— Пока Элли не предложила переспать с ним тоже, — догадывается Фанни.
— Да. Она сказала, что тогда все снова будет по-честному. Никогда не забуду выражения лица Сэма, когда она это сказала… Мы оба просто онемели от изумления, честно говоря. Это показалось нам чем-то невероятно великодушным. Показалось, что одним ударом мы покончим с ревностью, собственничеством. То были 6о-е, мы, знаете ли, воображали, что перекраиваем сексуальные отношения человечества. Поэтому на следующий вечер я испарился, а Элли отправилась в постель с Сэмом. Я с ним потом никогда об этом не говорил. А мы снова стали добродетельной платонической троицей. Но, конечно, по-старому уже не получалось. Мы съели запретный плод или по крайней мере отъели от него изрядный кус. В конце концов Элли пришлось выбирать между нами.
— В книге девушка спит с обоими довольно долго, — замечает Фанни.
— Это все выдумки, — объясняет Адриан. — В литературе всегда больше секса, чем в жизни, вы никогда не обращали внимания? Как бы то ни было, после всяческих разочарований, неудачных экспериментов с другими молодыми людьми и тому подобного, Элли предпочла меня. В романе она, разумеется, не выходит замуж ни за того, ни за другого, и каждый идет своей дорогой.
Фанни молчит — а вдруг Адриан скажет что-нибудь еще? Но он ничего больше не говорит.
— Это было потрясающе. Спасибо.
— Теперь я думаю, вы тоже должны рассказать о себе что-нибудь очень… личное, — просит он.
— Почему?
— Справедливости ради.
— Ладно, — соглашается она. — Что бы вы хотели услышать?
— Ну… о вашей татуировке.
Фанни вроде бы смущается.
— О моей бабочке?
— Я не мог не заметить ее, когда… — Он машет в сторону сауны. — Вы сделали ее ради девушки из пригорода, которая все еще живет у вас в душе и порой рвется наружу?
— Нет, я сделала ее, чтобы угодить моему бойфренду.
— Крайтону?
— Нет, что вы! Это же было сто лет назад! Сразу после школы, перед университетом. В тот год я немного тронулась мозгами из-за одного парня. Рок-музыканта. С головы до пят в татуировках. Он все время наезжал на меня — хотел, чтобы я тоже сделала татуировку, и я так помешалась на нем, что согласилась. Надоела она мне до чертиков! В том смысле, что летом из-за нее платье без рукавов не наденешь.
— А, по-моему, очаровательно. Словно бабочка только что порхнула к вам на плечо.
— К сожалению, у нее в узоре крыльев — инициалы Брюса.
— Я не разглядел.
— Стоит кому-нибудь на вечеринке их заметить, и от этой темы уже не отвертеться.
— Да, понимаю, это, наверное, надоедает. А ее нельзя вывести?
— Только путем пересадки кожи. — Она стягивает халат с плеча и косится на татуировку. — Ничуть не побледнела. На всю жизнь заклеймил меня, дурень чертов.
Адриан подходит к Фанни, чтобы рассмотреть татуировку.
— Б. Б., — читает он.
— Брюс Бакстер.
— Больно было?
— Ужас!
— А сейчас?
— Совсем ничего не чувствую.
— А знаете, прелестный узор, — Адриан ведет пальцем по контуру татуировки.
Он касается Фанни впервые, если не считать официального рукопожатия при знакомстве, и в этом прикосновении есть что-то интимное, почти эротическое. Оба явно ощущают, что подошли к опасной черте: они застывают на месте, уподобившись фигурам на античном фризе. Палец все еще лежит на плече Фанни, словно Адриан, как лепидоптеролог, с увлечением изучает интересный образец. Взгляд Фанни прикован к пальцу Адриана. Ни он, ни она не прерывают молчания. Его прерывает Элинор.
— Я вам помешала? — бросает она с порога кухни.
Адриан круто поворачивается и отскакивает от шезлонга. Фанни натягивает на плечо халат и встает.
— Элли! — восклицает Адриан. — Ты так рано. Я не слышал, как подъехала машина.
— Она заглохла у деревни. Я пошла пешком через поле.
— Это Фанни Таррант.
— Я догадалась, — говорит Элинор.
— Привет, — произносит Фанни, но Элинор даже не смотрит на нее.
— А мы как раз из сауны, — лепечет Адриан.
— Как мило, — сухо замечает Элинор.
— А что с машиной?
— Не знаю. Наверное, бензин кончился.
Фанни едва сдерживает смех. Адриан ловит ее взгляд и тоже улыбается.
— Я что, сказала что-то смешное?
— Нет, просто… неважно.
— Я лучше пойду оденусь, — говорит Фанни, — извините. — И выходит в кухонную дверь.
— Я не ждал тебя так рано, — обращается Адриан к Элинор.
— Это заметно, — отрезает Элинор.
— Элли! Не говори глупости.
— У Розмари очередная мигрень, поэтому я уехала домой рано, — объясняет Элинор. — Ну, и какова она в обнаженном виде?
— Понятия не имею. Ты же знаешь, в сауне совсем темно.
— Ну а в душевой?
— Мы не принимали душ вместе. Я остался в сауне после того, как она… — Адриан делает нетерпеливый жест. — Не понимаю, почему я должен играть в эту дурацкую игру. Пойду переоденусь.
