Они все-таки забрались в пустой кондукторский тамбур товарного вагона и за ночь углубились на юг километров на сто, может быть, даже на сто двадцать, потому что их эшелон-порожняк ни разу не остановился в пути, и утром, в сером неподвижном тумане, спрыгнули, проворно метнулись в лес, пахнувший грибами. Важно было, чтобы их не засек кондуктор, сидевший в тамбуре последнего вагона.
– Вот это мы дали! – магаданский «кум» не удержался, вздернул откляченный большой палец. – Пронеслись, как на самолете. Ай да мы! Пора бы червячка заморить да малость отдохнуть в лесу, товарищ командир!
«Кум» добровольно наделил командирскими обязанностями Китаева, понимал, что пускать на самотек дела их скорбные нельзя, анархия в таких штуках, как побег, недопустима, – всех быстро переловят, передушат и закопают в землю.
Вполне возможно, что уркаганов, оторвавшихся от общего потока, уже давно поймали и пристрелили при попытке к бегству (кстати, герои наши были недалеки от истины), так что «ходить строем», чего очень не любят уголовники, и подчиняться толковому командиру – штука не такая уж и вредная.
Чем южнее уходили они, тем пригляднее, здоровее становился лес, оживленнее – Китаев понимал, что здесь, где-нибудь в малиннике, можно встретить и сладко чавкающего медведя, сгребающего лапой малину вместе со всяким мусором и отправляющего добытое в пасть, и набычившегося лося, который опасен не меньше мишки; попадались высокие ладные сосны, облюбованные птицами, белками, прочим летающим и прыгающим лесным народом, от запаха трав и грибов могла закружиться голова. Юг – это не север.
Остановились на освещенной солнечной прогалине, удлиненной, как гигантская древняя ладья, полной поздно зацветшего татарника и гудящих, будто маленькие самолеты, шмелей. Но не это было главное: поляна была полна белых грибов – хоть косой коси. Магаданский «кум» не удержался и даже пустился в пляс.
– Мы сейчас такой шашлык-машлык залудим, какого не только тут – на Кавказе нет, – он азартно хлобыстнул одной ладонью о другую, губы на физиономии Брыля сладко отклячились: родом-то он происходил из грибных краев, где в рационе у людей грибы значили больше, чем мясо.
Для начала расползлись по поляне, чтобы набрать грибов. Брали только белые, молодые, крепкие, чтобы ни одного червя еще не завелось, – и таких грибов оказалось много.
Затем из лещины – стеблей лесного ореха вырезали шампуры – длинные, ровные, поскольку ветки лещины для этого лучше всего подходят, – стоячие, растут вертикально. На шампуры насадили грибы.
В котомках и у Китаева, и у магаданского «кума» имелся дорогой запас, взятый еще из Абези – соль. Оба хранили ее в половинках тщательно располосованной чистой старой наволочки… Лучше, конечно, было бы, если из наволочки стачать мешочек, но для того, чтобы стачать приличный бабушкин кулек с завязкой, как минимум была нужна швейная машинка.
– Слышь, «кум», солить грибы надо до жарева, сырые, или лучше потом, когда они зажарятся?
– Лучше, конечно, посыпать солью до, но это означает – половину соли потерять, пламя съест ее… Поэтому лучше после, когда грибы будут готовы.
Брыль опасливо поглядывал на сизый вьющийся дым, неторопливо уползающий вверх, и старался подложить в огонь сушняка, чтобы дымных кудрей было поменьше. И это ему удавалось – иногда дым вообще исчезал, совсем.
Отвел Брыль душу, как никогда, он словно бы в своем безмятежном прошлом побывал, даже обиды все, раздражение, злость, ощущение безысходности, недомогания, сидевшие в нем, забыл… Значит, жив он еще, и Китаев жив, раз оба они так радуются необычной еде…
Ведь так важно, чтобы жива была не только физическая плоть – руки, ноги, уши, пришитые к голове, пупок, венчающий живот, еще что-то, а была жива душа – то самое, совершенно неуловимое, но очень важное, что делает человека человеком, способное управлять всеми нами, приносить радость и слезы, тепло и холод… Куда девается душа, когда умирает человек? Ведь она же не умирает, не уходит в мир иной, когда «венец природы», извините, откидывает копыта…
Китаев тоже радовался необычной еде. Там, где они тянули дорогу на восток, белые грибы не росли, в лучшем случае попадались красноголовики, но вкус у них был, конечно же, далек от боровых белых…
– Надо бы зажарить немного грибов на обед, а, Брыль?
– Надо бы. Но туман скоро рассеется, и тогда мы со своим костром будем как голенькие на ладони… Понимаешь?
– Понимаю.
– Немцы нас по дымам в войну и ловили. А еще принюхивались ко всякому человеку: пахнет дымом или нет? Если пахнет – значит, партизан. Хватали такого за воротник и через сук на ближайшем дереве перебрасывали веревку.
Брыль успел приготовить три шампура грибов, посбрасывал в мешки – половину себе, половину Китаеву и неожиданно произнес резким командным тоном:
– Заливай костер!
– Да ты чего, «кум»? Давай еще пожарим… Не то от голода к вечеру будем стучать зубами.
– Заливай, кому сказали! – в голосе Брыля появились враждебные нотки.
– Хорошо, хорошо, – Китаев поднял обе руки. – Чем заливать?
