выпечки и вафельницы… Все новое, никогда не использованное.
И эта коробка была отодвинута в сторону. Третья не должна бы вроде бросить ее в водоворот воспоминаний. Здесь была сложена ее одежда. Но поверху лежал зеленый пуловер, который Роберт подарил ей на последний день рождения. Она так радовалась подарку, хотя Роберт и не подозревал, что жена ненавидела ядовито-зеленый цвет…
Камилла отшвырнула коробку с таким грохотом, что Киллер на веранде вздрогнул и коротко рявкнул. «Завтра же все это выкинем», — успокоила она пса. Но тот, казалось, не слишком-то ей поверил, и она добавила: «Вот увидишь, рука у меня не дрогнет!» Киллер заворчал. «Не веришь? Думаешь, передумаю? Просто сейчас уже почти восемь и поздно браться за это дело». Киллер протяжно зевнул. Камилла громко выругалась и принялась за работу.
Она отвезла на свалку две машины картонок и шмоток. И когда вернулась из последнего рейса, было уже за полночь. Больше она сегодня сделать не могла. Камилла быстро приняла душ и скользнула в постель. После такой титанической работы ей казалось, что она будет спать как убитая.
Но не тут-то было.
Сначала, как в калейдоскопе, перед глазами замелькали картинки ее свадьбы. Почему-то ее покойная мать, Марго, расчесывала ей волосы и причитала: «Ты самая красивая невеста на свете, но если ты не уверена, я не буду заплетать тебе косы». Потом появился ее отец, Колин, с его пронзительными, голубыми, как у Виолетты, глазами. Он заключил Милл в объятия и сказал: «Никогда не думал, что ты найдешь счастье с городским парнем, дочка. Я приму его, раз уж он тебе так нужен. Но если он сделает тебе что-то плохое, я пристрелю его».
Вся в слезах, в тоске по родителям, Камилла металась по скомканным простыням. Но тут вдруг появилась Дэзи, ее старшая сестра, невозможно сексуальная и привлекательная. Она погрозила Камилле пальцем и строго предупредила: «Не плачь, Милли, и не езди в Бостон! Он хороший парень, но ты недолго сможешь удержать его возле себя. Не езди в Бостон!»
Камилла бросилась искать Роберта, но тут разразилась страшная гроза, и ее белое подвенечное платье превратилось в черные вериги, которые сжимали ей грудь и не давали дышать. Она скорее почувствовала, чем увидела, что из темноты надвигаются на нее страшные тени, услышала предсмертный крик Роберта и провалилась в густой вязкий туман. Откуда-то из-за темных туч послышался грозный окрик судьи: «Не усугубляй трагедию!», и снова кто-то страшно захохотал в темноте.
Камилла заплакала. И тут послышался такой нежный, такой родной голос Роберта: «Эй, потише! Все хорошо. Я с тобой». «Нет, это не Роберт, это Боб», — подумала Камилла и сразу успокоилась. Боб всегда появлялся там, где в нем была нужда. Он широко раскинул руки и заключил ее в объятия. «Как хорошо, что ты их прогнал», — прошептала Камилла, а Боб склонился над ней и поцеловал. «Какой реальный поцелуй», — улыбнулась Камилла.
Так, свежим ночным ветром, мог пахнуть только Боб. «Наверное, распахнулось окно», — сквозь сон подумала. Камилла. Киллер свернулся клубочком где-то у ее ног. «Вот нахал». Она лениво спихнула его с постели. Но Киллер вдруг превратился в Боба, который улегся возле нее в колючей фланелевой рубашке. «Какой необычный сон», — проворчала Камилла. Зато во сне можно говорить вещи, которые никогда не скажешь в реальности:
— Мне страшно, Боб!
— Я знаю.
— И я никогда не перестану чувствовать себя виноватой. Он умер, а я жива. Он защитил меня, а я не смогла ему помочь.
— Не будем больше о нем! — Боб снова поцеловал ее.
Камилла, как и все нормальные женщины, часто видела эротические сны. Но такого — еще никогда. От жарких поцелуев загорелось все тело. Каким-то чудесным образом с Боба исчезла фланелевая рубашка. Простыня превратилась в его обнаженное тело. Камилла вспомнила его неподражаемые поцелуи, то сладкие и нежные, то чувственные и будоражащие, то такие интимные и возбуждающие, что у нее замирало сердце.
— Боб, Боб! — Камилла не была уверена, шептала она его имя вслух, или это говорило ее сердце.
А потом она услышала собственный тихий смех и вместе с ним — нежный шепот Боба. Он улыбался ей в темноте, легонько тянул к себе, целуя лоб, волосы, кончики пальцев…
«Я и подумать не могла!..» — безмолвно прошептала Камилла. Ей показалось, что все только начинается. Она улыбнулась и… заснула.
Когда она проснулась, солнце пробивалось сквозь закрытые жалюзи. Она почувствовала тепло чужого тела рядом с собой и осторожно открыла глаза. Киллер лежал у нее на постели и не сводил с хозяйки полного надежды взгляда. Камилла облегченно вздохнула:
— Все поняла. Ты хочешь гулять. — Она лениво потянулась. — А с каких это пор ты спишь со мной?
Пес коротко рявкнул.
— Разве твое место не на дворе, ты, шелудивая скотина?
Киллер лизнул ей руку.
— Не подлизывайся! Ты не мой! У меня вообще никого нет. Что, забыл? И не смей ко мне привязываться!
