— Успокойся уже, глупая псина! Кроме меня здесь никого нет. — Киллер был не в восторге от поводка. — Что, не нравится? Но сегодня я не могу выпустить тебя без привязи. Еще набросишься на кого! Я сама знаю, что такое плохое настроение. Так что у тебя есть выбор: либо гулять на поводке, либо остаться без прогулки.
Наконец ей удалось застегнуть ремешок у него на шее, и, когда она уже распрямилась, Киллер шершавым языком лизнул ее в щеку.
— Только не воображай, что ты для меня что-то значишь!
Пса это мало волновало. Он встряхнул ушами и затрусил подле Камиллы, приспосабливаясь к ее шагу.
Камилла часто гуляла по ночам. С тех пор, как она работала в поле, спалось ей намного лучше, хотя иногда ее все еще донимали кошмары. Тогда она вставала и шла бродить под звездным небом. Киллер сопровождал хозяйку, так что бояться было нечего.
Сегодняшним вечером она, сама того не замечая, взяла быстрый темп, что хорошо помогало выпустить пар. Ее мысли вновь и вновь возвращались к Бобу. Что этот придурок о себе воображает! Подумать только! Обвинить ее в том, что она не в состоянии выдержать даже фильм! Представить ее трусихой, которая боится на шаг удалиться от фермы!
Боб понятия не имеет о том, через что ей пришлось пройти! И слава Богу! А она-то в первый раз с того злосчастного вечера решилась рассказать. Немного, но все-таки… Так вдруг захотелось облегчить свое сердце… А вместо этого он принялся ее упрекать. Придурок, одно слово — придурок!
С того вечера, когда все случилось, все старались ее утешить, все обходились с ней как с хрустальной вазой. Все! И только этот медведь постоянно наступал ей на больную мозоль. С каким удовольствием она расцарапала бы его нахальную морду!
Камилла оступилась и чуть не полетела на землю. В этот момент она увидела у себя на веранде Боба. Он стоял под лампой, как будто не хотел, чтобы она испугалась при виде выступающей из темноты фигуры. Но чувство, охватившее ее, можно было назвать как угодно, только не страхом. И не злостью. Хотя первой мыслью Камиллы было: «Сейчас он у меня получит!»
Киллер залаял и принялся рваться с поводка.
— Эй, Дарби, потише!
Пес сначала сел перед Бобом, а потом улегся у его ног, положив морду на передние лапы. Камилла только покачала головой при виде такой кротости.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она, отстегивая поводок.
— Жду тебя.
— Это понятно. А зачем?
— Потому что у меня создалось впечатление, что ты обиделась.
— Конечно, обиделась.
— Так вот, я хотел сказать тебе, что нечего дуться как капризная барышня. Ты вполне в состоянии выдержать мои не слишком-то приятные замечания да еще и ответить.
— Вот тут ты чертовски прав!
Камилла решительно придвинулась к Бобу, выставив вперед палец, и сама не заметила, как оказалась в его объятиях. Его поцелуй был по-мужски требовательным и таким глубоким, что Камилла едва не задохнулась.
Не выпуская ее губ и тесно прижав Камиллу к себе, Боб потянул ее в дом, прикрыл дверь и выключил свет на веранде. Теперь обе его руки были заняты только Камиллой.
Только лунный свет в глазах Боба — вот и все, что осталось от большого мира, отступившего во тьму за незашторенными окнами. Опустив голову на его мускулистую грудь, она чувствовала себя не просто в безопасности. Впервые за последние полгода — если вообще не впервые в жизни — Камилла, обессиленная и вычерпанная до дна, ощутила, как в ней зарождаются новые жизненные силы и крепнет уверенность в завтрашнем дне…
— Я знал, что нам будет хорошо, Милл, но чтобы так! Я никогда не испытывал ничего подобного, — проговорил Боб.
— Я тоже, — тихим голосом призналась она, радуясь, что в темноте не видно, как краска заливает ее лицо. — Я целую вечность не чувствовала себя такой… живой, что ли. Я и подумать не могла, что смогу еще когда-нибудь хоть что-то почувствовать…
— Тебе нужно время, чтобы оправиться. Теперь все будет хорошо.
Камилла еще больше смутилась и осторожным движением убрала прилипшую прядь с его лба. Она ни о чем не жалела. Боб помог ей на свой лад. Как мужчина может помочь женщине почувствовать себя желанной, а значит — живой.
Но ведь речь не о ней одной. У Боба двое сыновей, которых предала мать. Разве он может вступить в более или менее постоянную связь с какой-нибудь женщиной, бередя еще больше их душевные раны?
Сама она меньше всего была готова увидеть себя в роли спутницы жизни Боба. Да еще мачехи его сыновей. Вот уж совсем неподходящая кандидатура! Камилла жила, не загадывая дальше завтрашнего дня.
— Ну и как мы все это назовем, Боб Макдагл?
— А тебе непременно нужно давать всему названия? Я не люблю навешивать ярлыки.
— Я тоже, но не хотелось бы причинить тебе боль.
— Я большой мальчик.
— Я заметила. — Камилла положила руку ему на живот.
Боб пальцем провел по кончику ее носа:
— Я не это имел в виду.
— Да? Разве? Тогда скажем так: я не знаю, что с нами дальше будет.
— Как захочешь, так и будет. То, что мы посчитаем естественным в наших отношениях.
Уж кто-кто, а Камилла знала, как легко, в одно мгновение, может быть разрушена вся жизнь. Боб казался сильным и крепким, да таким он, собственно, и был. Но еще несколько минут назад проглянуло в нем что-то беззащитное, и он нуждался в своей Милл так же сильно, как она в нем.
