в Монте-Карло.
VIII. (На Ривьере)
Погода стояла великолепная. Средиземноморский Ярило заливал своим ослепительным светом море и горы, создавая максимально красивые пейзажи. Выехав из приморского местечка Больё[373], мы пустили нашу машину в атаку на горы по извилистым узким дорогам, выбитым в скалах, чтобы с Нижнего карниза попасть сначала на Средний, а потом и на Верхний.
Дорога вилась как бы в некоем коридоре между оградами и решетками прекрасных вилл, утопающих в густых зарослях тропических растений. Когда же закончились заселения, дорога стала пролегать среди голых скал: зачастую, с одной стороны — отвесный утес, а с другой — глубокий обрыв в пропасть. На каждом повороте дороги открывался совершенно исключительный по своей красоте вид на вниз лежащие скалы и виллы, а затем и на бесконечные просторы лазоревого моря, на фоне которых живописно извивался полуостров Ферра, покрытый ярко зеленым сосновым бором. Всё время приходилось объезжать остановившиеся машины, пассажиры которых любовались этими чудесами и фотографировали их себе на память.
В этих прибрежных скалах, начинающихся в районе Ниццы и продолжающихся и на Итальянской Ривьере, имеется немало пещер, в которых происходят раскопки, обнаруживающие следы житья не только древних народов, но даже и доисторических. На днях местная газета сообщила, что некий ученый нашел часть человеческого скелета, обладатель которого, по утверждению ученого, жил триста тысяч лет тому назад! Несомненно, однако, что много тысячелетий тому назад тут уже жил человек. В том числе и финикияне, и древние египтяне. Издали мы увидели городок Эз, название которого происходит от египетской богини Изис (Изида). С веками бывает иногда очень трудно найти первоначальный корень названия местности или жилья.
Перед нами высилась как бы огромная «сахарная голова», наполовину срезанная и вся застроенная по срезу. Дома выходят окнами на обрывы, так что можно прыгнуть, при желании, чуть ли не на двести метров вниз. Это средневековый город, в котором дома, тесно прижатые друг к другу, представляют собой и крепостные стены городка. Это один из типичных городов Средневековья с действительно мрачными уличками, проходящими, из-за экономии места, под домами, как это практиковалось в те уже столь далекие времена по всей Европе. Удивительный контраст мрачности этих уличек и замечательных видов из окон домов на сияющие просторы моря с зеленым полуостровом Ферра. Здесь Ницше писал «Так говорил Заратустра», развивая идеи сверхчеловека и его прав на всемогущество. К сожалению, и российский народ испытал уже в наше время последствия этих теорий, написанных в прошлом веке.
С этими мыслями мы направились еще на одну извилистую дорогу между скал, чтобы попасть на Верхний карниз. Достигнув его, мы остановились, и нам представилось еще одно великолепное зрелище: городок Эз был уже внизу, мы его видели уже сверху, а за ним всё тот же замечательный вид на море и на мыс Ферра. Это было грандиозно! Двинувшись дальше, мы заметили на пригорке небольшой городок, по середине которого возвышались огромные развалины, явно древнеримского типа. Он находится, если только можно так выразиться, уже на третьем этаже дорог, проложенных вдоль моря, и на высоте приблизительно в 500 метров. В древне-римские времена это была «Вершина Альп», Summa Alpis — самый высокий пункт дороги, ведущей из Цизальпийской Галлии в Трансальпийскую. Зубрившим в свое время латынь, это многое говорит…
Ныне это Тюрби или Турбин по-итальянски. Проезжал здесь и Данте, и в своем «Чистилище» посвятил Турбин несколько строк, выгравированных на камне одной из стен городка.
Усевшись в кафе с видом на римские развалины, мы стали изучать их историю. Стремясь выйти на просторы теперешней южной Франции, римским легионам предстояло перевалить Альпы, высшим пунктом которых и было местоположение нынешней Тюрби. В те времена горы были покрыты дремучими лесами, населенными многочисленными варварскими племенами, которые и оказали отчаянное сопротивление римским легионам еще до Цезаря.
Цезарь, а за ним и император Август, старались привести к покорности эти племена, что в конце концов и удалось Августу. В ознаменование его побед и замирения края было решено воздвигнуть грандиозный памятник, который и был закончен в 5 году до Р. Х. Он представлял собою постройку в 50 метров высоты. Основание было кубической формы, на котором были выгравированы названия 45-ти покоренных варварских племен; на кубе было построено круглое помещение, окаймленное дорическими колоннами, между которыми стояли статуи римских генералов, особо отличившихся в боях за овладение перевалом. Заканчивался памятник пирамидой, на которой возвышалась огромная статуя божественного Августа.
Рассматривая развалины этого памятника (а сколько я видал уже римских развалин), я подумал — а где же развалины акведука, этой можно сказать, традиционной принадлежности всякого римского строительства? Сразу же спохватился — какие могут быть акведуки на высоте в 500 метров! А в общем, подумал я: разрушили варвары Римскую империю с ее акведуками и человечество перестало… мыться на целые полторы тысячи лет, и только совсем недавно, благодаря современной водопроводной технике, люди вновь начинают мыться.
— «Скажите, месье, дама, на каком языке вы между собой говорите?» — обратились к нам соседи французы по столику — «Мы так и думали, что по-русски. Мы недавно ездили туристами в Россию. Какой прогресс! Какие достижения! Какой прекрасный город Ленинград! Всё так чисто повсюду: царская Россия была самой грязной страной в мире, а СССР теперь самая чистая страна в мире!».
Разумеется, что по моему обыкновению, я не вступил в спор с людьми, говорящими мне, эмигранту, такие «комплименты». Но я их спросил:
— А вы, конечно, живете с комфортом, с ванной?
— О нет, мсье, — ответили они — нам не надо мыться — мы люди порядочные.
На французском языке слово propre имеет двойной смысл: чистый и порядочный. Посмеявшись, и вспомнив наши русские бани, мы пошли осматривать руины римского памятника. С них нам открылся чудесный вид на княжество Монако.
Вдоволь насмотревшись, мы справились, прежде чем уезжать, где находится здесь, в Тюрби, вилла Рудольфа Нуреева, этого на весь мир известного балетного артиста, сбежавшего от большевиков несколько лет тому назад[374].
Вскоре мы двинулись вниз и снова по спиральной дороге с открывающимися прекрасными видами на Монако при каждом новом повороте.
Существует такая человеческая слабость: как отдельные люди, так и целые государства любят откапывать корни своего самого, по возможности, древнего происхождения. И княжество Монако этого не избежало.
Финикийцы, а кто только не обосновывался тут до них, — построили храм своему богу Мелькарту, а после них греки переименовали этого бога в Геркулеса, сделав таким образом уже полубога; называли его также Монойкос, что значит единственный. Отсюда и пошло Монако. Древние римляне называли теперешнее Монако Portus Herculis Monoeci. Всё это звучит прекрасно: мифологически, археологически и филологически. Но, странное совпадение, — на современном итальянском языке «Монако» значит монах. А в гербе княжества — два монаха! Любопытно, что Монако произносится в трех вариантах: Мо́нако, Мона́ко и Монако́, т. е. согласно национальности произносящего.
Династия монакских принцев Гримальди является одной из самых древних в Европе. В архивах Генуэзской республики она упоминается уже в 714 году. Среди них было много доблестных генералов и адмиралов. С 1308 года Гримальди окончательно обосновались в Монако, где княжат и по сей день. Монакские принцы за эти столетия женились иногда на представительницах угасающих аристократических родов, присоединяя себе их фамилии и титулы. А потому принц Монакский является много раз герцогом, маркизом и графом.
Монакское княжество не велико. Площадь его приблизительно 150 гектаров. Длина вдоль моря 3 с половиной километра, ширина от одного километра до 150 метров. Население 26 тысяч[375]. Недавно я прочитал в путеводителе 1830 года, когда еще ходили дилижансы по верхнему карнизу, а Средний и Нижний еще не существовали: «Внизу находится деревушка Монако, не представляющая ни малейшего интереса для ее посещения». Монакский принц был тогда самым захудалым и бедным принцем из всех суверенных принцев в Европе. Жил он в разрушающемся дворце на своего рода скалистом полуострове. Внизу, около залива проживала рыбаки, а дальше был пустынный и скалистый холм.
Но в середине прошлого столетия всё переменилось, как бы по мановению волшебной палочки. Тогдашний принц Шарль, по-итальянски Карло, отдавая себе отчет в исключительном по своему положению и климатическим условиям княжества, а также и по начавшемуся в Европе развитию туризма и всевозможных «вод», Биаррицов, Баден-Баденов, Карлсбадов и прочих Эмсов, решил применить эти новые возможности и для своего княжества.
В 1862 году принц приглашает директора казино в Бад-Хомбурге господина Бланк, чтобы образовать акционерную компанию о построить казино (игорный дом) на пустынном до того холме (холм по-итальянски — монте), что слева от залива. Таким образом в кратчайшие сроки было построено казино, отели и жилые дома в новом квартале Монте-Карло, на холме (монте) принца Карло (Шарля). Человеческая страсть к азартной игре составила счастье и благополучие Монакского княжества.
С тех пор прошло более ста лет. Принц Карло тогда не ошибся. Вот, что представляет теперь эта жемчужина — княжество Монако.
«В связи с климатом находится и растительность, роскошь и разнообразие которой составляет любопытнейшее явление этого чудного уголка. Великолепная подошва скал служит опорой для фруктовых садов и парков, где тропическая растительность смешивается с лимонными, апельсиновыми, оливковыми, фиговыми деревьями и виноградными лозами, а также и другими растениями, свойственными всему Средиземному прибрежью. Всё зелено, всё в цвету; природа улыбается этому вечному празднику, и зимний сезон не имеет силы над этой вечной весной. Замок принца и все виллы окружены массивом роз и изгородью из герани, букетами кактусов, сверкающих на солнце, как будто лакированные. Страна может быть сравнена с грандиозной оранжереей без стекол, где деревья и цветы, под влиянием воздуха и света, достигли своего высшего расцвета. В некоторые часы дня или ночи можно предположить себя перенесенным в те заколдованные сады, о которых говорят поэты. Здесь лавры — деревья; смоковницы достигают силы дубов; века пощадили узловатые стволы оливковых деревьев и рожковые деревья с их блестящей листвой изгибают перед изумленным глазом свои фантастические стволы, походящие на чудовища. Затем следует японские кизильные и рябиновые деревья и, наконец, ниже лимонные и апельсиновые деревья, к золотисто-красным плодам которых только рукой подать; то здесь, то там на прогалинах приморские сосны поднимают свои стройные стволы к небу, густолиственные миртовые и гранатные деревья».
Сегодня 19 ноября — национальный праздник княжества Монако, день тезоименитства принца Ренье III. Имея заранее полученные именные приглашения, мы направились в величественный собор, находящийся невдалеке от княжеского дворца, где 12 лет тому назад произошло бракосочетание принца с американской кинематографической артисткой Грейс Келли, ставшей светлейшей принцессой Монакской, герцогиней Валентинуа, графиней Карладес, графиней Ториньи, герцогиней Естутевиль и пр. и пр.
После торжественной мессы при участии симфонического оркестра и оперных певцов, был выход княжеской четы с наследником, окруженных сановниками княжества и дипломатическим корпусом. Принцесса Грейс (грация) блистала своей красотой, подкупающей простотой, но и достоинством, которые, одновременно с ее неизменным тактом стали причиной любви к ней всего населения княжества. То же самое можно сказать об очаровательной Бельгийской королеве, об императрице Иранской, о супруге Норвежского наследника престола и о графине Чернышевой-Безобразовой[376], ставшей по замужеству эрцгерцогиней австрийской. Следует отдавать себе отчет о происшедших за последние 50 лет колоссальных социальных сдвигах и, в первую очередь в России, с окончательным и бесповоротным падением в ней сословного строя. Закончилась эпоха членов царственных династий и морганатических браков…
Княжество Монако имеет и свои «вооруженные силы». Все, присутствовавшие в соборе, направились на площадь перед княжеским дворцом, чтобы присутствовать на военном параде. Были выстроены княжеские карабинеры, своего рода Гвардия, полиция пешая и моторизованная, и пожарная команда. Все в формах «мирного времени», соответствующих разнообразных окрасок, а не защитного цвета. На фоне древнего замка, стройка которого началась в XIII веке, стройных пиний, средневековых пушек со сложенными около них чугунными ядрами, множества флагов, гремящей музыки и звона колоколов проходили княжеские части. Картина, озаряемая ослепительным южным солнцем, была чрезвычайно живописной. Княжеская чета и сановники княжества смотрели на парад из окон дворца.
Я смотрел на перестроения частей, и мне показалось, что я заметил что-то общее в выправке и приемах карабинеров с нашими российскими войсками. Я не ошибся. С конца сороковых годов карабинерами принца командовал бывший капитан Императорской армии фон Кнорре[377]. Вскоре после октябрьского переворота он был генерал-инструктором Казачьей Его Величества Персидского Шаха дивизии. Затем в рядах французского Иностранного Легиона он дослужился 23-летней службой до чина майора. Одним из полков Легиона командовал предшественник теперешнего монакского принца — принц Людовик Второй (в свое время принц присутствовал на коронации покойного Государя Императора Николая Второго). Возвратившись в Монако, принц и предложил майору де Кнорре принять командование своими карабинерами. Теперь, выйдя в отставку, де Кнорре является президентом и администратором нескольких нефтяных компаний.
По окончании парада мы направились посетить находящийся по близости от дворца принца Океанографический музей. Принц Альберт, во второй половине прошлого столетия положил основание исследовательскому институту морских течений, их температур, морской фауны и т. д. Впоследствии было построено колоссальное здание с аквариумом живых рыб, моржей, тюленей и пр. Специальная машина подает морскую воду.
В залах выставлены всевозможные приборы, снасти, репродукции кораблей, графики и пр. Подходя к зданию, мы заметили слева на главном фронтоне огромную надпись, выгравированную в камне — «Витязь». Библиотекарь музея показал мне книгу на русском и французском языке, изданную в Петербурге в 1894 году адмиралом Макаровым. Под его командой, он был тогда в чине капитана 2-го ранга, корвет «Витязь» совершил кругосветное плавание с 1886 по 1889 год по следующему маршруту: Петербург-Южная Америка — Сандвичевы острова — Япония — Сингапур — Аден — Суэц — Мальта — Гибралтар — Петербург. В Японском море, в заливе Петра Великого было основана гавань «Витязь». Были произведены огромные гидрологические работы офицерами и матросами корвета. Были и другие русские корабли: «Рюрик», «Кроткий», «Воевода», «Гайдамак», «Наездник», «Светлана» и др. Свое посвящение адмирал составил так: «Да послужат труды этих исследователи драгоценным заветом дедов своим внукам, и да найдут в них грядущие поколения наших моряков пример служения науке»…
Спустившись с колоссально — огромной скалы, возвышающейся над уровнем моря, на которой уместился княжеский дворец, старый город, парки, собор и Океанографический музей, мы, проехав вдоль порта с его купальнями, стали подниматься на холм (гору) принца Карла, — чтобы добраться до казино Монте-Карло. Слева, в ста метрах, не доезжая до казино, были расположены конторы Онасиса.
По моему разумению, этот новый квартал Монте-Карло был построен очень неудачно. Фасад казино обращен в сторону гор, а главный бульвар обстроен домами с двух его сторон, которыми вовсе закрывается вид на море. Вдоль берега моря проходила железная дорога, которая теперь, слава Богу, переложена во вновь пробитый в скалах туннель, а вдоль берега строится новый очень дорогой «приморский» квартал, причем засыпанием камней в море уже отвоевано 7 гектаров. Монте-Карло модернизируется.
Как я указывал выше, казино было построено, а также и прилегающий к нему театр, в конце прошлого столетия архитектором Гарнье[378], строителем Парижской оперы, в стиле belle époque, — доброго старого времени! — и с тех пор никаких переделок не было произведено. Весь архитектурный ансамбль площади перед зданием казино сохраняется в неприкосновенном виде, а вечером освещается электричеством, но на манер не то газовых рожков, не то керосиновых ламп. Слева от входа в казино высится огромное здание Отель де Пари, из которого имеется даже подземный ход, облегчающий попадать в игорные залы казино. Клиентами в этом отеле могут быть только миллионеры. Порой тут происходят парадные обеды, плата за которые или равняются месячному заработку рабочего или служащего, или даже его превосходят, — «Пир во время чумы».
Интересующемуся социальными проблемами при капитализме есть, что понаблюдать. В общем, тут царит настоящая демократия: деньги открывают все двери и сглаживают все сословные перегородки. Тут всё смешалось. Еще не разорившиеся аристократы, коммерсанты, фабриканты, дипломаты, в том числе и советские, люди неизвестных профессий и доходов: все они охотно «сосуществуют» и светски улыбаются. До войны 1914 года бывали тут и наши россияне, всех сословий, имевшие в изобилии золотые царские рубли, которые они и проигрывали в рулетку. В некоторых случаях дирекция казино оказывалась настолько человеколюбивой, что некоторым нашим престарелым эмигрантам, особо в свое время проигравшимся, платила в начале двадцатых годов довольно приличную пенсию!
Разумеется, что коренные уроженцы княжества Монако, — монегаски, — не платят налогов — для княжества вполне достаточно доходов казино. Они говорят на «монегаск» — ужасающей смеси французского и итальянского языков. Казино это открыл, как я уже сообщал, г-н Бланк, т. е. Белый. В рулетку можно ставить и на «черное», и на «красное», но, как остроумно говорится, выигрывает неизменно «белое», т. е. казино. Наши соотечественники, эмигранты, да и не только наши соотечественники, занимались и всё еще занимаются какими-то замысловатыми расчетами, чтобы изобрести такую верную «систему», чтобы выиграть наверняка. Зачастую случается, что приехавшим издалека не на что возвращаться домой! Всё стремясь отыграться, оставались с совершенно пустыми карманами. Всё это известно.
Однажды мне пришлось говорить с советскими моряками океанографического судна, стоявшего в порту. Один из них мне рассказал:
«Знаете, случилось это еще задолго до революции. Прибыли сюда, как мы теперь, русские военные моряки. Капитан попробовал счастья в казино и проиграл… казенные деньги. Что делать? Его офицерская честь (!!!) обязывала его стреляться. Но его соплаватели решили его выручить. Они направили орудия на казино и потребовали возвращения денег, что и было исполнено».