– Ссаками, – прежним враждебным тоном произнес Брыль. – Жара в костре осталось немного… В общем, доставай шланг и откручивай вентиль.
– А ты?
– И я достану.
Что-то произошло, что-то магаданский «кум» почувствовал, а что именно, не говорил. Китаев достал «шланг», полоснул струей по костру, – только пар во все стороны брызнул.
– Все, резервуар опустошен, – доложил он «куму» и отошел в сторону.
«Кум» поспешно занял его место, прошелся струей по костру, уже почти погасшему, – осталось совсем немного, – встревоженно глянул в одну сторону, потом в другую.
– Чего хоть случилось-то, «кум»? – спросил Китаев. На резкость Брыля он не обиделся.
– Сам не знаю. Но шкурой своей чувствую: оставаться здесь нам нельзя! – Он поспешно подхватил свой мешок, винтовку и устремился в сильно попрозрачневший, избавляющийся от последних остатков тумана лес. Подогнал Китаева: – Быстрее!
Китаев медлить не стал, подцепил рукой автомат и, на ходу закидывая его за плечо, метнулся следом за «кумом». В пятидесяти метрах от их поляны тумана уже не было совсем, стоял чистый, без единой ватной волокнинки, зацепившейся за сучья, лес. По чистому лесу они прошли еще метров пятьдесят, «кум» прислушался к чему-то своему, что он слышал, а Китаев нет, и резко свернул налево.
– А почему не прямо? – поинтересовался Китаев.
– Там люди.
– Где ты видишь людей?
– Мне не надо видеть, я их чувствую.
Через полкилометра – а лес, по которому они шли, отличался от других замусоренных, забитых завалами лесов некой опрятностью, к которой совсем не прикасалась человеческая рука. Это была опрятность, поддерживаемая самой природой, поэтому беглецы наши двигались быстро, – они увидели, что по редколесью цепью идут люди.
– Назад! – сдавленным голосом просипел Брыль, попятился спиной в лещинник. – Солдаты.
Пригибаясь, подныривая под ветки деревьев, они бросились в глубину леса, который только что прошли. Краем уха Китаев зацепил далекий собачий лай – вместе с солдатами шли и вохровцы, державшие на поводу овчарок. Внутри возник и тут же исчез испуганный холод. Собаки – звери серьезные. С другой стороны, пока в руках есть автомат, никакие собаки не страшны, – пара очередей, и от коблов останутся только хвосты, да уши.
Они долго бежали по лесу, удивляясь, откуда только у них берутся силы, захлебывались, проглатывали дыхание, хрипели и слышали за спиной лай.
– Уходим вправо, – крикнул Китаев «куму», перепрыгнул через опрокинутую лиственницу, кубарем свалился в распадок.
Он понял, что где-то совсем рядом должна протекать небольшая речка. Пусть она шириной будет в полтора вороньих скока, но им для спасения этого хватит. Китаев не видел этой речушки, не засекал ее визуально, но чувствовал – она есть. Она должна быть! Падь, в которую они свалились с «кумом», была зеленой, зелень ее была по-огородному яркой, цвела – значит, вода есть.
Китаев оказался прав. Речушка в пади действительно была, вилась по ней темной плоской веревкой, в некоторых местах проблескивала влажно через зелень. Китаев с маху всадился в речушку – она хоть и неширокой была, но довольно глубокой, с твердым, будто бы укатанным дном – по грудь, а в некоторых местах и глубже. Вода в неведомой лесной речушке была такой холодной, что у Китаева невольно, сами по себе застучали зубы.
Куда идти, вверх или вниз по течению? По логике, надо было бы уходить вниз, но по этой же логике вниз пойдут и солдаты, а от них надо оторваться во что бы то ни стало. Китаев зачерпнул ладонью воды, ссыпал ее в рот, как песок, отплюнул от себя.
– Вверх уходим, «кум», – просипел он.
– От железной дороги? Нам же «железки» надо держаться.
– Там мы погибнем, нас очень быстро изловят. Уходим в тайгу, «кум», – Китаев решительно двинулся по речушке вверх, аккуратно обходя зеленые плешины и травяные островки – очень важно было не смять и вообще не потревожить их. Главное, чтобы глаз вохровский не зацепился за смятости, чтобы они проскочили мимо. – Чем глубже уйдем в тайгу – тем лучше.
Магаданский «кум», кряхтя, держа над головой винтовку, устремился за Китаевым. Собачий лай раздавался довольно близко, хрип, вырывающийся из овчарочьих глоток, повисал в воздухе, дробился, множился… Неужели вохровцы пошли за ними? Если пошли, то в таком разе от них не уйти.
– Как ты там, «кум»? – шепотом спросил Китаев. Шепот усилила вода, Брыль его услышал.
– Дела как сажа бела, только вот им! – «кум» вздернул над собой фигу. – Не дождутся!
Прошло еще немного времени, и собачий лай начал удаляться. Повезло им в этот раз, очень повезло.
Жизнь настолько удивительна, что в сюрпризы, преподносимые ею, невозможно бывает поверить. Иногда в сюрпризах этих сходятся все ниточки, срастаются в один пучок помимо человеческой воли, иногда же, сколько ни стараются люди, из их желаний ничего не получается, все разбрасывает время, расстояния, еще что-то – по-всякому бывает, в общем.