— Хорошо. Это меня устраивает, — серьезно сказала Камилла. — Пусть будут естественные отношения. Только бы ни один из нас не питал несбыточных ожиданий.
Боб остановил свои поглаживания и попытался поймать ее взгляд.
— Чего ты боишься, Милл?
Она боялась многого. Боялась ранить его чувства. Боялась разочаровать мужчину, заслуживающего такую женщину, которая никогда не разочаровала бы его. Боялась слишком привязаться к нему. Но вслух она сказала:
— Не стану тебя обманывать, Макдагл. Я любила Роберта. И до сих пор люблю его. И не в моей власти это изменить.
— А кто тебя об этом просит? — отчеканил Боб и, словно устыдившись своей резкости, привлек ее к себе и поцеловал.
Камилла ответила на его поцелуй. Их страсть разгорелась с новой силой, и они снова любили друг друга так, что у Камиллы больше не было ни сил, ни возможности предаваться размышлениям.
Посреди ночи она заметалась в кошмаре, но Боб снова обнял ее, утешил, успокоил и прогнал все страхи.
Когда она открыла глаза в следующий раз, за окном занимался новый день, а Боб исчез.
Глава 7
Целых три дня Макдаглы были озадачены дурным настроением главы семейства.
Этим утром Боб услышал наверху шевеление, быстро допил свой кофе и натянул на лицо улыбку. Когда послышались первые звуки традиционной утренней перебранки близнецов, он уже взбивал яйца для омлета. А когда раздался стук палки отца, доставал из тостера последнюю порцию поджаренного хлеба.
Отец появился в кухне первым.
— Ну и жару обещали на сегодня, — привычно проворчал он. — Двадцать восемь градусов — это уж слишком для мая!
— Хм. — Боб заметил, что его односложный комментарий прозвучал не очень-то приветливо, и повторил его более дружелюбным тоном.
Макдагл-старший налил себе кофе, сел на табурет и бросил на сына обеспокоенный взгляд. Но поскольку тот продолжал помалкивать, спросил:
— Ты хоть на минутку прилег сегодня? Уже три ночи слушаю, как ты меряешь шагами комнату. Ты не заболел?
— Я чувствую себя бодро, как никогда, — заверил Боб. — А как у тебя дела, отец?
Джон Макдагл чуть было не проглотил язык — сын никогда не справлялся о его здоровье. И не потому, что не любил его, а просто старик имел обыкновение расписывать свое состояние до мельчайших подробностей. Он не нашелся, что ответить, и только молча наблюдал, как Боб готовит омлет, тосты и яблочный сок.
— Ты подаешь мне завтрак?! — не выдержал он.
— Разве плохо начать утро с хорошей еды?
— Да нет, я не жалуюсь… — смешался Макдагл-старший и, воспользовавшись тем, что у сына, похоже, исправилось настроение, осторожно спросил: — Видел, ты вчера получил толстый пакет. Новая работа?
— Да.
В другое время его порадовал бы этот заказ. Боб работал на разные учреждения, но научные переводы для Лэнгли приносили ему особое удовольствие от работы. Однако сейчас ему предстоял перевод посложнее.
Боб интуитивно чувствовал, что высказывания Камиллы далеко не всегда выражают то, что она в действительности думает и чувствует. Как ее понять? Как правильно перевести на свой язык ее мысли?
Мальчишки штурмом взяли кухню и, выхватывая друг у друга ложку, навалили на свои тарелки горы омлета. Боб пододвинул им стаканы с соком, скользнул взглядом по отцу, занятому утренней газетой, и уставился в окно.
На дворе светило раннее солнце. Но Боб видел перед собой не капли росы на траве и в кронах яблонь. Перед ним сверкали глаза Камиллы. Так же сияли они и в луче лунного света три ночи назад. Он вспомнил шелковистость ее кожи, упругость ее обнаженного тела и… выронил стакан из рук. Близнецы притихли: отец даже не выругался! Боб машинально взял тряпку и стал вытирать лужицу.
Нет, он нисколько не обиделся, когда под конец их безумной ночи Камилла сказала, что все еще любит своего Роберта. Его скорее удивило бы, если бы было наоборот. Камилла — не Дэбби. Если уж она выбрала человека, то это до конца жизни. Камилла не убивалась бы так по умершему мужу, если бы не любила его…
Боб встряхнулся. Отец говорил что-то о визите к глазному врачу, сыновья непривычно молча жевали. Через пару недель закончится школа, у них начнутся каникулы… Боб посмотрел на детей и снова уставился в окно. Ободренный его взглядом, Син немедленно возобновил свои приставания:
— Пап, не хочу действовать тебе на нервы, но лошадь…
— Ладно.
— Что — ладно? Ты купишь мне лошадь? Ура! — Син сорвался с места как сумасшедший.
Боб смотрел в окно. Как нежно она приникала к его груди… И как бурно, как самозабвенно откликалась на его ласки. А ведь он уложил ее в постель, ничуть не думая о взаимности! Он притворялся, что хочет переспать с Камиллой ради нее. Какой эгоизм!.. Но ведь не только эгоизм. Она так замкнулась в себе, и он правда не хотел, чтобы нашелся какой-нибудь идиот, который воспользовался бы этим и обидел ее. А он никогда такого не сделает. То, что он переспал с ней, совсем не обидело ее. И его тоже. Он поможет ей выздороветь. Что в этом плохого? И пусть она по-прежнему чувствует привязанность к своему Роберту. Это даже вызывает уважение.