Мои собеседники рассказывали мне этот эпизод с явным удовольствием и одобрением.
«Одним словом», — сказал я, — «грабь награбленное». Советские моряки весело смеялись. И я вместе с ними…[379]
Лет двадцать тому назад пришлось мне побывать в Монте-Карло. Мне сказали, что ливрейный швейцар при главном входе в казино, Жозеф, коренной монегаск, долго жил в России, служа шофером у Свиты Его Величества генерала князя Барятинского[380], офицера Стрелков Императорской Фамилии. Жозеф носил во время войны форму этого полка. После революции он вернулся в Монако. Встретив бедного и уже немощного князя, он взял его к себе, а после его кончины добился его похорон с отданием воинских почестей карабинерами принца. Я пошел его проведать этого монегаска.
— Ну, как живете? — спросил я его.
— Да как? — сказал он мне, горестно покачав головой — не жисть, а жистянка!
Сегодня вечером монегасский национальный праздник закончится спектаклем гала в театре при казино. Будет блистательный театральный зал и нарядная публика в парадных формах, фраках, мехах и драгоценностях.
В этом знаменитом театре выступали все самые известные артисты всего мира. Следует упомянуть многих русских артистов оперы и балета. Дягилев[381] привозил сюда свои оперные и балетные труппы. Здесь танцевали Павлова[382], Нижинский[383], Лифарь, а ныне Нуреев. Здесь выступали Шаляпин[384], Дмитрий Смирнов[385], Мария Кузнецова[386], Мельник[387]. И немало других русских менее известных артистов потрудились здесь во славу русского искусства. Бакст и князь Шервашидзе[388] и другие русские декораторы украсили своими талантами спектакли этого знаменитого театра. Русские пианисты, скрипачи и дирижеры внесли свой взнос в прославление здесь русской культуры.
Можно много написать о россиянах, постоянно живших в Монако или еще живущих. Но для этого требуется большая исследовательская работа, которую необходимо осуществить с большой точностью, дабы никого не забыть и никого не обидеть. Но, может быть, такая работа кем-нибудь уже и выполняется?
Начиная двигаться дальше, мы решили подняться на Средний карниз, чтобы посетить сады экзотических растений. На любого туриста, не проживающего на Лазоревом берегу, эти сады кактусов и агав всех сортов производят неизгладимое впечатление. Расположены они на фоне голубого моря всех оттенков синевы, а внизу, между садами и морскими просторами простирается, как на ладони, всё это чудесное княжество Монако…
Налюбовавшись еще раз, а любоваться можно бесконечно, мы взяли наш путь в направлении Ментона и итальянской границы. Вскоре, после очередного поворота, мы увидели расположенный вдали типичный средневековий городок, а в середине его возвышающийся замок. Это Рокебрюн, что значит — коричневые скалы. Замок этот, сооруженный в X веке, итальянской стройки, является прототипом всех замков, которыми покрылась вся Европа, через два столетия после Рокебрюн, в наступившую эпоху «мрачного» Средневековья. Замок составлял общий архитектурный ансамбль укрепленного пункта с окружающим его городком: дома, плотно прижатые один к другому, с узкими уличками, проходящими под ними, с тупиками, амбразурами, западнями и внезапно опускающимися железными решетками, снабженными остриями. Чтобы атаковать замок, надо было преодолеть этот ощетинившийся лабиринт, град камней, стрел и кипящего оливкового масла! Стены замка построены толщиной от двух до четырех метров. Замок «меблирован» — можно получить представление, в каких сурово примитивных условиях жило тогда человечество в этом крае. Эта крепость, как же ее иначе назвать, стояла на единственной проезжей дороге, контролируя пешее и конное движение из Италии в Прованс, т. е. в теперешнюю Францию. С XIV столетия и до 1848 года, когда прокатилась по Европе волна революций, замок принадлежал династии Гримальди, принцев Монакских. Сжатая среди домов, ютится церковь Святой Маргариты. В ней можно видеть копию «Страшного Суда» Микеланджело, что в Сикстинской капелле в Риме, но уменьшенную в 52 раза!
В 1467 году в Рокебрюн свирепствовала ужасающая эпидемия чумы, против которой тогда не было возможности бороться — надо было ждать, неся колоссальные ее жертвы, когда она закончится. Ища спасения, жителя дали обет совершать ежегодно так называемые «Мистерии», т. е. исполнять Страсти Христовы в ветхозаветных костюмах и в декорациях городка, столь схожих с древним Иерусалимом. Ежегодно, 5 августа, жители Рокебрюн, из рода в род, вот уже более пятисот лет, выполняют обет, данный их столь далекими предками…
Приблизительно треть моей жизни я прожил в Петербурге, треть в Париже и треть на Лазоревых берегах, к красотам которых я однако никак не могу привыкнуть, будто я прибыл сюда всего лишь вчера!
Собравшись с силами, мы направились по пешеходной дорожке на местное кладбище. Мы думали: если бы мертвые имели возможность, как и живые, любоваться природой, как бы были они довольны тут лежать!
Справа от входа мы заметили православный крест белого мрамора, установленный на мраморной плите. Мы прочли: «Великий Князь Александр Михайлович. Великая Княгиня Ксения Александровна[389]».
Великий Князь, адмирал Императорского флота, положил начало Российской военной авиации; скончался в тридцатых годах. Его супруга, Великая Княгиня, — в 1960 году. Она была сестрой убиенного Государя Императора Николая Второго.
IX. (На Ривьере)
Когда Адам и Ева были изгнаны из земного рая, то Ева, обманув бдительность ангела с огненным мечом, успела спрятать в своих золотистых косах лимон. Блуждая по миру в поисках за местностью, могущей заменить земной рай, они пришли в Ментон. Восхищенные дивным краем и найдя, что им нужно, Ева посеяла лимон в этой плодородной почве. «Расти и размножайся, небесный плод», — благословила она его — «в этом достойном тебя саде!». Нужно полагать, что этот райский плод или благословение Евы, имели чудодейственную силу. В настоящее время культура лимонов составляет главное занятие местных садоводов. Многие миллионы лимонов, апельсинов и мандаринов, а также и прекрасного оливкового масла предназначены для экспорта.
В январе здешний городской муниципалитет, стараясь подражать Ницце, устраивает свои карнавальные празднества с «боем цветов», «боем конфетти» и пр. Улицы, обсаженные лимонными, апельсиновыми деревьями и олеандрами, украшаются по своим размерам почти что триумфальными арками желтого цвета, потому что сплошь покрытыми мозаикой из лимонов. Огромные колесницы, тоже декорированные лимонами, украшаются еще местными красавицами, причем наиболее художественно убранные колесницы получают призы города Ментона.
Ментон расположен на берегу полукруглого залива, разделенного на две почти равные части скалистым, далеко врезывающимся в море выступом, по склонам которого построен «старый город», то есть средневековый, с узкими улочками, в подножии которого расположен порт Ментона, где, кроме рыбачьих лодок, стоят и частные яхты. Еще в недавние времена вдоль набережной города стояли прекрасные виллы среди тенистых садов; за последние послевоенные годы на месте этих вилл выросли плечом к плечу очень роскошные многоэтажные дома, отдавая дань современной модернизации. Для богатейших обитателей этих домов был недавно закончен новый большой порт для стоянки сотен их яхт.
Вследствие своего счастливого географического положения, Ментон прекрасно защищен от всех холодных северных и западных ветров грядой очень высоких гор. Северные ветры иногда переходят через вершины гор, но проносятся тогда высоко над городом и ударяются в море лишь на большом расстоянии от берега. Этим объясняется то явление, что море иногда сильно волнуется на известном расстоянии от берега, тогда как оно совершенно тихо у самого берега. Скалистые горы, обступающие город, накаливаясь на солнце, отдают потом эту теплоту обратно, что несколько повышает среднюю температуру Ривьеры, создавая благоприятные условия для растительности, — лимонные деревья, например, цветут целый год. В конце прошлого столетия и начала двадцатого сюда посылались страдающие всеми формами туберкулеза, бронхитом, катаром, подагрой, анемичные, нервные, и вообще больные нуждающиеся в постоянно ровном климате. Но современная медицина признала, что морской воздух вреден для туберкулезных и ревматиков, а потому их стали отправлять в близлежащие горы.
До 1914 года в Ментоне, наряду с англичанами и немцами, была богатая русская колония, а также и много приезжающих, чтобы променять русскую суровую зиму на солнечно теплый, вечно цветущий пейзаж лазоревого Средиземноморского берега Ривьеры.
Хотя теперь американцы и заменили русских, но память о золотых царских рублях и их щедрых держателях не перестает передаваться из поколения в поколения местных жителей.
Разумеется, что, как и во всех местах тогдашнего русского сосредоточения за границей, в Ментоне была воздвигнута православная церковь во имя Пресвятой Богородицы «Всех Скорбящих Радостей». Закладка ее состоялась 5 июня 1892 года, а 24 ноября того же года храм был освящен и в нем начались богослужения. Постройка церкви производилась по плану и под руководством архитектора Терслинга[390]. Крыша ее двухскатная, крытая черепицей. Купол украшен колонками и изразцами, увенчанный синей главою с крестом. С внешней стороны храм очень красив и является одной из достопримечательностей Ментона. На алтарной стене, с внешней стороны, обращенной к юго-востоку, в изящной нише, был нарисован величественный образ Царицы Небесной с подписью: «Милосердные двери отверзи нам, благословенная Богородица». Иконостас устроен из каррарского мрамора в один ярус, с изящными колоннами, капителями, карнизами и украшениями. Он представляет из себя подражание греческому стилю IX столетия. Иконы написаны известным художником Брюлловым[391]. Большой образ Воскресения Христова написан Н. И. Юрасовым[392].
К церкви примыкает так называемый «Русский Дом» для приезжавших на зиму больных соотечественников со скромными средствами. Полный пансион стоил 55 рублей в месяц. Дом находился под покровительством Великой Княжны Анастасии Михайловны[393].
Вскоре после войны 1914–1918 гг., в виду наплыва русских беженцев, невдалеке от церкви был построен многоэтажный дом, где нашли приют престарелые эмигранты тех времен. И теперь это старческий Русский дом.
Церковь и дома находятся ныне в ведении «Общества помощи русским в Ментоне» председательницей которого состоит графиня И. С. де Шевильи[394], русская по происхождению, а вице председателем известный церковный деятель А. Д. Филатьев[395]. В этот Русский Дом принимаются престарелые русские не только из Ментона, но и из всех городов Франции, а также и из заграницы. Еще выше в гору расположено старое русское кладбище, где имеется, видимая издалека, изящная часовня с голубым куполом, устроенная графом Протасовым-Бахметевым[396] в 1886 году.
Церковь, Русские Дома и кладбище являются свидетелями славного пребывания в Ментоне граждан Императорской России, но не имеющими больше ни малейшего интереса в общественной жизни города.
Надо отметить, что эта общественная жизнь Ментона находится в руках очень «прогрессивных элементов», по признаку, с нашей точки зрения, что рыба всегда гниет с головы. Разумеется, что процветает местный отдел «Франция — СССР». В ноябре 1967 года он устроил чествование покойного Анатолия Васильевича Луначарского, «верного друга Франции и Ментона». Местная французская газета, которая, не устыдившись, и сообщила, что этот друг Франции, Луначарский, был народным комиссаром Просвещения в первом составе Совнаркома, председателем которого был Ленин. Но эта буржуазная газета воздержалась сообщить, что Ленин заключил с немцами Брест-Литовский мир, вследствие которого Франция вынуждена была продолжить войну на 1918 год, понеся сотни тысяч убитыми и ранеными…
«Друг Франции» Луначарский в свое время приказал советским газетам поместить известную статью М. Горького «Плюю в твое лицо, прекрасная Франция» (по случаю неудавшейся французской антибольшевистской интервенции).
На торжество приехала из Москвы дочь Луначарского, Ирина Анатольевна. При входе в отель, где живал Луначарский, была прикреплена мемориальная мраморная доска, а приехавшими из Парижа представителями посольства СССР, местными властями и прогрессистами всех мастей были произнесены трогательные речи с возложениями венков и вещаниями о нераздельной дружбе между Францией и Советским Союзом. По пути традиционно лягнули и царскую Россию. Ментон и Сочи были объявлены городами-близнецами. Если приехавшие советчики не выразили, разумеется, ни малейшего внимания ни к Русской церкви, ни к Русским Домам, ни к Русскому кладбищу, то гостеприимные хозяева-французы, помня о притекавших когда-то в Ментон царских золотых рублях, льстили себя надеждой, пребывая в своем традиционно развесисто-клюквенном комплексе, не появятся ли и теперь многочисленные советские туристы с соответствующими рублями?
На другой день дочь любвеобильного народного комиссара Луначарского, сопровождаемая отцами города Ментона, отправилась в городок Сен-Поль-де-Ванс, артистический центр Лазоревого берега, навестить старого друга своего отца, художника Марка Шагала, которого, по предложению Луначарского, Ленин назначил тогда народным комиссаром изящных искусств в Петрограде, оказав, таким, образом, свое признание футуристическому «искусству». В Советском Союзе уже давно произведения этого «искусства» снесены в подвалы, но зато оно процветает как никогда на прогрессивном Западе. Вспомним, что мы тогда воевали против большевиков на всех фронтах гражданской войны, гибли в чрезвычайках или умирали от голода и болезней. Оклеветанный маршал Франции Петен, обращаясь по радио к населению, говорил: «Французы — у вас короткая память!». Судите сами, был ли он прав. Марк Шагал, бывший народный комиссар эпохи Брест-Литовского мира, объявлен теперь почетным гражданином города Ниццы, а также и других городов Франции, и награжден высшей степенью ордена Почетного Легиона!
Среди всевозможных советских делегаций, приезжающих на Ривьеру и живущих в отелях-дворцах, не имея контакта с местными пролетариями, приехала как-то в Ментон и министр советской культуры товарищ Екатерина Фурцева[397]. Ей всё показывали на Ривьере, угощая ее подобострастно в самых дорогих капиталистических ресторанах, буквально «катая ее как сыр в масле», ни минуты не забывая, конечно, о проблематичных советских туристах и их рублях.
К ней приставили переводчицей совсем молодую русскую барышню, дочь русских эмигрантов.
Фурцева как-то ее спросила:
— А что делает ваш папа?
— Мой папа шьет балетные туфельки.
— Знаете — сказала Фурцева — у нас это дефицитная профессия, и ваш папа мог бы у нас очень хорошо устроиться.
— Спасибо — ответила с французским акцентом милая барышня — но мой папа не совсем дурак, чтобы ехать в Москву.
Фурцева разгневалась, и ей переменили переводчицу. Злоключения нашей милой барышни этим не закончились. Когда она рассказала обо всем своему отцу, то и он остался очень недоволен: «Надо было сказать Фурцевой, что твой папа совсем не дурак, чтобы переселяться в Москву, а ты сказала — не совсем дурак!».
Осмотрев Ментон, отправились мы к итальянской границе. Над ущельем, границей между Францией и Италией, переброшен мост Сен-Луи. Затем дорога проходит, высеченная в знаменитых Красных Скалах, основания которых испещрены глубокими гротами. Уже в XVIII веке внимание ученых было обращено на эти гроты, которые служили жилищем первобытных людей, а потому предполагалось, что в них можно найти свидетельства о жизни этих жителях очень древней эпохи. И действительно, в конце прошлого века здесь был найден целый ряд скелетов животных и людей, относящихся несомненно к самым первобытным временам каменного века, равно и много орудий и других предметов. Доисторический музей находится недалеко от границы, но уже на итальянской территории и содержит археологическую коллекцию, добытую из раскопок, произведенных в этих Красных Гротах.
Осматривали мы этим гроты и думали — не пригодятся ли снова они для укрытия выживших представителей «прогрессивного человечества» после атомного пожара нашей грешной Земли? Пройдут тысячелетия, вновь народится, разовьется и созреет прогрессивное человечество, будет рыться в Красных пещерах, в развалинах Ментона и на его свалках, чтобы тащить в свой Доисторический Музей какие-то непонятные сплавы стекла и металлов, что-то вроде обрубков безобразно-примитивной скульптуры, то уцелевшую пивную бутылку, а то какие-то черепки с изображением совершенно непонятных фантастических чудовищ (Пикассо). И будут долго ломать себе голову, к которому каменному веку отнести эти черепки, к давным-давно предысторическому, или к доисторическому предатомному?
Найдут и мраморную доску с непонятной надписью на неизвестном языке. Долго будут корпеть мировые ученые, чтобы ее расшифровать. После длительных поисков догадаются, наконец, что эта доска соответствует одной из эпох каменного века, когда, по-видимому, «чары луны»[398] обвораживали всё тогдашнее человечество. Это и была, считали они, религия этих пещерных жителей, но им так и не удалось доискаться, что идолом-то был Карл Маркс, а Ленин пророк его.
А в то же время физики и химики, ученые коллеги этих археологов-филологов, будут опять открывать атомную энергию. А равнодушные Красные Скалы на теперешней франко-итальянской границе будут по-прежнему зиять своими глубокими пещерами и снова гостеприимно взывать к очередному прогрессивному человечеству — «Добро пожаловать!».
X. (В Италии)
За горным перевалом Апеннин перед нами заблестело лазоревое Средиземное море Итальянской Ривьеры. Наша машина плавно скользила вдоль побережья в северном направлении в сторону Генуи.
В августе 1799 года, в результате побед фельдмаршала Суворова на реке Адде, при Нови и на реке Треббин вся северная Италия была очищена от революционных французских войск и лишь 23-тысячная армия генерала Моро[399] оставалась блокированной в районе Генуи. Союзные русско-австрийские войска занимали все горные перевалы Апеннинских гор, по одному из которых мы только что проехали, и положение французских войск с каждым днем остановилось безнадежнее, как в смысле снабжения, так и вследствие проявлений крайнего недовольства и озлобленности генуэзцев за революционные меры французов, объявивших войну престолам и алтарям. При осаде Генуэзского плацдарма происходили мелкие стычки, то вылазки гарнизона, то разведки осаждающих.