Сделав несколько шагов в сторону кухни, он передумывает, поворачивает назад и через холл идет к лестнице.
Погруженная в свои мысли Элинор стоит некоторое время, ухватившись за край обеденного стола. Затем медленно обходит глазами комнату, как человек, который ищет вещественные доказательства. Ее взгляд падает на кофейный столик с магнитофоном Фанни, она берет его, вертит в руках, словно пытается дознаться, что там внутри. У миниатюрного устройства нет микрофона. Она переводит взгляд на приютившийся среди полок музыкальный центр. Зеленый глазок горит — система включена. Элинор подходит и нажимает кнопку "пуск". Раздается шипение вертящейся пустой ленты. Тогда Элинор на несколько секунд включает перемотку, потом "остановку" и снова "пуск". Из микрофона по очереди доносятся голоса Адриана, Фанни и ее собственный голос:
— Не знаю. Наверное, бензин кончился… Я что, сказала что-то смешное?
— Нет, просто… неважно.
— Я лучше пойду оденусь, извините.
Элинор включает перемотку еще на несколько секунд. Потом снова "остановку" и "пуск":
— …Рок-музыканта. С головы до пят в татуировках. Он все время наезжал на меня — хотел, чтобы я тоже сделала татуировку, и я так помешалась на нем, что согласилась. Надоела она мне до чертиков! В том смысле, что летом из-за нее платье без рукавов не наденешь.
— А, по-моему, очаровательно. Словно бабочка только что порхнула к вам на плечо.
Элинор кривится и выключает запись. Она отходит на несколько шагов от музыкального центра, но тут же возвращается — за следующей порцией. На этот раз, прежде чем нажать "пуск", она отматывает назад побольше. Из микрофона доносятся слова Адриана:
Показалось, что одним ударом мы покончим с ревностью, собственничеством. Это были 6о-е, мы, знаете ли, воображали, что перекраиваем сексуальные отношения человечества. Поэтому на следующий вечер я испарился, а Элли отправилась в постель с Сэмом. Я с ним потом никогда об этом не говорил. А мы…
Элинор резким движением выключает магнитофон, оборвав запись на полуслове. Она быстро дышит. Она ошарашена. Потрясение тут же уступает место гневу. Примерно через минуту в дверях появляется переодетый Адриан. Брюки он заправил в носки.
— Отвезу на велосипеде канистру бензина, посмотрю, заведется ли машина, — говорит он. — Элинор стоит к нему спиной не отвечая. — Где ты ее оставила? С нашего конца деревни? — Элинор все так же молчит. Тогда он входит в комнату. — Элли? — нетерпеливо бросает он.
— Как ты мог! — восклицает она.
— Что именно?
Элинор круто поворачивается к нему.
— Так предать меня.
— Бога ради, Элли, это была лишь сауна, — протестует он. — Ничего больше.
— Я не об этой дерьмовой сауне. Я о другом. Как ты мог обсуждать меня, мою личную жизнь.
— Что ты имеешь в виду? — недоумевает он, но на лице его ясно читается: Откуда ты знаешь?
Элинор нажимает кнопку "пуск":
А мы снова стали добродетельной платонической троицей. Но конечно по-старому уже не получалось. Мы съели запретный плод или по крайней мере отъели от него изрядный кус. В конце концов Элли пришлось выбирать между нами.
— Дьявольщина! — вырывается у Адриана.
…В романе…
Адриан выключает музыкальный центр.
— Это было не для записи, — оправдывается он.
Элинор указывает на музыкальный центр.
— Но осталось на магнитофоне!
— Я хочу сказать, что она выключила магнитофон на это время. А про свой я забыл.
— Мне плевать, что было включено, а что выключено. Ты рассказал совершенно чужому человеку очень личные вещи обо мне. Обо мне— без моего разрешения.
— Ну прости, Элли. Но…
— Черт знает что! Поверить не могу.
— Послушай, Элли. Я объясню, как это получилось. У меня нечаянно сорвалось с языка что-то о наших студенческих днях, о том, как Сэм и я познакомились с тобой, и она набросилась на это с быстротой…
— Бедненький! Взяли на испуг!
— Я решил, что лучше рассказать, как было на самом деле, но не для записи. Тогда она не сможет это использовать.
— А зачем ей нужно то, что нельзя использовать?
— Я спросил то же самое, — подхватывает Адриан, к которому понемногу возвращается самообладание. — Оказалось, что она вроде как моя поклонница, и даже…
— Какая прелесть! Книжку для автографа привезла?
— Вообще-то, привезла, — признается Адриан.
— Бога ради! Да ты не лучше Сэма! — вскипает Элинор. — Что он, что ты! Лесть для вас — словно грудь для младенца! Сосок в рот, и он туг же заводит глазки и сосет, сосет. — Адриан молча выслушивает обличение. — Что еще ты наговорил ей не для записи? — не отступает Элинор. — Сообщил, что я сделала аборт?
Адриан шокирован и встревожен. Он поглядывает на кухонную дверь и отвечает шепотом:
— Конечно, нет, ты что с ума сошла?
— Я — нет, а ты, похоже, — сошел, — отбривает Элинор. — А может, она сама пронюхала?
— Нет. Да и как она могла, — бормочет Адриан. — В любом случае, вся эта история обо мне, тебе и Сэме находится под грифом секретности. Она мне слово дала.