«Шелудивая скотина» нежно лизнула ее в лицо. Камилла выругалась и спустила с постели ноги. Киллер преданно смотрел ей в глаза, и тут на память пришел удивительный сон. Такой сладкий, такой приятный…
Вдруг взгляд Камиллы остановился. На полу лежал носок. Вообще-то в этом не было ничего необычного. Но это был не ее носок! И, судя по размерам, он мог принадлежать только одной персоне. Как ошпаренная, Камилла вскочила с кровати.
На одном дыхании она прошла целый ряд лаванды. Доказательством ее неуемного трудового порыва стали огромные пузыри на ладонях. Когда Камилла стягивала хлопчатобумажные перчатки, два нарыва лопнули и теперь причиняли ужасную боль.
Зато плантацию было не узнать. Никакого сравнения с тем запустением, что царило здесь еще месяц назад. Благодаря перегною кустики распрямились, а ряды стояли ровно, как новобранцы на плацу. Камилла вздохнула и, натянув перчатки, снова принялась за работу.
— Привет, Камилла, — выдохнули близнецы как один. Она и не заметила, как они подошли.
— Сегодня мне не нужна ваша помощь.
— Ты каждый день это говоришь, — попенял ей Син.
— И не спорь с нами. У нас сегодня был тяжелый день, — закончил мысль брата Саймон.
Камилла не стала расспрашивать. Не ее дело, почему близнецы сегодня не в настроении. Ее дело понять, почему их отец позволяет себе залезать в ее спальню и любить ее до потери пульса.
Киллер, предатель, позволил каждому из близнецов погладить и потискать себя. Но мальчишки не стали долго возиться с ним. Они набросились на лаванду с таким остервенением, словно и у них были сходные с ней проблемы.
Камилла дошла до последнего ряда. Все, сегодня без пластыря она не сможет больше отрезать ни веточки. Син играючи догнал ее по своему ряду.
— Папа обещал мне лошадь.
— Да? — Камилла не хотела ввязываться в разговор, но она знала, каким заветным желанием было для Сина иметь лошадь. Однако сейчас вид у мальчика был отнюдь не восторженный, и она добавила: — Скоро?
— Пока не знаю, надо сначала закончить учебный год. А она сегодня ночью звонила.
Последнее предложение звучало как продолжение предыдущего, но логики здесь не было никакой. Наверное, не стоило спрашивать, но что-то подстегнуло Камиллу:
— Кто?
— Мамаша. — Син вложил в это слово все отвращение, всю злобу, на какую только был способен. — Не знаю, почему папа не подошел к телефону. Наверное, заработался в кабинете. А дед вообще уже не слышит звонка, когда наверху.
— Да?
Син распрямился и посмотрел в ту сторону поля, где работал Саймон.
— Его она тоже позвала к телефону. Как будто нам это надо! Понимаешь, после столького времени! — Он ожесточенно отрезал ветки и складывал их в корзину. — Она просто бросила нас. Потому что ей на нас плевать. А теперь звонит и хочет, чтобы все снова было в шоколаде! Понимаешь, так вот просто!
Камилла не знала, что и сказать. Ее сердце сжалось от жалости и непонятной тревоги.
— Сказала, что она задыхалась здесь. Что ей нужно жизненное пространство. И если бы еще хоть на день осталась на ферме, сдохла бы, представляешь? А она не хотела, чтобы мы видели, как она подыхает. Не хотела нас травмировать. Ты слышала когда-нибудь такое дерьмо?
Саймон, который работал на другом конце поля, неожиданно вырос перед ними:
— Ты, дурак, не говори при Камилле «дерьмо»!
— Почемуй-то? Ей это нипочем.
— Все равно!
— Да ты чё, она же не жеманная девчонка! Она своя. — Син резал, не поднимая головы. — И знаешь, что я сказал матери?
— Что?
— Что ничего не в шоколаде, когда мать вот так просто сваливает! — На мгновение Син поднял глаза, в которых застыли тоска и ненависть.
— Ага, мы сказали ей то же, что она нам тогда. — Теперь и Саймон не поднимал головы от кустов. — Что нам тоже нужно жизненное пространство. И мы тоже задыхались без матери. А теперь она может и дальше жить со своим дружком — нам она не нужна! И папе не нужна!
— Мы хотели сразу рассказать отцу, но он то ли работал, то ли спал, и мы не стали ему мешать.
— Ага, — поддержал брата Саймон. — Рассказали ему сегодня утром. И он так разозлился!
— На вас?
Оба одновременно пожали плечами.
— Сначала сказал, что мы могли бы говорить с ней повежливее, она все-таки наша мать. И не важно, что она сделала, главное, что сейчас хочет показать, будто очень сожалеет. Видала такой идиотизм?
— Ага, мы ему так и сказали, а он совсем разбушевался и начал на нас орать. Разве это справедливо?
Камилла сглотнула.
— Почему вы меня спрашиваете? Это ваше с отцом дело. Мое мнение не в счет.
— Еще как в счет! — заверил ее Син. — Разве папа не должен быть на нашей стороне? И почему это мы должны быть с ней вежливыми?
— И что это за дурацкое выражение — «жизненное пространство»? вклинился Саймон.
— Это не просто выражение. — Камилла обрадовалась, что можно слегка отойти от темы.
— Все равно, — не отступал Син, — никто человека не бросает, когда ему плохо. Наоборот! Разве нет? Папа всегда говорил, что в беде надо держаться друг друга. А мать свалила, потому что сама так хотела. Все. Баста.