Наша машина шла как раз по тогдашнему театру военных действий. Побережье Итальянской Ривьеры чрезвычайно живописно благодаря горной местности, покрытой оливковыми деревьями олеандрами и пальмами. Дорога то поднимается вверх сплошными зигзагами, то спускается к морю, причем ежеминутно, как в калейдоскопе, меняются перед нашими взорами пейзажи один прекраснее и оригинальнее другого и всегда почти на фоне южного голубого моря.
Если и сейчас дорога чрезвычайно узкая и опасная, то можно себе представить, какой она была 165 лет тому назад, когда вдоль нее действовали чудо-богатыри Суворова. Тогда с трудом проезжала по каменным выбойкам повозка с припряженными мулами, часто в помощь лошадям, которые не справлялись с крутым подъемом. Среди палящего августовского жара казачий полк полковника Молчанова, преодолевая с боем один за другим невысокие перевалы, гнал французов от Сестри в сторону Генуи, занимая одно селение за другим. Мысленно следуя за казачьими сотнями, мы, можно сказать, вместе с ними въезжаем в знаменитый курорт Рапалло.
Здесь, в 1922 году встретились советские делегаты Генуэзской конференции держав с представителями побежденной Германии. Советский Союз установил с Германией нормальные дипломатические отношения, причем по взаимному соглашению были преданы забвению все экономические договоры, заключенные предыдущими правительствами обеих стран, царским и кайзеровским. Здесь были пущены ростки советско-германской дружбы, позволившей изготовление в СССР тяжелого вооружения и авиации, запрещенных Германии по Версальскому договору. Здесь было положено начало возрождению германской военной мощи, развязке Второй мировой войны вследствие пресловутого пакта Молотова-Риббентропа в конце августа 1939 года. Здесь же советской дипломатией было предопределено вторжение на российскую территорию германских дивизий Гитлера 22 нюня 1941 года.
С такими мыслями мы продолжали наш путь в направлении Генуи по следам казаков Молчанова, которые достигли местечка Рекко, проехав которое, мы вскоре оказались в предместьях Гену и.
В Средние века Генуэзская Республика была сильной морской державой, конкурировавшей с блистательной Венецией, Пизой и Амальфи в торговле, искусстве и богатстве, когда корабли этих аристократических республик встречались на всех известных тогда морских путях востока и запада. Крестоносцы на огромных генуэзских кораблях отплывали освобождать Гроб Господень, грабя по пути всё, что встречалось, как неверных, так и христиан, обогащая свои республики.
В старинных кварталах Генуи можно видеть величественные дворцы тех времен, соборы и множество церквей. Покровителем города был тогда и остался по сей день Святой Георгий, который, как известно, являлся до «Великого Октября» покровителем и города Москвы. Но генуэзский Святой Георгий совсем не такой, как московский Победоносец. Будучи покровителем буржуазной Генуэзской Республики, он был, что совершенно понятно, и покровителем торговли этого города. Можно видеть огромный дворец Святого Георгия, в котором помещался Банк имени этого Святого — Банк Святого Георгия! По преданию, именно здесь и был впервые выписан первый вексель, а также, говорят, изобретен кредит и двойная итальянская бухгалтерия. Также можно видеть дом на улице Святого Луки, где родился Христофор Колумб; старинный квартал города был срыт, но дом оставлен в назидание потомству, как исторический памятник. Впрочем, на Корсике тоже имеется дом, в котором родился Христофор Колумб, может быть, имеются месторождения знаменитого мореплавателя и в других местах! Открытие Нового Света Колумбом оказалось роковым для всех итальянских республик, открылись новые морские пути, богатейшие города-колонии этих республик на востоке Средиземного моря были завоеваны турками и блистательные Венеция, Генуя и Пиза начали медленно умирать.
В 1795 году войска генерала Бонапарта завоевали все итальянские республики и Папскую область. Генуэзская буржуазно-аристократическая республика тоже прекратила существовать, как независимое государство, волею французской революционной Директории, которая тогда управляла Францией. На улицах Генуи разыгрывалась тогда столь нам горестно известная картина бескровного Февраля 1917 года в Петрограде. Происходило великое ликование и беснование. Всё смешалось в безумном энтузиазме. Бедные, богатые, аристократы и плебеи, даже патеры и монахи следовали за колесницей, на которой красовалась девица, изображавшая богиню войны (смерть буржуям!), на главную площадь города, чтобы по уже установившейся традиции революционных французов, посадить там «дерево свободы». Во имя этой самой свободы представителей свергнутого правительства хватали и бросали в тюрьмы.
Толпа пела «гимн свободе», а в то же время грабила дворцы, жгла на кострах головной убор и трон дожа, дворянские книги и разбивала памятники, свидетельствовавшие о былом величии Генуэзской республики… Вспомним, что в первые дни нашего Февраля революционные приемы, хотя и тождественные с вышеописанными, но были более практичного характера: горел Окружной суд, Охранное отделение и полицейские участки, где уничтожались «дела» революционеров, среди которых было немало «осведомителей» Охранки, а также и «дела» социально близкого им элемента, то есть уголовников. Но отрезвление наступило очень быстро. Его вызвали наглость французов-завоевателей, жестокость и беспринципность их ставленников из местных «демократов», контрибуция и поборы предметами искусства и, разумеется, как в таких случаях всегда бывает, недостаток съестных припасов и явный голод. Если к этому прибавить систематические осквернения церквей, кощунства и издевательства над религией, то окажется совершенно понятным, что каждое народное возмущение происходило при криках толпы — «Да здравствует Мария», то есть Божия Матерь…
В таком положении оказались в те августовские дни 1799 года французские войска генерала Моро, осажденные в Генуе австро-русскими войсками под командованием генералиссимуса Суворова. Генерал Моро был талантливым генералом и соперником Бонапарта. Когда этот последний сделался императором Наполеоном, генерал Моро с ним не поладил, уехал в Соединенные Штаты Америки, затем попросился на службу к Императору Александру Первому и был убит французским ядром в сражении при Дрездене в 1813 году! Действительно российские миражи в Генуе!
Уже на нашей памяти во время конференции в Генуе в 1922 году произошли некоторые события, нас тогда действительно ошарашившие. Итальянский король, женатый на дочери Черногорского короля, воспитаннице Смольного Института, жал руку наркоминделу Чичерину, главе советской делегации, изощряясь в комплиментах по его адресу, находя его фамилию созвучной итальянскому языку: чичероне, и чичча, что на римском диалекте значит — говядина. Это как раз была эпоха радужной зари, исходившей из перспектив торговли с людоедами. Король царствует, но не управляет, а потому и жмет кровавые лапы убийц российского народа. С тех пор прошло 42 года, и наша впечатлительность изменилась на 180 градусов — мы теперь не удивляемся, когда убийц российского народа встречают пушечным салютом, полагающимся монархам, и когда просвещенные торгаши Запада пресмыкаются перед ними подобострастно.
Небезынтересно привести здесь советскую версию и ее стиль касательно этой конференции в Генуе:
«Иностранные империалисты, провалившись с планами военного сокрушения Советской России, теперь строили планы экономической войны против Советской Республики в целях превращения ее в колонию „мирным“ путем, при помощи своих капиталов. В начале 1922 года на сессии Верховного совета Антанты в Каннах (Франция) премьер-министр Англии Ллойд Джордж[400] предложил созвать международную конференцию „для восстановления жизнеспособности европейской системы“. Империалисты рассчитывали разрешить задачу восстановления Европы за счет Советской России. Они вручили советской делегации меморандум, в котором требовали уплаты всех долгов Царского и Временного правительств, возвращения иностранным капиталистам конфискованных советской властью предприятий, прекращения коммунистической пропаганды в других странах. Советская делегация отвергла притязания империалистов и предъявила контрсчет за убытки, причиненные блокадой и интервенцией. Советское правительство соглашалось уплатить довоенные долги (курсив мой. Л. К.), но требовало отсрочки платежа на 30 лет и предоставление России кредитов для восстановления народного хозяйства».
Конечно, у «буржуев» в зобу дыхание сперло: уплата долгов и кредиты! Кредиты: это ведь и есть столь желанная торговля с людоедами, что в нашем понимании и является началом поддержки большевиков иностранными капиталистами. Любопытно вспомнить, что и в наши дни еще теплится у «буржуев» надежда получить от послесоветской России за царские займы! И это после многолетнего сосуществования с грабителями и убийцами российского народа!
Пока всё это мы думали и горестно переживали, наша машина утром 6 апреля сего 1961 года въезжала в Геную. Мы тотчас же направились в расположение советской индустриальной выставки (с 31 марта по 12 апреля). Первый курьез — показав мое удостоверение сотрудника «Часового», меня пропустили на выставку бесплатно, правда, контролировали итальянцы. Генуэзский порт является первым в Италии будучи портом северной индустриальной части страны, а потому в Генуе имеется огромная выставочная площадь с постоянными зданиями, среди которых есть даже и кинематографно — театральный зал. Идя по плацу к огромному помещению с открытыми настежь воротами размером во всю стену фасада мы уже услышали громкую музыку, которая нас уже не покидала во всё время пребывания на выставке.
В глубине этого ангара висело громадное полотнище с изображением Хрущева, «братающегося» с астронавтами Гагариным, Поповичем, Николаевым, Терешковой и др. В соседнем помещении непрерывно шел цветной фильм того же братающегося Хрущева при балаганном реве громкоговорителя. Директор выставки Павел Червяков заявил при ее открытии: «Мы вам привезли в Геную весь Советский Союз». Решив посмотреть, что они привезли, мы увидели тотчас же, что среди экспонатов значительное место занимали пропагандные плакаты с коммунистическими лозунгами на предмет экспорта, а также и очковтирающие графики для примитивно верующих в коммунизм итальянцев.
Содержание плакатов ударно, и действует на воображение простачков. Вот, например, типичный один из многих: «Наше главное достижение представляется в том, чтобы между березами и оливковыми деревьями, между пальмами и кленами люди жили бы в мире, не зная ужасов войны». Десятки плакатов такого же содержания являются всего лишь вариантами этой ударной пропаганды.
Выставка эта называется Индустриально-коммерческой. Тут представлена вся советская тяжелая и легкая индустрия, а также и спутники. Собственно говоря, итальянских заводчиков и фабрикантов удивить нечем — в Италии всё это фабрикуется спокойно и тихо без всяких трубных звуков пропаганды, которая, однако, гласит, что до великой октябрьской революции в царской России почти что ничего не фабриковалось из выставленных продукций индустрии, что несомненно соответствует правде, если говорить о радиоприемниках, телевизии, транспортных самолетах-гигантах и электронной технике. Выставка эта не представляет для Советов индустриального интереса, так как вряд ли итальянцы будут покупать то, что сами себе фабрикуют, например, автомобили, мотоциклы, велосипеды, обувь, материи и прочие предметы ширпотреба. Но наивняки ходят, смотрят, диву даются и восторгаются: смотрите, какая огромно-чудесная машина, выпускающая и складывающая готовые к продаже миллионы экземпляров газет! В Италии газеты тоже выходят миллионными тиражами, но читатели никогда не видели ротатора — никто им его не показывал и им хвастал. И всё в таком роде вызывает восхищение верующих итальянских коммунистов, которых в этой чудесной стране несоизмеримо больше, чем в Советском Союзе, где большинство членов компартии состоят в ее рядах из соображений оппортунизма.
Либеральная итальянская партия устроила в центре города антисоветскую выставку, где можно видеть советскую продукцию ширпотреба, экземпляры которой привезли из СССР итальянские туристы. Эти жалкие вещи вовсе не похож и на выставленное на советской выставке, что тоже по своему качеству не может поразить европейца — в общем, Советам похвастаться нечем, разве что «спутниками» и астронавтами, но на индустриально коммерческой выставке ими Советы не торгуют!
Неосторожно Советы выставили статую профессора Циолковского, который при проклятом царском режиме досконально продумал и математически рассчитал советские спутники. Неудачно также выставлена большая картина, изображающая русских женщин, таскающих железнодорожные рельсы. Но итальянские коммунистические дуры-посетительницы не отдают себе отчета, что их отечественные главари компартии уготавливают и им такую же участь. Мало удачно выставлена большая картина маслом под названием «Красная армия идет». Это уже специально для нас, белобандитов, воспоминание гражданской войны. По-видимому, изображены кавалеристы Буденного[401] с озверелыми лицами. Когда мы начинали разговаривать с людьми советского персонала выставки, то они, согласно полученному распоряжению, спрашивали нас, почему мы не возвращаемся на родину? Я им указывал на картину с буденновцами и рассказывал, что эти товарищи с нами проделывали, а потому нам еще до сих пор снится иногда, что мы попали в Советский Союз, но, просыпаясь, убеждаемся с облегчением, что это, слава Богу, всего лишь кошмарный сон!
На этот раз я задал моим собеседникам заранее приготовленный вопрос: мне 67 лет, приехал бы я на родину, ну и что бы я стал там делать? Оказывается, что посадили бы меня в какую-нибудь контору года на три, а потом дали бы старческую пенсию! Зная советские жилищные и прочие условия, я просто рассмеялся, хотя плакаты извещали, что среди всего того, что будет к 1980 году, одним из достижений советской власти будет отмена квартирной платы.
Чтобы не повторяться, могу рекомендовать перечитать мою статью в «Часовом» за июнь 1961 года, № 421 «Встречи и разговоры»[402], где я Ленина называл предателем и убийцей, а Хрущева послушным подхалимом Сталина. А теперешним моим собеседникам я сказал, что вот они милые и приличные русские люди, а за всех российских людей стыдно, что перед иностранцами срамят Россию изображением на плакатах и экране шутовской физиономии Хрущева.
Когда мы сказали, что слышали по-итальянски, как громкоговоритель извещал, что вскоре в театре будет концерт советских артистов и что мы хотели бы получить билеты, то наши собеседники сказали нам, что раз мы русские, то никаких билетов нам не нужно и предложили идти всем вместе. Уселись мы в первом ряду, а рядом с нами и позади человек тридцать русских служащих выставки, всего приехало из СССР 200 человек, главным образом, инженеров разных специальностей. На эстраде стали появляться один за другим певцы, проходящие курс пения при знаменитом оперном театре Скала в Милане.
Артисты одеты были более чем скромно, все мужчины, в пиджачках пролетарского изделия и покроя, совсем не выставочных экспонатов. Но когда запели, то это было настоящее чудо: пели по-итальянски без акцента, а голоса были поставлены так, что любой из них смог бы выступить на любой итальянской или иностранной сцене! Один коллега в Америке неосторожно написал, что знаменитый итальянский тенор Ди Стефано[403] пел, как говорится у нас на Руси, «благим матом крича». Так вот, все наши соотечественники пели, как Ди Стефано. Жена и я выразили нашим друзьям собеседникам наше восхищение, сказав, что у певцов настоящая итальянская школа пения. На это мне возразили, что это школа русская. Но когда я сказал, что я упомянул об итальянской школе в виде высшего комплимента, то они тотчас же согласились, что школа эта действительно итальянская, но им не очень нравится, как и нашему коллеге в Америке, что слишком резко. В результате этого разговора я с удовольствием выяснил, что, по всей видимости, низкопоклонство перед Западом кончилось, вспомнив тут же, сколько непоправимого вреда причинило оно нам в свое время.
Когда концерт закончился, то все артисты вышли на эстраду, где директор выставки Червяков благодарил их за доставленное удовольствие. И вот тут мы увидели то, чего еще никогда не видели: аплодировал зал, а артисты на эстраде ответно тоже аплодировали! Это уже по-советски! После концерта мы отправились все вместе в буфет, где выпили по рюмочке водки с российскими нашими закусками, пожелав друг другу, по нашему обычаю, доброго здоровья.
С удостоверением «Часового» я еще несколько раз ходил на выставку, встречаясь совсем дружески с земляками. Выходя с выставки в наилучшем расположении духа, мы встретили группу итальянцев, которые спросили меня, как пройти в ресторан. Я им ответил (я говорю по-итальянски очень хорошо), где находится ресторан, но нарочно сказал, что мы русские эмигранты, противники советской власти. Итальянцы, одни из многочисленных верующих в коммунизм паломников, отнеслись к моему эмигрантскому положению весьма отрицательно, стали хвалить советские достижения, говоря, что до революции в России ничего не было, но был, так сказать, круглый ноль: было рабство и господа секли своих рабов кнутами. Я пробовал было возражать, но пришлось замолчать, так как была явная опасность не только злобной ругани, но даже и драки!
Этот курьезный эпизод только усилил прекрасное впечатление от дружеской встречи с соотечественниками, воочию доказав, что угар первых лет революции в России безвозвратно прошел! Остался лишь режим бесчеловечной жестокости с кучкой негодяев во главе, но быстротекущее время уберет и их, рано или поздно, в преисподнюю!
При выходе с выставки стоит большой стол, на котором лежат толстые тетради, где посетители могут записывать свои мнения и впечатления. Мне удалось действительно развлечься, переводя со смехом соотечественникам дифирамбы советскому строю итальянских идиотов-коммунистов, или записи противников коммунизма вроде: «У вас выставлены прекрасные сельскохозяйственные машины и развешены графики урожайности, но почему же ваше правительство закупает хлеб у капиталистов?». И всё в таком роде. Интересно было бы издать эти записи как на итальянском, так и на русском языках очень было бы полезно это для обоих народов. Но у «буржуев» на всё имеются деньги, но только не на контрпропаганду.
Но что представляли собой в социальном отношении наши русские собеседники? Я бы сказал — «новый класс» технической интеллигенции. Главным образом, молодежь, родившаяся в конце 20-х или даже 30-х годов, а то еще и более молодые. При разговорах с ними выясняется, что они считают, что лишь благодаря революции они заняли свое положение инженеров-специалистов, что, конечно, является «достижением» советской пропаганды. Им легко, однако, можно доказать, что при головокружительных темпах развития современной техники как в СССР, так и за границей, в нормальной России, а не в советско-изуверской, технические кадры всё равно стали бы пополнятся из всех слоев населения, так как, при всем желании, контингент дворянских и буржуазных сынков оказался бы абсолютно недостаточным. Если этот социальный класс техников и можно назвать новой интеллигенцией, то, получив материалистическое воспитание, они интересуются главным образом практическими проблемами, которые жизнь ставит перед ними в борьбе за существование.
Может быть, потребуются поколения, чтобы им духовно приблизиться к старой нашей интеллигенции, то есть начать витать в облаках какого-то «горения», скажем, стать одержимыми «Великими Принципами, возвещенными Великой же Французской Революцией» 175 лет тому назад. Я не думаю, чтобы они пошли в народ во вред достигнутых ими социальных благоприятных условий существования, как в свое время это сделали декабристы. Однако нельзя огульно обвинить их в полной индифферентности к страданиям подсоветских рабов, главным образом колхозников, раз они сами мне говорили, что колхозная система — это наша язва.
Мне кажется, что я не ошибусь, если скажу, что они спокойно воспримут всякую новую власть и ее поддержат при условии, если эта перемена не только не отразится отрицательно на их социальном положении, но скорей даже его улучшит. Другими словами, этот новый технический класс может послужить кадрами специалистов для будущего правительственного аппарата, что мы не можем не приветствовать, хотя бы уже потому, что они были бы совершенно на месте на своих административных постах и, главным образом, именно благодаря своей технической формации. Все они вышли из народа, связи со своим происхождением не теряют, а потому можно надеяться, что и для нижестоящей народной массы от них последует непременное облегчение.
А ведь этого как раз мы, белые, и добиваемся в течении 46 лет. Поколение идет за поколением, и тот заряд ненависти, который был пущен в 1917 году пассажирами запломбированного немецкого вагона, неуклонно выветривается, стоит лишь посмотреть на лица смены смен — русских школьников, детей наших собеседников.
Сроки нам неизвестны, но сама жизнь дает нам уверенность в грядущем российском освобождении.
Прежде чем покинуть Геную, мы отправились посетить главные ее достопримечательности. В центре старого города возвышается величественный собор Святого Лаврентия (Сан Лоренцо), фасад которого выходит на небольшую площадь, а стороны прикрыты узкими средневековыми уличками. Войдя налево, находится притвор, в котором хранятся кости Святого Иоанна Крестителя[404]. Вход в этот притвор запрещен женщинам, в воспоминание о жене Ирода и его племяннице Саломее, которым удалось заставить Ирода усечь главу Святого Иоанна, изобличавшего порочную жизнь этих двух женщин. Мне помнится картина П. Сведомского[405]: возлежа, как это тогда практиковалось, около стола, Саломея развлекалась тем, что колола булавкой язык положенной на блюдо отсеченной главы Предтечи.
Хранится в соборе чаша, из которой пил Христос на тайной вечере. По преданию эта чаша была преподнесена царицей Савской царю Соломону. Не совсем понятно, каким образом такое сокровище могло тогда попасть к нищему Сыну плотника Иосифа? Но в соборе можно видеть неоспоримую «реликвию» — огромный снаряд тяжелого морского орудия. Надпись на висящей на стене мраморной доске гласит: «Эта бомба, пущенная английским флотом, пробив стену этого славного собора, упала здесь, не взорвавшись, 9 февраля 1941 года. В знак вечной признательности Генуя, город Богородицы, пожелал высечь в камне память о столь великой милости». Если вспомнить, что во время жестокой бомбардировки города, объятое ужасом население бросилось искать спасения в церкви и соборы, то можно себе представить, сколько жизней было спасено заступничеством Девы Марии, как в это верят генуэзцы, всегда набожные и верующие католики.
Затем мы решили осмотреть знаменитое генуэзское кладбище. Это — огромный некрополь, полный художественных скульптур, поражающий своей реальностью. Всюду виднеются человеческие изваяния из белого мрамора в натуральную величину, что, надо думать, в лунную ночь производит жуткое впечатление. Эти статуи являются, кроме того, свидетелями истории костюмов, так как здесь представлены люди, жившие в разные эпохи, когда они боролись за существование, любили, ненавидели и страдали, так же, как это происходит и в наши дни. Суета сует и всё суета…
Выехав из города, мы взяли приморским шоссе направление на север на Ниццу, что уже на Французской Ривьере.
Генералиссимус Суворов, очистив Италию от французских революционных войск, разрабатывал план кампании на 1800 год, целью которого было осуществление стратегического наступления русско-австрийских войск сначала на Ниццу, а затем и на Париж, чтобы, погасив там очаг революции, восстановить в Европе попранные престолы и алтари. Судьба решила, однако, иначе и лишь 15 лет спустя российские победоносные войска торжественно вступали в столицу Франции…
XI. (В Италии)
На главной площади Сорренто оркестр на эстраде играет Патетическую симфонию Чайковского. Я сижу за столиком в кафе, слушаю чудные звуки нашего гениального российского композитора, невольно вызывающие во мне, как вообще всё русское, назойливые мысли о судьбах нашей родины, столь далекой от знаменитого Сорренто, воспетого поэтами и непревзойденными итальянскими тенорами, начиная с самого Карузо[406].
Мое внимание привлекла, однако, в углу площади мраморная статуя на высоком цоколе, изображающая фигуру человека в костюме XVI века, такого, в котором мы можем видеть теперь на оперных сценах легкомысленного герцога Мантуи из «Риголетто» поющего свои знаменитые арии. Оказывается, что статуя сооружена в память знаменитого уроженца Сорренто Торквато Тассо[407], поэта и «борца» за свободу. В те уже далекие времена, когда эпоха Возрождения лишь начиналась, сменяя «мрачное» Средневековье, Тассо посмел затронуть престолы и алтари в своих сочинениях, по причине чего ему и пришлось познакомиться как со Святейшей Инквизицией, этой ЧК тех времен, так и с правосудием герцога Феррары[408], которое и посадило его в сумасшедший дом. Ничто не ново под луной — советская власть тоже сажает поэтов и писателей в дома для умалишенных.
Смотрел я на этого мраморного Тассо и думал, что вот уже четыреста лет тому назад «страдал» этот прогрессивный человек, как «страдали» потом наши освободители нас от России, все эти шестидесятники, семидесятники, Чернышевские, Бакунины[409], Нечаевы[410], Герцены, «бабушки революции», Ленины, Троцкие, Сталины и прочие…
И действительно, сидя и слушая несравненную нашу русскую музыку, мне никак не удается избавиться от тяжелых впечатлений, полученных утром от посещения острова Капри, находящегося в немногих километрах от Сорренто. Этакая красота, конкурирующие в своей синеве небеса и море, райский климат, вид на Неаполитанский залив с силуэтом Везувия, милейшее и симпатичнейшее местное население жизнерадостных итальянцев среди этой живописной природы: всё, казалось бы, должно было создавать во мне радостное и беспечное настроение.
Но не тут-то было! На скалистой круче острова Капри мне показали дом, в котором осенью 1909 года наши отечественные бесы свили свое осиное гнездо. На средства известного московского богача Саввы Морозова[411], которые с него сумел содрать Максим Горький была организована этом острове красоты школа большевицких агитаторов и террористов, где читали лекции Луначарский, Малиновский[412] и другие наши «освободители».
И опять видим мы, что всё на свете повторяется. Если толстосум Морозов снабжал деньгами будущих своих и наших могильщиков, то и современные наши западные, еще незарезанные «буржуи», по заветам «великого Ильича», вьют себе веревки на шею, торгуя с людоедами, или просто прогрессивно пресмыкаются перед деяниями коммунистических «лидеров», хотя, казалось бы, им должно было быть известным, что совершенно невозможно обозначить границы между политикой и уголовщиной их идола — Советов. И если в те уже столь отдаленные времена существовали на Капри и в Париже школы профессиональных революционеров, то масштабы «школ» приняли теперь совершенно планетарные размеры, в виде чуть ли не девяноста компартий, охвативших своими клещами как несвободный, так и свободный мир.
На другой день, выехав рано утром из Сорренто на нашей машине, мы взяли направление еще более на юг. Прекрасная, но извилистая дорога, идет средь оливковых и апельсиновых рощ, меж которых утопают в зелени и цветах, то крестьянские фермы, сложенные из местного коричневого камня, то прекрасные виллы, большей частью светлой окраски, с яркими ставнями, верандами закрытыми и открытыми, обвитыми вьющимися растениями в цвету. По дороге всё время попадаются тяжелые двуколки с огромными колесами, запряженные мулами и груженные корзинами с виноградом. Проезжая мимо ферм, чувствуется свойственный всем крестьянским жилищам запах навоза, но на этот раз перемешанный с опьяняющим ароматом свежего виноградного сока.
Обгоняя извозчика с лошадью, украшенной красивым разноцветным плюмажем, и коляской, прикрытой от яркого палящего солнца полотнищем — навесом, нам пришлось замедлить ход машины, так как возница длинным кнутовищем что-то показывал своим клиентам-туристам на стене очень большой и красивой виллы. Посмотрели и мы — в глаза бросился русский шрифт на прибитой мемориальной мраморной доске. Оказалось, что великий советский писатель Максим Горький жил и творил здесь с 1924 по 1933 год, в память чего и была прибита эта доска на русском и итальянском языках Обществом дружбы Италия — СССР.
Вспомнили мы, что этот бессовестный революционер, в свое время боровшийся якобы во имя свободы с царским режимом, свободно проживавший в этой вилле — дворце по попустительству Муссолини, не находил нужным слышать доносившиеся из Советского Союза стоны и вопли коллективизируемых крестьян, которым был уготован Сталиным, и его наместником на Украине Хрущевым, искусственный голод для загонки непокорных мужиков в колхозы; не замечал также Горький и все многочисленные зверские преступления, которые тогда совершала и ныне всё еще здравствующая советская диктатура… Тотчас же снова появилось у нас ощущение досады и брезгливости, несмотря на все окружающие нас природные красоты этих райских мест.
Но вот заблистала вдали сверкающая поверхность бирюзового Средиземного моря — опять стало радостнее на душе и только что пережитое отвращение стало сглаживаться. Остановившись на пригорке, мы залюбовались виднеющимися вдали контурами острова Капри. И снова омрачилось сознание еще раз, вспомнив, что на этом острове красоты тем же Горьким и Лениным, еще до Первой мировой войны, была организована школа воспитания и обучения тех профессиональных революционеров, которым судьба уготовила столь желанное им «счастье» разрушить нашу российскую тысячелетнюю государственность…
Дорога стала подниматься немного вверх, мы пересекли небольшие холмы, тоже живописные и с красивой далью, и снова выехали на дорогу, проходящую над отвесными берегами вдоль сияющего моря, окаймленного оливковыми рощами, притаившимися над крутизной скал, украшенных порой типичными итальянскими пиниями и кипарисами, чередуясь с виноградниками. Мы находимся на знаменитой во всем мире и известной туристам всех стран и народов дороге, Сорренто — Амальфи — Салерно. Сотни тысяч туристов устремляются сюда, проезжая здесь на автомобилях, на автокарах, мотоциклетках, в живописных колясках, а то и просто идут пешком. Здесь можно встретить машины не только всех государств Европы, находящихся по сию сторону железного занавеса, но также и с других четырех континентов. Повсюду мы замечаем остановившиеся машины и туристов, любующихся всеми этими знаменитыми по своей красоте пейзажами, увековечивая их, и в который раз, на фотографичес кие пленки! Медленно мы продвигаемся вперед и перед нами чередуются всё новые пейзажи, то еще дикой природы, то живописных деревушек и городков, украшенных церквами и впивающимися в синее небо колокольнями, которые простираются у нас внизу, как бы под ногами, и через которые мы проезжаем, когда дорога спускается к ним, чтобы затем вновь подняться на новые кручи, с которых мы снова наблюдаем сказочное слияние неба, моря и земли…
Вот знаменитое Позилиппо[413], рыбачий поселок и тихое убежище для людей, жаждущих отдыха и тишины среди и в зимние месяцы года весенней природы, благодаря высокой ширме гор, загораживающих это благословенное место от холодных северных ветров. Снова подъем в гору, опять раскинулись перед нами чудеса природы, но вот и надпись на верстовом столбе — Амальфи. Внизу виднеется небольшой порт, с вдающимся в море молом. Беленький пароходик разрезает гладкую поверхность морской дали и, оставляя за собой небольшой волнистый след, медленно направляется к пристани. Спускаемся и мы и одновременно тоже попадаем прямо в порт, потому что строения Амальфи подходят к самой приморской дороге. В далекие времена, многие столетия тому назад, город вдавался в море, но сильные бури размыли берега, обвалили их и, можно сказать, что часть старинного города лежит теперь на дне морском. От порта идет узкая улица, окаймленная старинными домами, вдоль широкого ущелья, над которым возвышаются отлогие скалы, застроенные многочисленными виллами, украшенными висячими садами с возвышающимися среди них пирамидальными кипарисами, столь характерными для всего этого южного побережья Италии.
Тысяча лет тому назад Амальфи, владевшая почти что всем югом Италии, была богатейшей морской державой, соперницей республик Генуи и Пизы. Ее галеры ходили вдоль и поперек Средиземного моря, ведя интенсивную торговлю главным образом в Малой Азии, то есть на путях в Индию, основывая всюду свои колонии. Принимали участие амальфитане и в Крестовых походах; в Палестине ими были построены церкви и монастыри и положено основание ордена Святого Иоанна Иерусалимского, впоследствии ордена Мальтийского, гроссмейстером которого в конце XVIII столетия был российский император Павел Первый.
Мы направились к собору, к которому ведет монументальная мраморная лестница. При входе обращает на себя внимание бронзовая скульптурная дверь, отлитая в Константинополе еще до разделения Церквей 1054 года. Этот замечательный собор, настоящая сокровищница искусств, построен богатейшей Амальфитанской республикой. Направо, в глубине, мраморные ступени ведут вниз в подземелье. Как раз, одновременно с нами, приехала из Сорренто группа немецких туристов с гидом, и мы, с его разрешения, присоединились к ним. Спустившись вниз, он рассказывал сначала о картинах, мозаиках и статуях, украшающих крипт, а затем указал, что под главным престолом находятся мощи Святого Апостола Андрея Первозванного… Раз Амальфитанская республика принимала участие в крестовых походах, то, следовательно, и в грабежах крестоносцев в Византии. В 1208 году амальфитанским кардиналом Капуано и были перенесены сюда из Константинополя мощи Святого.
За престолом находится мраморная статуя Святого Апостола, являющаяся, однако, всего лишь копией общеизвестной статуи «Моисея» Микеланджело[414], оригинал которой находится в церкви Святого Петра «в кандалах» в Риме. За статуей можно видеть «крест Святого Апостола Андрея Первозванного»… Рассказал гид, что 24 ноября 1304 года одним благочестивым паломником была обнаружена истекающая из костей Апостола благоуханная и чудотворная маслянистая манна. Показал он нам и позолоченный бюст Святого, который ежегодно 30 ноября, при большом стечении народа, носят по улицам городка в «процессии», то есть во время крестного хода.
Sanctus Andreas Patronus Russiae — Святой Андрей Покровитель России, где он в середине первого столетия нашей эры проповедовал Слово Божие нашим предкам. На холмах около Днепра, где стоит теперь Киев, Апостол пророчествовал тогда, что будет тут воздвигнут христианский град со множеством церквей, в знамение чего он благословил холмы и водрузил на них крест. Имеются несомненные данные, что, следуя путем «из варяг в греки», но в обратном направлении, Святой Андрей после Киева доходил до Новгорода и даже до берегов Балтийского моря, всюду ведя проповедь христианства. На юге, в теперешней Малороссии, этой окраине государства Российского, откуда и пошла русская земля, основана была Апостолом епархия, а позднее построены храмы и монастыри. Епископы этой Скифской епархии принимали участие во Вселенских соборах вплоть до VI века. И лишь великое переселение народов, то есть нашествие варваров, прервало на время плоды проповеди Апостола, которые, однако, и были восстановлены у нас на родине Святым и Равноапостольным князем Владимиром.
Когда, в 1098 году, амальфитанцы положили начало первому военно-монашескому братству Святого Иоанна Иерусалимского (впоследствии Мальтийский Орден), эмблемой этого ордена был избран белый, вырезанный из полотна крест, который братья нашивали на мантии и головные уборы. Впоследствии, государи Западной Европы сами учреждали светские ордена и делались их начальниками или гроссмейстерами, причем рыцарский знак-крест стал принимать различные очертания.
Интересно сделать здесь экскурс в нашу русскую древность и посмотреть, каким образом награждались наши предки знаками отличия за службу и подвиги. Ближе к современному понятию о знаках отличия подходило жалование надевавшимися на шею гривною, цепью и цепью с крестом. Летопись указывает на существование подобных наград еще в эпоху князя Владимира: «В лето 6508 прииде Володарь со Половцы к Киеву; изыде нощию во сретение им Александр Попович и уби Володаря, и брата его, и иных множество Половец изби, а иных в поле прогна. И се слышав Володимир, и возрадовался зело, и возложи нань гривну злату».
Царь Феодор Иоаннович в 1591 году за победу Годунова над крымскими татарами, у Тулы, награждает его, по словам летописи, так: «в радости и веселии мнозе, приемлет от своея царския выя золотокованную чепь, ея же ношаше в почесть великого своего самодержавного царствия, и возлагает на выю достохвальному своему воеводе Борису Феодоровичу, достойную честь победе его воздая».
Пожалование «золотыми» сохранилось до конца XVII века, и еще в 1696 году их получили все участники Азовского похода, причем величина и количество полученных монет соответствовала высоте служебного положения; так, главнокомандующий боярин Шеин[415] получил «золотой» в 13 золотых, адмирал Лефорт[416] — в 7 золотых, генералы Гордон[417] и Головин[418] — в 6 золотых, 11 других лиц монеты в 5, 4 и 3 золотых, полковники по двойному золотому, младшие офицеры по полузолотому, урядники и солдаты Московских солдатских полков — по золотой копейке, а стрельцы по золоченой копейке.
Государь Петр Первый, по возвращении из заграничного путешествия, в 1698 году, учредил орден в честь Святого Апостола Андрея Первозванного «крещением первоначально пределы наши просветившего». Кавалерскому ордену был присвоен девиз: «За Веру и Верность», то есть, что вера в Бога и верность Государю — главные заслуги к достижению Андреевского знака отличия. Петр Великий, как основатель этого ордена, был его гроссмейстером. Память Святого Апостола Андрея Первозванного празднуется 30 ноября по православному стилю; на молебне поется: «Апостоле Святый Андрее Первозванне, моли милостивого Бога, да оставление прегрешений подаст душам нашим…».
Печась о своей Лейб-Гвардии, выросшей из потешных Преображенцев и Семеновцев, Петр Великий повелел принять ей девиз ордена Святого Андрея Первозванного — «За Веру и Верность», а потому эмблемой Гвардии и стал сине-голубой Андреевский крест.
Великая Екатерина, продолжая дело Петра, всячески заботилась и пеклась о своей Лейб-Гвардии. В четвертой главе устава о Гвардии, утвержденного Императрицей, говорится, что офицеры Гвардии «в обхождении взаимном не должны иметь ни зависти, ни вражды, ни мщения; жить в нелицемерной дружбе, приязни и союзе, справедливою братскою любовию»… Нам кажется, что такой «наказ» Императрицы касается не только войск Гвардии, но и всей Российской Армии, да и вообще является образцом для взаимоотношений в веках всех российских людей.
С такими мыслями, растроганные, выходили мы на свет Божий из подземелья, где хранятся мощи Святого Апостола Андрея Первозванного, «крещением первоначально пределы наши просветившего»…
Сойдя вниз по монументальной мраморной лестнице, мы заметили направо от нее тратторию, то есть небольшой ресторанчик со столиками наружи. Велико было наше удивление, когда, после всего виденного, слышанного и прочувствованного в соборе, мы увидели, что наш ресторанчик называется «Траттория Святого Андрея»! Итальянцы, как и все католики, очень непринужденно обращаются со своими божественными персонажами. Что ж удивляться, что имеется здесь ресторан Святого Андрея, лавочки и даже парикмахерская имени этого Святого, когда в Ватикане имеется Банк Святого Духа, а отделения его разбросаны по всей Италии!
Сидя за столиком наружи у ступенек лестницы собора, мы заметили перед нами на площади фонтан, украшенный статуей Святого. За фигурой Святого — «андреевский крест», сколоченный из оливковых древков, то есть такой самый, на котором Апостол был распят в Патрасе. В руке Апостола, бывшего рыбака, — связка рыбок, которые улавливал Апостол, ловец душ человеческих. При более внимательном рассмотрении фонтана, к величайшему нашему изумлению, мы заметили центральную скульптурную фигуру, украшающую весь архитектурный ансамбль фонтана: обнаженная женщина поддерживает руками свои груди, из которых текут струи ключевой воды!
Прежде чем покинуть Амальфи и продолжать наш путь, мы пошли побродить по берегу синего Средиземного моря. Всё еще находясь под впечатлением всего виденного и слышанного, в такой степени приблизивших нас к историческому прошлому России, мы невольно стали вглядываться в горизонт в надежде увидеть белеющие паруса детища Петра, флота адмирала Ушакова, над боевыми кораблями которого гордо развиваются по ветру Андреевские флаги…
XII. (В Италии)[419]
В лето 1087 после Рождества Христова, в апреле месяце, невдалеке от острова Родоса в Эгейском море, плыли с коммерческим грузом, каравеллы из итальянского города Бари. На малоазиатском берегу они бросили якорь в бухте Андриаке, находившейся на территории Ликии, захваченной в 1036 году магометанами. На каравеллах было 60 человек экипажа, а среди них один паломник, которого и послали в ближайший городок Миры разведать, возможно ли овладеть мощами Святого Николая Чудотворца, чтобы доставить их в Бари, ибо всему христианскому миру было совершенно нетерпимо, что мощи столь чтимого Святого находились в расположении «неверных».
Посетив гробницу Святого и поклонившись ей, паломник возвратился на корабль и сообщил, что городок Миры полон неверных по случаю какого-то магометанского праздника, а потому не представляется возможным захватить мощи Святого.
В ожидании более благоприятного момента каравеллы подняли якоря и стали продолжать свой путь в Антиохию. В пути, в какой-то гавани, до моряков трех каравелл дошел слух, что около побережья Ликии появились венецианские корабли, моряки которых имели тоже намерение похитить мощи Святого. Тогда моряки города Бари перестали колебаться, вернулись назад с твердым намерением несмотря ни на что, овладеть мощами Святого[420].
Часть моряков осталась при кораблях в бухте Андриаке, а 47 из них, вооруженные, отправились в Миры. В монастыре, где находились мощи, их встретили монахи, которым они передали приказание Римского Папы передать им мощи для переправления их в Бари. Монахи отказались. В 1054 году произошло разделение церквей, а потому греческие православные монахи и не исполнили распоряжения Папы[421]. Тогда моряки из Бари предложили им 300 червонцев за передачу мощей (!), но монахи и от этой сделки отказались, грозя созвать набатом местное население для защиты мощей. Морякам из Бари ничего больше не оставалось, как прибегнуть к силе. Монахов связали, а один из моряков разбил молотком мрамор, под которым покоились останки Святого в каменном саркофаге. Кости Святого лежали в священном бальзаме, который никогда не прекращал из них истекать. Не теряя времени, торжествующие моряки завернули кости в сутану паломника, спешно вернулись на свои галеры, подняли якоря и взяли путь на свой родной город Бари. Легенда говорит, что на море поднялась буря. Моряки обратили свои молитвы к Святому Николаю Чудотворцу, умоляя его спасти их жизни. Ветер стал стихать, волны успокоились и каравеллы стали нормально продолжать свой путь.
Рано утром 9 мая 1087 года каравеллы вошли в порт города Бари. Несколько матросов сейчас же побежало в город, чтобы известить население о прибытии святых реликвий. Жители тотчас же высыпали в порт, предаваясь великому ликованию, неподдающемуся описанию. Духовенство всех церквей города Бари организовало грандиозный крестный ход, во время которого мощи Святого были торжественно перенесены в церковь Святой Евстазии, настоятелем которой был аббат Илия[422].
Помещение мощей Святого Николая Мирликийского Чудотворца в церковь Святой Евстазии было всего лишь временным. Желанием жителей Бари и моряков, доставших реликвии было воздвигнуть достойный для великого Святого собор, чтобы хранить в нем его мощи. За это дело взялся аббат Илия. Постройка крипты сама по себе является настоящим чудом: за краткий двухгодичный срок было найдено место для собора в центре города; составлены проекты стройки, которая и началась всего лишь через два месяца после прибытия реликвий! А в 1089 году Папа Урбан II освятил крипту и хранилище святых мощей, рукоположив аббата Илию во епископы города Бари.
С той поры бесконечное паломничество никогда не прекращалось к мощам Святого Николая Чудотворца. Приезжали сильные мира сего, — папы, императоры, короли, владетельные герцоги и князья, маркизы и графы, а за ними следовал поток паломников неимущих, шедших Христа ради поклониться Святому Угоднику Божию. В 1892 году Император Николай II посетил эту крипту и поклонился мощам Святого Николая Чудотворца. Уже в 1095 году папа Урбан II созвал в Бари Собор Католической Церкви, на котором присутствовало 185 епископа. На этом соборе, в крипте святого Николая, была брошена идея организации первого Крестового похода[423], а также и пожелание воссоединения Католичества с Восточной церковью, разъединение которых произошло всего лишь за 41 год до этого собора! С тех пор прошло еще ровно 870 лет, а Западная и Восточная Церкви всё так еще и не соединились!
Приехали мы в Бари 8 мая в дни торжеств прибытия из Мир Ликийских мощей Святого, почти что 900 лет тому назад. В городе было настоящее столпотворение!
Я немедленно отправился разыскивать место упокоения Святого Николая. В крипте всем заведуют доминиканские монахи, одетые в белые сутаны. Те самые доминиканцы, чьи предшественники организовали Святейшую Инквизицию. Без всякой опаски я обратился к одному из монахов с просьбой показать мне местоположение усыпальницы Святого. Как меняются времена! Когда я сказал ему, что я русский, а под этим ведь подразумевается, что я «схизматик» и, следовательно, «еретик», то монах заулыбался очень любезно и предупредительно и тотчас же согласился всё мне показать и объяснить[424]. Казалось даже, что он хотел всё мне рассказать не о своем Святом, а о нашем Святом, итальянском и русском, хотя и прибывшем сюда из далеких Мир Ликийских. Он мне объяснил, что Святой Николай предвидел, что кости его будут покоиться в Бари. В 320 году Святой Николай, будучи епископом в Мирах Ликийских, был проездом в Бари по пути в Рим. Тогда он и сказал: «Здесь будут покоиться мои кости». Будучи в Риме, Святой Николай заметил подходящую колонну для своего собора в Мирах, и благословил ее. Ее можно теперь видеть в крипте, отгороженную решеткой.
Если вокруг собора был сплошной бивак паломников, то около главного алтаря в крипте происходили одна месса за другой. Доминиканец повел меня к усыпальнице Святого именно в перерыв между мессами. Под престолом находится бюст Святого, помещенный между двумя галерами, а перед этим скульптурным ансамблем имеется люк со стеклянной крышкой, через которую можно видеть местонахождение мощей Святого. Доминиканец объяснил мне, что кости лежат в сосуде, погруженные в бальзам, исходящий из костей, точно так же, как это происходило в Мирах, когда их похитили моряки города Бари. В лабораториях Университета Бари был произведен химический анализ этого бальзама: в 1910 и в 1925 годах. Это почти что дистиллированная вода, дающая отрицательный биологический анализ, несмотря на то, что она находится в сыром подземелье, стены которого часто бывают покрыты плесенью.
Из крипты я поднялся в базилику. Закончена она была после крипты более чем через сто лет, в конце XII века или в начале XIII. Стены храма не украшены ни мозаикой, ни фресками. Направо от входа находится помещение, в котором хранятся сокровища этой базилики. Особое внимание привлекает «святая игла», то есть шип из тернового венка, который был надет на Христа во время «страстей». Хранится также частица животворящего креста Господня, а также частицы мощей разных святых и великомучеников; ящичек, в котором были перевезены кости Святого из Мир Ликийских, а также и много предметов, относящихся к многовековой истории базилики и ее посетителям. Но наше главное внимание сосредоточилось на триптихе (складне), находящемся над престолом левого притвора. В центре складня — Божья Матерь, имеющая, говорят, сходство с иконой Казанской Божьей Матери; слева — Святой Евангелист Иоанн; справа — Святой Николай Мир Ликийских Чудотворец.
Эта икона Святого была написана в XIV веке иконописцем Витале делле Мадонне[425]. Большинство произведений великих итальянских и других наций мастеров, изображая Христа, Божью Матерь или святых, писали живые человеческие лица. Перед Мадонной Рафаэля можно восторгаться искусством великого художника, но не молиться. Перед иконой, изображающий преображенный образ Христа, Божьей Матери или святого, вдохновляясь, можно обращаться с молитвой к невидимому Богу или Его угодникам. В XV веке в России творил великий наш отечественный иконописец Андрей Рублев, а после него — его ученики. Было в России немало и анонимных иконописцев. Так, у меня имеется образ Святого Николая Мир Ликийских Чудотворца XVI века Новгородской школы[426].
Предания о перенесении мощей величайшего Святого земли Российской; его гробница в сумрачном крипте, освещенном колеблющимся пламенем свечей; священные иконы; атмосфера таинственных чудес, преданий и легенд, уходящих в глубину прошедших веков, когда билось сердце и нашей Святой Руси, создали в нас незабываемые впечатления и переживания… Выйдя из-под мрачных каменных сводов базилики, мы очутились внезапно среди ликующего города Бари, освещенного ярким южным солнцем Адриатического моря…
Навстречу нам двигался грандиозный крестный ход. Улица украшена триумфальными арками из цветочных гирлянд. Окна домов и балконы декорированы старинными коврами, драгоценным штофом и шелковыми шалями. Многочисленному духовенству предшествует оркестр музыки. Затем следует тяжелая статуя Святого Николая, которую несут представители общественности города. Огромная толпа паломников и местных жителей хором подхватывает литании Святому:
Sancte Nicolae — ora pro nobis!
Крестный ход продолжает медленно продвигаться в сторону набережной, где его ожидает большое рыболовное судно. Статую Святого переносят на борт и, под пение литаний, крики «осанна» и овации толпы, судно отчаливает, но вскоре бросает якорь невдалеке от берега, чтобы до вечера оставаться в виду города. Многочисленные лодки с паломниками устремляются к судну, чтобы поклониться статуе Святого в воспоминание прибытия костей Святого в Бари вот уже почти что 900 лет тому назад. Вечером, как только стемнеет, море засверкает огнями фейерверка и эхо прокатится по морским просторам. Судно со статуей Святого вновь прибывает к пристани, и среди ликования статуя переносится в собор.
На другой день вечером по улицам города, освещенного факелами, следует исторический кортеж в воспоминание прибытия мощей Святого. Свыше 300 статистов в костюмах XI века придают исключительную красочность этому традиционному торжеству. Глашатай на белом коне, одетый во всё белое с белым штандартом открывает шествие. За ним следуют трубачи средневековых инструментов, окружая колесницу, с которой, в промежутки между трубными звуками, еще один глашатай громким голосом возвещает эпизоды жития Святого Николая и чудеса, им содеянные. Затем следуют хоругви, на которых и изображено житие Святого. Наконец следует «Базилевс», то есть начальник города в сопровождении воинской свиты. Шествие замыкается рядами доминиканских монахов в белых сутанах. После некоторого перерыва следует воспроизведение в натуральную величину каравеллы, на которой прибыли мощи Святого из Мир Ликийских в Бари. Местные моряки и рыбаки, на подобие знаменитых волжских бурлаков, тянут за собой эту каравеллу, на борту которой помещена специальная икона Святого, так называемая «Святой Николай каравеллы».
Заграничное паломничество многих тысяч русских православных христиан происходило до Первой мировой войны по маршруту Афон — Бари — Иерусалим. Если на Афоне и Иерусалима издавна был православные храмы и монастыри, то в Бари лишь незадолго до начала войны 1914 года были построены православный храм и подворье.
В 1911 году Императорское Православное Общество в Палестине при содействии Государя Николая II приобрело участок земли для постройки подворья. Работы были закончены в 1913 году и 22 мая церковь и подворье были освящены при большом стечении паломников и в присутствии представителя Царствующего дома. Еще и в наши дни многие жители Бари вспоминают происходившие тогда торжества. Здание было очень обширное — около 70 помещений, — церкви, зал и комнаты. Уже в 1913–1914 годах наплыв паломников был велик. В нижнем этаже было отведено большое помещение для ресторана, где неимущие паломники получали обед и ужин совершенно бесплатно. Но украшение храма еще не было окончательно закончено. Обер-Прокурор Святейшего Синода князь Ширинский-Шихматов[427] приготовил в своем тверском имении всё убранство храма, но советская революция помешала доставить его в Бари. После революции и гражданской войны Альберт Бенуа[428] с супругой два года трудились над росписью иконостаса и другой живописи, хотя паломники стали очень редки, а из СССР не могло прибыть ни одного человека.
Советское правительство потребовало от Императорского Православного Общества в Палестине передачи ему российского имущества в Бари. Советское правительство выиграло процесс. А 23 июля 1937 года российское достояние было уступлено Советами в собственность города Бари и советский полпред в Риме Борис Ефимович Штейн подписал акт передачи. Теперь бывшее подворье содержится на средства города, а в помещениях для паломников размещены классы начальной итальянской школы. Русских прихожан не насчитывается и десятка, но в церкви получают духовное окормление около 80-ти греческих студентов, проходящих курс наук в Университете города Бари.
Надо надеяться, что Провидение не оставит нас, православных христиан, своею милостию, а потому и наступят сроки, когда восторжествует гонимая наша Церковь, над атеистическим марксизмом.
«Святый отче Николае, моли Бога о нас».
XIII. (В Италии)
«„Eh bien, mon prince. Gênes et Lucques ne sont plus que des apanages, des поместья, de la famille Buonaparte…“[429] Так говорила в июле 1805 года известная Анна Павловна Шерер, фрейлина и приближенная императрицы Марии Феодоровны, встречая важного и чиновного князя Василия, первого приехавшего на ее вечер» («Война и мир», Л. Толстой).
Прошло с тех пор ровно сто шестьдесят лет.
Ушла в вечность эпоха дормезов, бричек, дилижансов, перекладных и станционных смотрителей. Старый и новый свет покрылись стальными линиями рельс, прекрасными асфальтированными дорогами, над которыми с необычайной скоростью снуют по всем направлениям нашей вселенной реактивные пассажирские аэропланы — автобусы.
Через переднее стекло нашей машины, несущейся, и тоже в июле месяце, по живописной итальянской дороге, мы увидели невдалеке силуэты города Лукка, быстро к нам приближающиеся.
Это один из старейших итальянских городов, ранее этрусский центр, который сохранил до наших дней свое древнеримское наименование, — Лукка. План города сохранил черты расположения лагерем римского легиона. В XVI веке город был обнесен укреплениями: стены, валы и рвы. До сего дня всё это сохранилось, а если к этому прибавить возвышающиеся над городом соборы, церкви и колокольни, то картина получается вполне законченной. Конечно, Лукка, как и все итальянские города, имеет свои достопримечательности и легенды, не говоря уже о бесчисленных сокровищах искусства, находящихся в ее церквах, дворцах и музеях.
Анна Павловна Шерер, фрейлина Императрицы, матери Императора Александра Павловича, была совершенно права: Наполеон в завоеванной им тогда Италии устроил несколько королевств, княжеств и герцогств, чтобы их раздать своим ненасытным братьям и сестрам, которых у него было семеро. Будучи из очень бедной семьи, все восемь Бонапартов воспитывались во Франции на королевские стипендии, что не помешало лейтенанту королевских войск Наполеону Бонапарту служить правительству Конвента, то есть сборищу цареубийц. Через с небольшим сто лет та же история повторилась у нас на родине, чему мы являемся горестными свидетелями.
Свою сестру Элизу[430] Наполеон сделал принцессой Лукки и Пьомбино. Курьезно отметить, что Пьомбино — это порт, через который (и до наших дней) проходит сообщение с островом Эльбой! Новоявленная принцесса оказалась весьма на своем месте, благодаря полученному прекрасному воспитанию в городке Сен-Сир под Парижем, в специальном учреждении для воспитания дочерей французских дворян, основанном Мадам де Ментенон[431], морганатической супругой короля Людовика XIV. Наша Великая Екатерина вдохновилась этим французским учреждением и основала такое же — Смольный Институт в Санкт-Петербурге. Разумеется, что как только случилась великая Французская революция — благородных девиц немедленно разогнали, как это приключилось впоследствии и с нашими смолянками, когда и у нас приключилась не менее великая революция в 1917 году. На месте благородных девиц в Сен-Сир было расположено знаменитое французское военное училище Сен-Сир. В 1944 году это великолепное здание XVII века было сожжено американской авиацией. Здание Смольного Института уцелело, но было опоганено помещением на его фронтоне серпа и молота, а во дворе перед входом статуей Ленина… Но это, надеемся, лишь временно!
Оставив машину перед великолепным собором Святого Михаила, мы пошли побродить по лабиринту средневековых уличек Лукки, рассматривая фасады старинных домов. Всякому, кто может чувствовать дыхание старинных камней, прогулки между подлинными декорациями Средних веков и эпохи Возрождения доставляют истинное артистическое наслаждение.
На одном из домов мы заметили мемориальную мраморную доску, на которой мы прочли — «Джакомо Пуччини[432] родился и жил в этом доме»!
Пуччини родился в семье музыкантов. Его дед и отец были профессорами консерватории и писали, главным образом, церковную музыку, которая не получала большого распространения. Отец Джакомо рано умер, и его вдова осталась с восемью детьми на руках и со слишком ограниченными средствами к существованию. Одного из своих сыновей она решила, продолжая родовую традицию, сделать музыкантом и ее выбор пал именно на юного Джакомо. Когда с большим трудом он окончил лицей, его неутомимая мать собрала путем просьб и унижений необходимые крохи, чтобы послать его в Милан учиться у знаменитого композитора Понкьелли[433], автора бессмертной «Джоконды». Родственники-музыканты, а также и знатоки музыки рекомендовали настойчивой матери прекратить учение сына, советуя ему стать, например… булочником! И действительно, написанную Джакомо одноактную оперу, посланную на конкурс, забраковали.
Молодой человек вернулся домой в Лукку и впал в ипохондрию на горе своей матери. Она, однако, верила в его талант и снова, сделав последние материальные усилия, послала его в Милан, советуя ему войти в контакт с музыкальными кругами этого города. Однажды он был приглашен в музыкальный салон и, слушая чужую музыку, мрачно подпирал стены. Зная, что он учился композиции, его спросили, послал ли он что-нибудь на только что законченный конкурс? Он ответил, что его вещь была забракована. Ему всё же предложили что-нибудь сыграть. Он сел за рояль и стал играть забракованную вещь, которую он высоко оценивал. Успех был мгновенный и необычайный. Находившиеся в салоне жюри конкурса признались, что это его вещь была им незнакома! Вскоре его опера была поставлена в театре Ла Скала и имела у публики головокружительный успех. Но радость триумфа была омрачена великим горем. Джакомо был вызван в Лукку к умирающей матери, которая радостно перешла в вечность, удостоверившись, что ее мальчик оправдал ее усилия и надежды и стал великим композитором…
Выехав из Лукки, мы свернули направо и взяли направление в сторону горного массива, где находится небольшая деревушка Кьятри. Сначала дорога шла нормально между виноградниками, но вскоре она стала зигзагами круто подниматься в гору под сводом вековых деревьев и высоких кустарников бросавших мрачную тень. Ни повернуть, ни остановиться было невозможно, но надо было полным ходом атаковать подъем. Машина как-то подпрыгивала, буксуя, но настойчиво шла в гору. Жена моя сидела молча, косясь на глубокий овраг, на дне которого мирно журчал ручеек. Продолжалось это четыре или пять долгих километров, но мы выехали всё же на небольшую площадку перед церковкой и домом священника. Мы подошли к парапету. Где-то внизу блестело в солнечных лучах довольно большое круглое озеро, за ним неширокая полоса земли, а далее лазоревый простор Средиземного моря. Без малого семьдесят лет тому назад даже эта душегубная дорога не существовала. Пуччини добирался сюда на спине мула и таким же путем сюда были доставлены строительные материалы для постройки виллы композитора. Мы ее видели внизу недалеко от парапета. Здесь, в эту глушь забирался знаменитый композитор Джакомо Пуччини и здесь он писал свою знаменитую «Тоску». Первое представление «Тоски» происходило в Риме в театре Костанци, ныне Оперный театр, в январе 1900 года в обстановке драматической: был пущен слух, что в театре была установлена адская машина, артисты и публика нервничали чрезвычайно, но всё обошлось благополучно и опера имела огромный успех.
Впервые я слушал и смотрел «Тоску» еще в России в «Народном Доме» в Петрограде. Был я тогда совсем молод и мало что понимал в музыке и пении. Запомнилась мне сцена убийства Скарпия, мастерски проведенная нашей прославленной певицей Марией Николаевной Кузнецовой. С необыкновенной грацией она расставляла подсвечники вокруг лежащего на полу тела убитого Скарпия.
Говорят, что в СССР Скарпия носит сутану кардинала, так сказать, в целях антирелигиозной пропаганды. Может быть, такой театральный костюм даже не нарушает историческую действительность, раз действие происходило в папском Риме, губернатором которого и был именно Скарпия.
Вскоре после окончания гражданской войны я приехал к родственникам в Рим, принимавшим у себя на вилле до 1914 года оперных артистов и музыкантов, которые не отказывались побаловать присутствующих своими выступлениями. Однажды моя тетя А. Н. Сведомская повела меня на репетицию «Тоски», происходящую в студии известной тогда преподавательницы пения Стаме. Репетировал знаменитый и в России до Первой мировой войны баритон Маттия Баттистини[434]. Когда во время перерыва моя тетя представила меня знаменитому певцу, он приветливо заулыбался, стал в театральную позу и запел для меня по-русски — «Не плячь, дития, нэ плячь напрасно…». О старой России он не мог говорить без волнения, вспоминают о ней и все иностранцы до революции в нашем отечестве бывавшие или проживавшие… Прожил я в Италии тогда несколько лет безвыездно, вкусил от певческой науки, и в свою очередь не могу говорить без волнения об этой чудесной стране, о душевном укладе ее жизни и о симпатичнейших ее обитателях: всякий, кто пожил в Италии — навеки стал ее поклонником…
Лет десять тому назад в разгар знойного лета я попал на представление «Тоски» на открытом воздухе в развалинах терм Каракаллы[435]. Это было грандиозно! Сцена, внедренная между древних стен, была огромна. В первом действии в церкви на сцене было не менее 250 статистов, «настоящий» кардинал, а запах ладана доносился до зрителей, сидевших в саду в специально построенном партере. Что ж говорить о голосах, Каварадосси был Марио дель Монако[436], Тоска — Джина Чинья[437], а Скарпия, кажется, Тито Гобби[438]! Каждый звук на открытом воздухе доходил до слушателей и, разумеется, без всяких громкоговорителей. В последнем действии в точности была воспроизведена верхушка замка Святого Ангела. После спектакля мы поехали полюбоваться этим замком при настоящем лунном свете, который освещал еще не заснувший Вечный город…
Из Кьятри, этого орлиного гнезда, где родилась бессмертная «Тоска», мы стали медленно спускаться в направлении озера, виденного нами сверху. Вскоре мы приехали в деревеньку Масса чукколи, что на берегу озера того же названия. В ресторанчике мне зажарили свежего карпа; по моей просьбе сбегали в ближайшую лавочку за сметаной, которую я и вылил на горячую рыбину при общем удивлении присутствующих — ведь в Италии со сметаной едят землянику и малину: странные всё же эти русские друзья!
Отдохнув немного от всех дневных переживаний и впечатлений, мы поехали на противоположную сторону озера. Солнце уже зашло за пригорки, на которых расположена вилла Пуччини в Кьятри. Картина представилась необыкновенной красоты — пригорки и холмы были окрашены в розовый цвет, который отражался и на неподвижной глади озера. Около пристани на сваях стоит кафе-ресторан, куда мы и пошли спросить на счет комнаты. Место это называется «Торре-дель-Лаго (Башня на Озере) — Пуччини».
Нас проводили в старинный дом, при входе в который была высечена графская корона. Любезная хозяйка нам объяснила, что этот дом принадлежал раньше графам Гроттанелли ди Сиена, в котором одно время жил Джакомо Пуччини и где он написал свои знаменитые оперы — «Манон Леско», «Богему», а также частично и «Тоску». Легко можно себе представить, с каким почтительным волнением располагались мы в одной из огромных комнат, где, может быть, и творил великий композитор. Вспомнилось нам, как однажды в Турине присутствовали мы на дневном спектакле «Богемы», на котором впервые выступала в роли Мими, совсем молоденькая певица. От волнения она часто ошибалась, и ей по-видимому действительно было холодно на сцене, изображающей холодную парижскую мансарду. Трогательно было наблюдать, как весь зрительный зал старался помочь дебютантке, подпевал ей, подбодрял, принимая в ней самое деятельное участие. Это вот и есть Италия и итальянцы — в другой стране стали бы свистеть, кричать и даже ругаться…
На другой день утром мы пошли осматривать виллу Джакомо Пуччини. Это был уже «его дом», который он построил по своему вкусу. Здесь родились, «Баттерфляй» — «Суор Анджелика» — «Джанни Скикки», «Турандот» и другие оперы…
Пуччини был страстным охотником. В специальной комнате можно осматривать весь его арсенал охотничьих ружей, сапог, патронташей и ягдташей. Несомненно, что озеро своей красотой и поэтичностью навевало на Джакомо вдохновение. Во всех комнатах виллы можно видеть массу реликвий. Фотографии знаменитых артистов, факсимиле, партитуры, афиши, программы и многое другое, связанное с жизнью и творчеством Пуччини. Имеются реликвии относящиеся и к нашей отечественной певице М. Н. Кузнецовой. Как сейчас вспоминаю эту очаровательную артистку в оперном театре Монте-Карло в 1921 году, эффектно входящей в зрительный зал под руку с маэстро Пуччини… Но не прошло и трех лет, после этого как он скончался после операции в Брюсселе. Тело его было перевезено в Торре-дель-Лаго и замуровано в стене по ту сторону пианино, где в смежном помещении устроена часовня. Таким путем прах композитора покоится возле его пианино, а его вилла стала его мавзолеем…
Наше впечатление после посещения виллы-усыпальницы маэстро еще более усилилось, когда мы прочли надпись над входом:
«24 декабря 1924 года в почтительном порыве жители Торре-дель-Лаго прикрепили этот мрамор на дом, в котором появились на свет замечательные творения бессмертного духа Джакомо Пуччини, дабы по всей вселенной славили они Италию»[439].
XIV. (На итальянской Ривьере)
Всякий раз, когда мы переезжаем итальянскую границу, моя жена мне говорит: «У тебя опять счастливое лицо!». И действительно, это так — и есть с чего! Я подолгу живал в Италии, в этой стране чудес, общался с приветливыми итальянцами и имел много верных друзей. Окончив в свое время классическую гимназию с латинским и греческим языками, когда мы усердно зубрили «Древности» об обоих этих народах, я погружался здесь в эту отдаленную эпоху, оставившую столь много духовных и материальных ценностей, предаваясь, одновременно, и воспоминаниям давно прошедшей молодости.
Возьмем хотя бы пограничный городок Вентимилья. Его древняя часть, расположенная на холме, контролировала в прежние времена проезд внутрь Италии. Два ее собора средневековой архитектуры построены на основаниях храмов Юноны и Кастора и Полукса! Есть с чего сразу же прийти в мифологическо — археологический восторг! И, чем дальше в лес, тем больше дров: сомневаюсь, может ли хватить всей жизни, чтобы всё осмотреть в Италии, следы многих культур и цивилизаций, финикиян, греков, этрусков, римлян, «варваров», норманнов, арабов, испанцев и др.
После Вентимильи, проехав мимо хорошо сохранившегося римского театра, дорога отходит от моря и продолжается мимо домов, гаражей, магазинов и лавок, с грохотом грузовиков и оглушительным трескам мотоциклеток, то есть всё как полагается в современных демократических достижениях техники и полной индивидуальной свободы, которая выражается также и бесцеремонным и шумным поведением прохожих.
А потому приходится вспомнить, подъезжая к городку Бордигера, расположенному среди пальмовых рощ, как 400 лет тому назад папа Сикст V успешно боролся с крикливыми наклонностями толпы.
Во время установки колоссального обелиска на площади Святого Петра в Риме, архитектор, опасаясь, что шум собравшейся вокруг толпы помешает рабочим слышать его приказания, выхлопотал у папы эдикт, наказывающий смертью нарушителей тишины. Разумеется, что зрите ли молча смотрели на производимую работу. В один момент, когда обелиск был уже приподнят, сухие, сильно натянутые канаты, перестали действовать на блоках — катастрофа казалась неизбежной. В это время, среди общей тишины, из толпы раздался крик: «Намочите канаты!». Совет был немедленно приведен в исполнение и обелиск был благополучно поставлен на свое место. Кричавший нарушитель тишины, оказавшийся моряком из Бордигеры, опытным в корабельных снастях, был схвачен и брошен в тюрьму. Папа, извещенный об этом инциденте, освободил его, и, между другими милостями, дал его родному городу Бордигере привилегию доставлять пальмовые ветви в Рим к праздникам. Современный папа Павел VI предпочитает, кажется, бороться не с шумом, а с ветряными мельницами, стараясь примирить непримиримое…[440]
После Бордигеры дорога снова вышла к морю, и мы приехали в небольшой курорт Оспедалетти, что значит «Больнички» — здесь крестоносцы держали своих больных и раненых. Уже многие десятилетия предполагается переименовать городок на более приятное название, ввиду его положения среди плантаций гвоздик, но никак не могут сговориться!
Вскоре, за очередным поворотом дороги, вдалеке показалось Сан-Ремо. В старом русском журнале от 1907 года было напечатано следующее объявление:
Теплое, совершенно без пыли и относительно пейзажей лучшее место для отдыха на Ривьере, а также и любимейшее местопребывание зимою всех, приезжающих ради развлечений на Лазоревый берег Средиземного моря. Многочисленные прогулки и поездки вдоль моря и в горы. Международный спортивный клуб: теннис, крокет, хоккей и пр. Гольф-линкс[441], спокойная гавань для яхт, фешенебельная общественная жизнь, цветочные битвы, регаты и др. Местные скорые поезда в Монте-Карло и в Ниццу. Новое классически — прекрасное казино с роскошным театром. Русское консульство. Русская церковь. Русские врачи. Русская аптека».
Прибавим от себя, что старинная часть Сан-Ремо, как и во всех средневековых городках побережья, прислонена к горе, дома вплотную примыкают друг к другу, а улицы проходят под домами в постоянном полумраке, а лишь где-то вверху можно изредка увидеть клочки рваного неба.
Современная часть города расположена между старым городом и морем. В предыдущих очерках о Ривьере я не раз останавливался на описаниях природы и флоры. Пожалуй, что Сан-Ремо обладает наиболее благоприятными климатическими условиями с почти что субтропической растительностью. Каждый год приезжали сюда многочисленные наши соотечественники «зимовать» под южным средиземноморским солнцем, среди морской лазоревой дали, пальм, эвкалиптов, олеандров и цветов…
В Сан-Ремо, как и во всех местах русского сосредоточения было предпринято построение каменной церкви, взамен временной, находившейся на частной вилле.
В 1910 году, в целях строительства и сбора средств образовался попечительский комитет будущей церкви во главе с Обер-прокурором Святейшего Синода Саблером[442] и с участием Императорского посла в Риме Крупенского[443], русского консула в Сан-Ремо Тилло[444] и др., в том числе А. М. Суханиной[445], женой офицера Лейб-Гвардии Волынского полка, по планам двоюродного брата которой, архитектора А. В. Щусева[446] эта церковь и была построена во имя Христа Спасителя и преподобного Серафима Саровского, со временем ставшей храмом во имя Святой Великомученицы Екатерины. К началу войны 1914 года церковь внешне была закончена, внутри был поставлен очень скромный иконостас, но роспись церкви не была осуществлена.
Впервые я оказался в Сан-Ремо к Рождеству 1921 года, когда в городе было немало русских старожилов, а также и приехавших эмигрантов, еще не растративших остатки своих достояний.
В церкви регулярно совершались богослужения черногорским священником, потому что в крипте покоился сначала Черногорский король, а потом и королева. На их гробнице выгравирована следующая надпись: «Никола / Краљ / Црне Горе / 25.9.1841 † 16.2.1921 // Милена / Краљица / Црне Горе / 22.4.1847 † 3.3.1923[447]».
Был небольшой хор, а я прислуживал при богослужении, вспомнив мою «деятельность» «алтарником» при домовой церкви Третьей Санкт-Петербургской классической гимназии. Священник[448] был мною очень доволен, хлопал меня по плечу и приговаривал: «Хороший дытына!».
Три дочери Черногорской королевской четы воспитывались в Смольном институте. Елена вышла замуж за итальянского короля Виктора-Эммануила III; Анастасия за Георгия Максимилиановича князя Романовского герцога Лейхтенбергского, а вторым браком за Великого Князя Николая Николаевича, будущего Верховного Главнокомандующего; Милица за Великого Князя Петра Николаевича. (Их гробницы находятся в церкви в Каннах[449]).
На погребение Короля Черногорского прибыла из Рима Королева Итальянская. Из Антиба, что на Лазоревом берегу Франции, прибыли в Сан-Ремо Великие Княгини и Великие Князья Николай Николаевич и Петр Николаевич, другие родственники, а также и представители итальянских, югославских и русских организаций участников войны. Так же было и на погребении Королевы Милены в 1923 году.
В 1945 году после освобождения Италии от германской оккупации англо-саксонскими войсками при содействии местных партизан, главным образом коммунистов, уголовными элементами королевские гробницы были разбиты и осквернены, так как были пущены слухи, что в них находилось немало драгоценностей. Внучке Черногорской королевской четы, графине Кальви ди Берголо, дочери королевы Елены, удалось вывезти тела в родовое имение своего мужа в окрестностях Турина, и там сохранить в семейном склепе. Теперь, стараниями известного общественного деятеля командора Рампи, старосты церкви М. А. Стансфильд-Ефремовой[450] и ее помощницы сербки Н. С. Бурмазович-Сперлари[451], тела вновь были водворены в крипт этой церкви. Итальянский король Умберто II, не отрекшийся от престола, но проживающий в изгнании в Португалии, присвоил этим преданным церковным деятельницам звание Придворных Дам и особыми грамотами наградил их королевским орденом «Итальянской Короны» высокой степени.
В 1972 году иконостас был реставрирован профессором школы иконописи при русской церкви в Каннах В. А. Цевчинским. Но своды церкви всё ждут своего «богомаза»[452]. Богослужения совершаются регулярно приезжающим из Ниццы о. Иоанном Янкиным[453] и певчими собора г. Ниццы.
Из Рима мне пишет ныне здравствующий внук Черногорской Королевской Четы, Его Высочество Сергей Георгиевич князь Романовский герцог Лейхтенбергский:
«На бракосочетании Великого Князя Петра Николаевича с королевной Милицей Черногорской в 1889 году в Санкт-Петербурге, во время парадного обеда Государь Император Александр Третий произнес свой знаменитый тост: „Поднимаю бокал за здравие единственного верного друга России — князя Николая Черногорского!“».
Тут же присутствовавшие послы Франции, Германии и Англии переполошились и после обеда бросились к Государю изъясняться в их верности Государю и России. «Мой отец, — продолжает Его Высочество, — присутствовал на этом обеде, как и Великий Князь Николай Николаевич, — и их рассказы об этом „инциденте“ точны и единогласны. Великие послы перепутались не на шутку, а Государь глядел на них с видимым неудовольствием».
Разумеется, что с 1921 года по 1971, то есть за 50 лет, в Сан-Ремо произошли большие перемены: стройки, благоустройства и вообще значительный материальный прогресс жизненных условий населения.
В 1923 году я помогал одному моему престарелому итальянскому другу переезжать из города в недалеко лежащую горную деревушку, куда не было даже шоссейной дороги, а всё передвижение людей и грузов совершалось на мулах по специальным тропам мощеным круглым булыжником. Всю домашнюю обстановку грузили мы на мулов — животное медленно поднималось в гору с привязанными по его бокам пружинными матрасами, или шкафами в разобранном виде, столами, стульями и прочими предметами домашнего обихода. В деревушке не было даже электричества, воды не было в домах — надо было ходить брать ее в «фонтане»…
Строительство началось вскоре по приходе к власти Муссолини. Во время каждого моего приезда к моему другу в его деревушку, — я жил уже во Франции, — я находил новое. В первую очередь была проложена шоссейная дорога. Затем появились электричество и водопровод. В последующие года я уже мог ему телефонировать. Был построен телеферик, одна из станций которого была возле деревушки моего друга, а следующая около поля для игры в гольф.
Теперь, когда я пишу этот очерк, около этой уже основательно разросшейся и модернизированной деревушки заканчивается постройка автострады Вентимилья — Генуя, — «Автострада Цветов». Это совершенно грандиозное сооружение во всех отношениях: два пути в одну сторону и два в обратную, проходящие в этой гористой местности почти исключительно или в туннелях, или мостах с устоями, нередко превышающим сто метров высоты! На строящихся автострадах устраиваются разъезды с бензинными колонками, починочными мастерскими и недорогими ресторанами и кофейнями. Вся стройка разделена на участки, которые на торгах переданы на строительство частным предпринимателям, которые на советском жаргоне называются, не то «буржуями», не то «капиталистами». Я не буду здесь погружаться в схоластику марксизма-ленинизма. Ленин и его сподручные обещали на российских просторах молочные реки и кисельные берега, как только будут вырезаны «буржуи», которые «пьют народную кровь». Вырезали, чтобы упразднить «эксплуатацию человека человеком». Но вместо обещанного рая, все народы СССР очутились во всероссийском концлагере, которому и по сей день конца краю не видно…
В Италии «буржуев» еще не вырезали и, поскольку они представляют собой частную собственность и частную инициативу, они являются наименьшим злом в сравнении с государственным капитализмом Советского Союза.
Чтобы убедиться в этом, предлагаю отправиться со мной в дирекцию участка строительства автострады в районе Сан-Ремо. Мне очень любезно дали исчерпывающие данные об условиях работы в их предприятии. За 8 часовой рабочий день рабочие получают на руки по синдикальным ставкам от 5 до 8 тыс. лир (доллар 600 лир), в зависимости от квалификации, т. е. за вычетом взносов на социальное страхование. Оплачиваются также ежегодные отпуска. А вот и некоторые цены. Белый хлеб (черный не существует) — 200 лир кило; мясо — 2000, сахар — 250; сливочное масло — 150; макароны — 200; рис — 200; растительное масло — 600 лир литр; вино — 150; бензин — 155. Ботинки — 5000; костюм — 30 000. Квартиры сравнительно недороги. Скромная комната с полным пансионом обходится, начиная с 60 000 лир в месяц и дороже, в зависимости от комфорта и стола.
На место работы 25 % рабочих приезжают на своих собственных автомобилях, а 35 % на мотоциклах. Других подбирает специальный автобус предприятия. Многолетние служащие и рабочие предприятий, выходя в отставку, кроме пенсии, получают на руки единовременно два и больше годовых оклада, согласно годам службы. Конечно, существует огромное социальное неравенство и немало имеется «буржуев», которые не работают, но едят. Подавляющее число итальянских рабочих состоит в итальянской компартии и, может быть, тоже мечтает и диктатуре пролетариата, молочных реках и кисельных берегах. В Советском Союзе партийными олигархами, посредством своего полицейского аппарата принуждения, осуществлена их собственная диктатура над пролетариатом, обращенным в коммунистических рабов. Итальянские рабочие-коммунисты по-видимому не отдают себе отчет, что в демократической Италии, как и при всех нормальных режимах, уже имеется диктатура независимых рабочих синдикатов, которые, объявив всеобщую забастовку, в любой момент могут остановить всю жизнь страны и, следовательно, диктовать «буржуям» свою волю.
В ближайшем будущем я собираюсь проехать по этой Автостраде Цветов, любуясь с ее высот совершенно исключительными по своей красоте пейзажами на зеленые горы, цветочные плантации и лазоревые дали Средиземного моря, почти круглый год освещаемые ослепительными лучами южного солнца, как летнего, так и зимнего.
Буду вспоминать переезд моего друга на мулах в его глухую деревушку в 1923 году…
Покидая Сан-Ремо, мы направились к последнему этапу моих очерков о франко-итальянской Ривьере. Дорога, окаймленная разноцветно цветущими олеандрами, продолжает виться вдоль лазоревого моря, то у самой воды, то по небольшим холмам.
Но вот и Арма-ди-Таджиа, теперь прекрасное купальное место, а в 1922 году всего лишь небольшая рыбачья деревушка, где в музыкального названия вилле Вивальди, временно обосновались несколько русских семейств после только что произошедшей всероссийской катастрофы.
Жили мы тогда в типичной итальянской вилле, построенной в три этажа на обрывистой скале, омываемой тихими всплесками летних волн, или порой яростными зимними, хотя во все времена года море часто походило на лазоревую гладь всевозможных оттенков. Средний этаж выходил в экзотический сад с эвкалиптовыми деревьями, пальмами, кактусами различных видов и разноцветными олеандрами. Из нижнего этажа ступеньки лестницы вели на пляж золотистого песка. Это был как бы спасительный оазис успокоения и передышки перед вступлением в нелегкую трудовую жизнь эмигрантского существования.
Сразу же культурные традиции изгнанных «буржуев» предъявили свои права, и служба российскому искусству продолжилась на этих чуждых нам берегах, где невидимо ощущалось присутствие величайшего российского мецената Павла Михайловича Третьякова[454], основателя и обокраденного большевиками владельца Третьяковской галереи в Москве. Среди нас жили две его дочери — Мария Павловна Боткина[455] и Любовь Павловна Бакст[456].
Муж Марии Павловны, капитан второго ранга, Александр Сергеевич Боткин[457], сын лейб-медика и брат лейб-медика, Евгения Сергеевича Боткина, разделившего трагическую судьбу гнусно убиенной в Екатеринбурге Царской семьи. По желанию отца, Александр Сергеевич окончил Военно-Медицинскую Академию в Санкт-Петербурге, но затем поступил во флот строевым офицером, будучи, таким образом, единственным морским офицером Российского Императорского флота со значком Медицинской Академии. Он был замечательный рассказчик, имея за собой неистощимый запас впечатлений о своих дальних плаваниях. С ними была их 16-летняя дочь Марианна[458]. Все Боткины были прекрасно образованы и знали в совершенстве многие иностранные языки, что позволяло им следить за новейшей мировой литературой и искусством. Мария Павловна вела обширную переписку с друзьями, художниками и писателями.
Другом детства Александра Сергеевича был знаменитый математик и судостроитель, генерал по адмиралтейству Алексей Николаевич Крылов[459]. Он остался на службе у большевиков, но среди нас находилась его жена, Елизавета Димитриевна с дочерью Аней 18 лет. Это была тяжелая трагедия. Два сына Крыловых доблестно пали на поле чести в Добровольческой Армии, борясь с охватившим Россию кровавым мраком большевизма. На наших глазах происходила тяжелая драма жены и матери…[460] Через несколько лет, когда мы все рассеялись, Аня Крылова вышла замуж в Лондоне за Петра Леонидовича Капицу[461], знаменитого ученого, и теперь, надо думать, продолжает проживать в Советском Союзе.
В соседней вилле жила другая дочь Третьякова, Любовь Павловна Бакст, жена знаменитого художника-декоратора, с 16-летним сыном Андреем[462], унаследовавшим от своего отца способность к живописи. Он много рисовал, и я часто ему позировал.
Хозяйка виллы, Анна Николаевна Сведомская, сестра моего отца, писательница и меценатка, вдова известного художника, одного их братьев Сведомских, картины которых, написанные, главным образом, на сюжеты древнеримской жизни, можно видеть в Третьяковской галерее, а в Киеве роспись Владимировского собора — Бог — Саваоф, воскрешение Лазаря и др. Ее дочь, моя сверстница, Анна Александровна, унаследовала талант отца, и, кроме живописи обладает большими способностями к скульптуре. Позднее, проживая в Сан-Ремо, она занималась реставрацией картин. У нее находятся несколько картин отца и дяди. Вчера проездом я ее посетил. Знаменательно, что и ее сын унаследовал способности к живописи. Сведомские сродни с Дягилевым и в 1921 году в Риме познакомили меня с ним. Он приглашал меня на свои балеты, которые давались в римском королевском театре, что мне давало иллюзию погружаться в атмосферу незабвенного Мариинского театра в Санкт Петербурге…
Среди обитателей виллы Вивальди следует вспомнить няню Сведомских, Прасковью Алексеевну и няню Боткиных Вареньку[463]. Не зная итальянского языка, они прекрасно справлялись, когда ходили в лавочки деревушки, уверяя, что итальянцы притворяются, что не понимают по-русски: как вообще можно не понимать нашего русского языка!
Но музыкальное название виллы Вивальди действительно себя оправдывало. До войны 1914 года братья Сведомские постоянно проживали в Риме. На их вилле устраивались вокально-музыкальные вечера, когда А. Н. Сведомская принимала знаменитых итальянских певцов, которым сама аккомпанировала. Когда я приехал в Рим после окончания гражданской войны, она познакомила меня с Баттистини, этим кумиром сезонов «итальянской оперы» в России, который, приняв соответствующую театральную позу, спел мне по-русски: «Не плячь, дития, не плячь наприасно!» (из оперы «Демон»).
И на вилле Вивальди продолжилась страсть к музыке и итальянскому пению. А. Н. Сведомская давала уроки пения не только обитателям виллы, но и местной итальянской молодежи. Летом, когда к нам приезжали родственники и знакомые, а также много дачников из Турина и Милана, из открытых окон виллы продолжало нестись пение произведений Вивальди, Скарлатти, Верди, Россини и многих других композиторов, русских и иностранных. Катающиеся на лодках останавливались под окнами виллы, слушали, одобряя певцов заслуженными аплодисментами.
И сегодня можно еще встретить в Арма-ди-Таджиа весьма престарелых участников этих концертов или слушателей и свидетелей, когда жили на вилле Вивальди «синьори русси» — русские господа…
XV. (Во Флоренции)
Издавна на всех языках мира о Флоренции были написаны тысячи книг и многие сотни очерков, в том числе и на русском языке, включая и нашу эмигрантскую прессу. Иллюстрированно и без иллюстраций было рассказано о всех ее достопримечательностях, главным образом в области искусства, музеем которого она теперь является, а также о пульсе жизни этого замечательного города во все эпохи ее истории. Немало наших соотечественников не только побывало в этом удивительном городе, но и подолгу в нем живало. Чтобы не повторяться, отметим всё же, что Гоголь посетил Флоренцию, Достоевский там писал «Идиота», а Чайковский «Пиковую Даму».
Мы же перенесемся на этот раз не в сравнительно недавнее прошлое Флоренции, а более в глубину веков — в XV столетие, когда Ватикан сыграл свою очередную империалистическую карту на предмет искоренения православия в его целом, в том числе и в России. В те времена позиции Ватикана были очень сильны, так как католичество распространялось тогда на всю Западную Европу, ибо Лютер еще не родился и протестантство не отвоевало от Папы пол-Европы.
На этот раз наступление на православие выразилось в организации Флорентийской Унии, то есть «соединения» Католической и Православной Церквей, возглавляемого Римским Папой, с внедрением в православие католических догматов, о которых в этом кратком очерке я не имею возможности распространиться.
Следует отметить, что после крещения Руси при Владимире Святом иерархически русское духовенство было традиционно подчинено в течении почти что пятисот лет константинопольскому патриарху, а потому митрополиты на Руси всегда были «из греков». В княжение Василия Темного (1415–1462) Москва настолько уже возвысилась над хаосом удельного периода, что осознала свою миссию собирания Русской земли, а в религиозном отношении потребовалась необходимость своей автокефалии, то есть канонической независимости от Константинопольского патриарха. В дипломатическом отношении эта проблема была очень сложной: как можно было, не нарушая канонических отношений между Константинополем и Москвой, возыметь своего русского митрополита всея Руси? Последующие события предоставили эту возможность.
В первой половине XV века от Византийской Православной империи оставался всего лишь Константинополь (Царьград), который агонизировал под натиском «неверных», турецких армий и флота. Византийский император и Константинопольский патриарх, как утопающие, буквально хватались за соломинку, мня получить военную поддержку от христианского Запада. Пользуясь таким отчаянным положением константинопольских «схизматиков», папой Евгением IV и был созван Собор во Флоренции, с целью принудить погибающих греков, путем «унификации» признать главенство «латинян» в делах Церкви, то есть Ватикана.
В 1439 году этот Собор и состоялся во Флоренции, на котором присутствовали делегаты Ватикана, Константинополя и Москвы. Москву представлял митрополит Исидор (1436–1441) «из греков». Хотя он и был фактически митрополитом Всея Руси, но сердце его было греческим, а потому оно обливалось кровью при виде наступившей агонии его отечества, Константинополя.
Великий Князь Василий Васильевич снаряжал в Италию митрополита Исидора с чистым сердцем, видя в его миссии лишь идеологическую сторону примирения двух враждующих христианских Церквей, не предполагая даже об империалистических заданиях Ватикана. Митрополит Исидор смог убедить Великого Князя, что он отправляется в Италию на доброе дело обращения латинян к правой вере. Доверяя ученому и умному греку, Великий Князь отправил его с многочисленной свитой, соответственно достоинству своего государства. Свита состояла из ста человек, за которой следовал обоз в 200 коней, везших также несметное количество денег и драгоценностей. Отъезд из Москвы состоялся 8 сентября 1437 года. Делегация держала путь сначала на Новгород и Псков. В Юрьеве ее встретил с великой помпой епископ Юрьевский. Но вероисповедание населения этого города было смешанное: католики и православные. И те, и другие встретили митрополита Исидора с крестами и хоругвями, который, прикладываясь к крестам, оказывал явное предпочтение крестам «латинян», прикладываясь к православным крестам во вторую очередь. Затем он отправился в Ригу, а морским путем в Любек. Здесь православных уже не было, и митрополит вступил в полное общение с католиками. Из Любека он по прямой линии к югу спустился через германские города Нюренберг, Аугсбург, Альпийскую дорогу в Феррару (Италия), где предполагалось учредить Собор, куда и прибыл 18 августа 1438 года, почти через год по выезде из Москвы.
Но в январе 1439 года собор был перенесен во Флоренцию, где и состоялся. Вскоре начались бесконечные догматические препирательства, причем к греческой делегации применялся шантаж, ибо Ватикан, собравший Собор, прекращал им выдачу содержания, которое, по причине обнищания Константинополя, им не поступало из Греции. Митрополит Исидор оказался первоклассным дипломатом, буквально предшественником современной мировой дипломатии. Он — много сведущий философ, на диалектику которого греки возлагали большие надежды, молчит всё время, пока продолжаются богословские рассуждения (догматика не трогает его сердца: он к ней индифферентен) и начинает говорить только тогда, когда богословию пришел конец и наступил момент практической сделки. Он склонил к унии Кесаря, находившегося в отчаянном военном положении пред лицом вражеской турецкой силы, а также и умирающего Константинопольского патриарха Иосифа. Затем, путем разных притеснений и давлений, были вынуждены на Унию и все остальные греческие иерархи. Уния была подписана 5 июля 1439 года. Таким образом Кесарь и Патриарх оказались униатами! Ватикан торжествовал. Папа рукоположил митрополита Исидора в сан кардинала.
Вскоре по подписании Унии митрополит Исидор двинулся в обратный путь. Проездом через Венецию, Будапешт, Краков, Львов, Киев, всюду утверждал Унию, сослужа с католическим духовенством.
В марте 1441 пода он прибыл в Москву. Тотчас же по прибытии 19 марта, в третье воскресение Великого поста, когда он въехал в город по обряду папского легата, то есть с преднесением латинского креста, он тотчас же проследовал в Успенский собор для богослужения. На литургии митрополит Исидор велел поминать на первом месте не имя Константинопольского патриарха, а имя папы Евгения IV. После литургии митрополит приказал своему протодьякону прочесть во всеуслышание с амвона соборный акт 5 июля 1439 года об Унии. (этот акт сохранился до наших дней на латинском, греческом и славянском языках). Затем передал Великому князю послание от папы, в котором Василий Васильевич приглашался быть усердным помощником митрополиту в деле введения Унии.
Быстрота и натиск, с какими действовал Исидор, настолько смутил князя, бояр и епископов, что они в первый момент как бы растерялись, «вси князи», говорит летописец, «умолчаша и бояре и инии мнози, еще же паче и епископы русские вси умолчаша и воздремаша и уснуша». Собравшись с духом, через три дня на четвертый Великий князь Василий Васильевич объявил Исидора еретиком и приказал арестовать его; митрополита — униата заключили в Чудовом монастыре. Собор русского духовенства, обличив ересь Исидора, увещевал его раскаяться и через то получить милость, но он оставался непреклонен. Прошли весна и лето. Князь по-прежнему был в великом затруднении: как ему быть с еретиком-митрополитом? Но последний разрубил гордиев узел: в ночь на 15 сентября он бежал из своего заключения. Великий князь приказал его не преследовать. Из Москвы Исидор побежал через Тверь к литовскому Великому князю Казимиру, а оттуда вскоре в Рим.
Москва осталась без митрополита. Избрание нового митрополита не требовало назначения «из греков», — патриарх и кесарь были униатами! Первым русским митрополитом Московским в всея Руси был выбран архиепископ Иона (1448–1461).
За несколько лет до взятия турками Константинополя, этого «Второго Рима», кесарь Константин Палеолог отверг Унию. Он пал смертью храбрых при штурме Царьграда 29 мая 1453 года. Двуглавый орел кесарей прилетел тогда в «Третий Рим» — Москву и стал, соединившись со святым Победоносцем Георгием, защитником Москвы, эмблемой русских кесарей-царей и императоров.
Как это ни парадоксально, но чистота православия сохранилась до наших дней в Греции, благодаря завоевателям туркам-мусульманам, отличавшимися полной веротерпимостью.
И это, вспомним, точно так же, как и в завоеванной татарами-мусульманами Руси до того на два столетия раньше.
Не прошло и столетия со времен Флорентийской Унии и трагического конца Византийской Империи, как католичество, с появлением материалистического учения гуманиста Эразма Роттердамского, а затеи реформы Лютера и Кальвина, принуждено было уступать перехождению одного северного европейского государства за другим в протестантское вероисповедание, что не обошлось, однако, без зверских и длительных религиозных войн. При Димитрии Самозванце Ватикан еще смог, пользуясь фанатизмом поляков, предпринять очередную агрессию на предмет окатоличивания России и ее захвата вообще, которая, однако, как известно, провалилась. Были сделаны и другие попытки заключить Унию. Хотя в те времена Ватикан еще располагал так называемой Папской областью, то есть территорией всей средней Италии, располагая соответствующей воинской силой, а также могучим аппаратом пропаганды, осуществляемой Орденом иезуитов и аппаратом принуждения, осуществляемого Орденом доминиканцев в лице Святейшей Инквизиции, но европейские монархи, и вообще все власть предержащие, постепенно стали освобождаться от панического страха быть отлученными от церкви.
Заблаговременная психологическая подготовка, а затем и сама так называемая Великая Французская Революция 1789 года, оказалась для Ватикана, как это и следовало ожидать, чревата роковыми последствиями. Окрепшее в результате этой революции масонство вступило в отчаянную борьбу не только с католицизмом, но и вообще со всеми христианскими религиями. Для того, чтобы отнять от Ватикана всю его территорию средней Италии, итальянские «карбонарии», то есть масоны, стали, как это ни парадоксально, вести борьбу за объединение Италии, разделенной тогда на несколько суверенных государств, включая Венецию, входившую в состав Австро-Венгерской Империи. В результате объединения Италии был нанесен и смертельный удар Ватикану, когда, под водительством Гарибальди итальянцы взяли папский Рим и образовали в 1861 году центральное итальянское правительство[464]. Ватикану была оставлена суверенная территория в 44 гектара. Папе ничего не оставалось сделать, как в «добровольно-принудительном» порядке запереться в эту миниатюрную территорию и, протестуя, обратиться из суверена всей средней Италии в «Ватиканского узника».
Разумеется, что объединенная Италия, хотя формально и была объявлена королевством, но по существу оказалась в руках демократического масонства, которое и образовало государственную систему под своим столь нам известным лозунгом «Свобода, Равенство и Братство», воздержавшись всё же открыто объявить его государственным девизом, как это сделано было во Франции. Одним из важнейших пунктов масонской программы всегда является закон отделения Церкви от государства. Влияние Ватикана на всей итальянской территории в религиозно-административном отношении было сведено на нет: в Италии стало возможным строить протестантские кирки и, о ужас! православные храмы «схизматиков», в том числе и наших русских…
Со времен подписания Флорентийской Унии прошло более 450 лет. С благословления Высокопреосвященнейшего Исидора, митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского и разрешения Святейшего Синода, было решено приступить к постройке Свято-Рождественского православного храма во Флоренции, состоящего из верхней церкви и нижней. Владыко Исидор, настаивая на построении храма с благолепной, чисто русской, внешностью и там, где его соименник, несчастной памяти лжемитрополит московский, так позорно предал независимость православия, принявши Флорентийскую Унию, вероятно, имел в виду загладить этот позор, восстановить честь православия, показать его жизненность и устойчивость[465].
Торжество закладки состоялось 16/28 октября 1899 года в присутствии русского посла А. И. Нелидова[466], В. К. Саблера, римского архимандрита Климента[467], местных властей и представителей печати и инославных церквей: французско-реформатской, вальденской и итало-евангелической, префекта графа Караччоло ди Сарно[468], мэра города маркиза Торриджани[469], корпусного командира генерала Бальдиссера[470] и др. Отсутствовало лишь католическое духовенство, которому, по заявлению викария, правила Римско-католической церкви воспрещали участие в торжествах подобного рода.
Работы по постройке происходили регулярно благодаря щедрым пожертвованиям особ Императорского дома и членов русской колонии. Князь Демидов Сан-Донато[471] принес в дар все принадлежности своей церкви в Сан-Донато ценностью в триста тысяч золотых лир; его вдова княгиня Елена Петровна[472] 85 тыс. лир и А. А. Зубов[473] 11 тыс. лир. Государь Император Николай Александрович пожертвовал богатый мраморный иконостас и драгоценные церковные сосуды.
Чин освящения верхней церкви состоялся 8/21 октября 1903 года в присутствии русского императорского посла Нелидова, русского генерального консула, гражданских в военных властей и членов русской колонии. В торжестве случайно участвовали адмирал Вирениус[474] и моряки с «Ослябя», задержанного работами в доках Специи.
По мысли создателей русского православного храма сего, он должен был быть достойным образцом русского зодчества, живописи и ваяния во Флоренции, в этой мировой столице искусств. Храм возведен по плану профессора Императорской Академии Художеств М. Т. Преображенского. Сооруженный из розового кирпича и светло серого камня из окрестностей Флоренции, увенчанный красивыми куполами, он великолепно вырезывается на фоне итальянского неба, невольно привлекая взор изяществом формы и гармоничными сочетаниями красок. Живопись принадлежит выписанным из России художникам: Васильеву[475], Блазнову[476], Киплику[477], Новоскольцеву[478], Шарвароку[479] и др. Местными итальянскими артистами[480] были исполнены художественные резные работы из мрамора на подобие наших русских из дерева.
Внутренность храма удачно гармонирует с его внешним видом: мягкий, золотистый свет, проникающий сквозь разноцветные окна, придает необыкновенно приятный колорит внутренней отделке храма; высокохудожественная в глубоко продуманная роспись стен, тонкой работы беломраморный иконостас со святыми иконами — всё это способствует религиозному подъёму духа и молитвенному настроению прихожан.
Торжество освящения придела во имя Святого Николая Чудотворца (нижняя церковь) было совершено годом раньше, совпавшее с 35-летием служения митрофорного протоиерея о. Владимира Левицкого, настоятеля храма, столь потрудившегося на его создание, в присутствии архимандрита Владимира[481] из Рима, императорского посла Нелидова, С. Д. Шереметева[482], гр. Олсуфьева[483], Б. П. Мансурова[484] и др.
В художественном отношении церковь не уступает верхней. Превосходна живопись икон, составлявших вместе с иконостасом и клиросами, часть Демидовской церкви.
Разумеется, что этот краткий очерк не мог вместить в себе детальное описание внутреннего устройства храма и всех шедевров русского религиозного искусства в нем содержащихся.
Кто хоть раз побывал во Флоренции и посетил православную церковь, у того неизгладимо сохранится в памяти ее своеобразный облик на фоне итальянского пейзажа и невольное чувство искренней признательности к ее созидателям.
Ныне старостой храма является графиня М. В. Олсуфьева[485]. Богослужения регулярно совершаются приезжающим из Ниццы о. Иоанном.
В наши дни практикуется экуменизм — бойтесь волков в овечьей шкуре…
XVI. (Вечный город)
Мою первую ночь в Риме я провел, не сомкнув глаз: испытанные мною переживания при въезде в Вечный город, одна мысль, что я, наконец, нахожусь в нем, и уже виденные мною мимолетно за короткий день его прославленные очертания не давали мне заснуть…
На другой же день я отправился на Форум. Я увидел его с Капитолийского холма. Он показался мне давно знакомым, будто я уж не раз бывал среди этих остатков древнеримского величия: еще в ученические годы я долго и подробно с любовью изучал его планы, его историю и бившийся там пульс жизни великой Римской Империи. Вот арка Септимия Севера, вот храмы Юпитера Победоносного и Аполлона, храм Венеры, Сатурна, божественного Юлия Цезаря, Августа, могила Ромула, арка императора Тита и виднеющийся вдали огромный массив Колизея! Как завороженный смотрел я на эти места, где еще в далекие языческие времена зародилась наша культура, и невольно шептал, сложенные гекзаметрам, имена двенадцати главных римских божеств: Iuno, Vesta, Minerva, Ceres, Diana, Venus, Mars, Mercurius, Jovis, Neptunus, Vulcanus, Apollo.
Вон там, та трибуна, с которой произносились государственными мужами речи, звучавшие на весь тогдашний культурный мир, расположившийся по берегам Средиземного моря. Суровый Катон[486] в своих речах громил отсюда врагов Рима и требовал разрушения Карфагена, заклятого врага латинской культуры: «Ceterum censeo Carthaginem esse delendam», — «Кроме того, я думаю, что Карфаген должен быть разрушен!» — заканчивал он каждую свою речь.
Вон там, Марк Тулий Цицерон, отец Отечества, знаменитый оратор, ученый и судебный деятель, разоблачал в сенате крамольного Катилину: «Quousque tandem Catilina abutere patientia nostra?» — «Доколе, Каталина, будешь ты злоупотреблять терпением нашим?».
В Колизей я пошел ночью. Луна освещала величественные остатки древнего цирка, и ночное безмолвие не нарушало священной тишины этого Святого места: на арене, обильно обагряемой некогда кровью священномучеников, принимавших добровольно во имя веры истинной и уверенности в загробной жизни невероятные мучения, растерзания дикими зверьми и сжигания живьем — стоит ныне большой каменный крест, являющийся на этом месте испытания веры и подвига плоти символом победы духа над материей: здесь в крови и в мучениях утверждалась в течение трехвековых гонений новая Вера, которую возвестил Сын Божий: «Возлюби ближнего своего, как самого себя», и которая победила, в конце концов, и наивный и красивый языческий политеизм, и воинствующий и первобытный Закон Ветхого Завета: «Око за око и зуб за зуб».
Закрыв глаза, я представил себе этот Колизей в один из жесточайших дней великих гонений. Тогда он был облицован драгоценным мрамором и блистал своим великолепием. Яркое южное солнце освещало страшное зрелище: Император, окруженный своими приближенными и патрициями в белоснежных тогах, окаймленных драгоценным и привилегированным пурпуром, подавал знак, и на арену, окруженную столбами с привязанными к ним христианами, и связками облитого смолой хвороста, выходила толпа безоружных мужчин, женщин и детей, во главе с седым старцем, высоко над головой держащим крест, громко исповедующим Имя Христово, любовь к ближнему и прощение своим мучителям… Поджигался осмоленный хворост, начинали пылать живые факелы и в то же время открывались железные решетки и из подземных темных «кулис» цирка показывались, жмурясь от внезапного солнечного света, голодные львы и тигры. Восьмидесятитысячная римская толпа, жадная до кровавых зрелищ, замирала от сладостного ужаса, и лишь рев диких зверей заглушал тогда молитвы осужденных и невольные стоны заживо сжигаемых христиан…
Но мучения исповедников не были напрасны. Их вера и страдания рассеяли клевету, которой было опутано Божественное Учение его врагами, не желавшими принять Закон Нового Завета, и христианство стало тогда неудержимо всё больше и шире распространяться среди римского народа. И вот, наконец, в сражении под Римом в 313 году император Константин и его христианское воинство, воодушевленные видением Креста и начертанных на небе слов: «In hoc signo vinces», — «Сим победиши», — разбил наголову легионы приверженца язычества императора Максенция: христианская религия стала господствующей в Римской Империи. Император Константин перенес свою резиденцию в Византию, которую он назвал Константинополем. Наши же предки, славяне, именовали столицу Кесаря Царьградом. А через 650 лет, в 988 году, Киевский и всея Руси князь Владимир Красное Солнышко крестился в Корсуне со своею дружиной, женился на цесаревне Анне, сестре Византийского императора, и крестил затем киевлян в водах Днепра.
После взятия Константинополя турками в 1453 году двуглавый орел кесарей прилетел в Третий Рим — Москву и стал эмблемой русских кесарей-царей.
На следующее утро я направился в собор Святого Петра (S a n Pietro in Vaticano). Жил я около парка Pincio недалеко от несравненной Испанской площади (piazza di Spagna). Спустившись по монументальной лестнице от церкви Святой Троицы (Trinità dei Monti) и пройдя мимо столь красочных цветочных ларьков, я решил идти окружным путем: через площадь Colonna, с возвышающейся на ней Троянской колонной, на которой можно видеть барельефы, изображающие скифов с их характерными степными лошадками[487]; мимо древнеримского Пантеона, замечательно сохранившегося памятника латинского зодчества, круглого языческого храма, который современные римляне фамильярно называют Ротондой: направляясь затем к грандиозной усыпальнице императора Адриана, ныне замок Святого Ангела (Castel Sant’Angelo), сыгравший немалую роль в жизни средневекового Рима, я перешел на другую сторону Тибра через мост Святого Ангела, построенный 1700 лет тому назад по повелению этого императора.
Вскоре перед моими глазами открылся замечательный ансамбль площади Святого Петра и собора со знаменитыми, как крылья раскинувшимися портиками, египетским обелиском и фонтанами. Мне невольно вспомнился Казанский собор в Петербурге; архитектор, задумавший его, несомненно вдохновлялся бессмертным творением строителей собора Святого Петра Браманте[488], Рафаэля, Микеланджело и других бессмертных зодчих, скульпторов и художников.
Войдя в собор, я увидел в центре направо почерневшую бронзовую статую Святого Петра. Апостол изображен в сидячем положении, в библейском одеянии и в сандалиях. Статуя установлена на мраморном пьедестале, высотою немного больше метра. Молящиеся подходят, крестятся и целуют пальцы ступни Апостола. Заметив, что металл в этом месте оказался сильно стертым и контуры пальцев начали сглаживаться от миллиардов поцелуев верующих, я вновь почувствовал в себе, что уже неоднократно случалось со мной в этом удивительном городе, своего рода, мистический трепет при этом еще раз столь явном напоминании живущим о как бы непрестанном духовном присутствии среди нас пятидесяти поколений почивших предков, лобызавших пальцы этой статуи.
В начале первого столетия нашей эры в Рим прибыл любимый ученик Христа апостол Петр и стал проповедовать в тогдашней столице мира учение Сына Божия и созидать Его святую Церковь во исполнение Его слов: «Tu es Petrus et super hanc petram aedifcabo ecclesiam meam» — «И аз же тебе глаголю, яко ты еси Петр и на сем камени созижду Церковь мою и врата адова не одолеют ей». (Матфея XVI. 17–18).
И на том самом месте, где две тысячи лет тому назад стоял цирк Нерона, в котором произошли первые гонения на христиан, а теперь возвышается собор Святого Петра, принял он мученическую кончину, распятый, по его собственному желанию, головой вниз, дабы его казнь не была бы сходной с Голгофой его распятого Учителя. Тут же он был и погребен.
В середине V века из далекой Азии хлынули на Европу полчища гуннов под водительством «Бича Божия», страшного восточного деспота, Атиллы, уничтожавшего всё на своем пути: трава не росла более на той земле, куда ступало копыто его коня… В 452 году его дикие полчища вторглись в Италию. Прославленные римские легионы не смогли сдержать врага, подавляющего их своею численностью и стремительным натиском своей дикой азиатской конницы. Аквилея, Альтинум, Падуя и Милан были преданы огню и мечу. Всей Италии грозила опасность разграбления и уничтожения. Уже под самыми стенами Вечного Города горели костры кочевников, раздавались их дикие крики и ржание их азиатских лохматых степных лошадей. Объятые ужасом римляне спрашивали себя, неужели же их городу, этой сокровищнице искусства, хранилищу многовековых достижений человеческого гения и колыбели христианской культуры, а также и им самим, придется погибнуть от руки безродных варваров в море огня и крови? Но Господь решил сохранить на этот раз великий и грешный Рим: и вот произошло чудо — Атилла внезапно приостановил военные действия и изъявил готовность вступить в переговоры!
Может быть, сердце варвара уже дрогнуло при виде уничтожения его полчищами в северной Италии бесценных творений римской цивилизации; может быть, его просветлевший ум склонился перед величием Рима, и его рука не осмелилась посягнуть на раскинувшуюся перед ним столицу мира? Папа Лев I, от имени императора, со всею силою своего ораторского таланта, увещевал Атиллу пощадить Рим, принять несметный выкуп и отвести свои войска от города. Предание говорит, что во время этих трагических бдений на помощь папе явился в бесплотном сиянии сам Апостол Петр и грозил пораженному варвару огненным мечом и небесными карами…
Атилла отошел вскоре от города, а затем увел свои полчища за Альпы.
В ознаменование столь чудесного спасения Вечного Города и его жителей от неминуемой гибели, папа Лев I приказал отлить из бронзы идола самого Юпитера Капитолийского статую Святого Петра, покровителя города Рима, и поставить ее в его базилику, где она находится и по сей день.
С тех пор прошло 1500 лет… Верующие всех времен, всех народов, всех рас, всех цветов и языков не переставали в течение веков посещать Вечный Город и благоговейно лобызать пальцы ступни священного изображения первого ученика Христова…
Sanctus Petrus Apostolus ora pro nobis! — Святой Апостол Петр, моли Бога о нас!