Так и получилось. Хозяйка дома пропустила его дурацкие расспросы о Нэте мимо ушей. Зато поинтересовалась:
– Что тебе на этот раз сказала твоя мать? Чем она угрожала?
– Она желает мне счастья. Она напугана. Да и кто бы не испугался? В ее-то положении! После того, что случилось с Уиллом.
– Да, с Уиллом. Но ведь ты не Уилл. И никогда им не был. Ты должен вытащить себя из этой трясины. Ты захлебнешься в ней, если этого не сделаешь.
– Я захлебнусь в ней без тебя.
– Ты лучше других знаешь, какую глупость сейчас сморозил, – заявила Индия.
Чарли машинально протянул руку к ветке остролиста, который рос в массивном горшке рядом с крыльцом. Схватив ее, он потянул ветку на себя, чтобы сломать, но лишь сморщился от боли, когда колючки впились ему в большой палец. Эллиот наблюдала за ним. Она не остановила его даже после того, как он попробовал отломить другую ветку – разумеется, с тем же самым результатом.
Голдейкер уныло смотрел в сторону улицы. Ни души. Никто не увидит, как он, вопреки ее воле, ворвется в дом и… что сделает? Уподобится средневековому феодалу, который владел ее телом, но жаждал власти и над ее душой?
– Мы предназначены судьбой друг для друга, – произнес он, обращаясь скорее к улице, чем к Индии.
– Чушь, – покачала головой его бывшая супруга. – Никто никому не предназначен.
– То же самое можно сказать про тебя и этого твоего жука. Клеща. Москита. Ну, хорошо, Нэта.
– Согласна.
Чарли вновь повернулся к ней.
– Так ты обещаешь, что не станешь?.. И то, что сейчас между тобой и этим типом, не перерастет в нечто большее?
– Я этого не говорила и не говорю. А ты уходи, – сердито сказала Эллиот и отступила назад.
Чарльз понял: сейчас она захлопнет дверь. Он попытался ее остановить, для чего прижал ладонь к гладкой поверхности крашеного дерева.
– Я хочу войти. Хочу увидеть, как ты живешь. Хочу понять, почему ты ушла, почему ты здесь и почему желаешь и дальше здесь оставаться.
– Ты все уже и без того знаешь. Сейчас все должно быть именно так. Ты встревожен, ты напуган, ты думаешь, что, если сделать то, что тебе кажется правильным, мы сможем вернуться в прошлое. Но это невозможно. Слишком много всего произошло. Сейчас можем лишь ждать, пока нам не станет ясно, как жить дальше – вместе или отдельно.
Чарльзу показалось, будто дом качнулся прямо на него, и он машинально выбросил вперед руку, чтобы не дать ему рухнуть. Внезапно он понял, что должен действовать. Потребность эта была столь же острой, как потребность в воздухе у человека, который знает, что тонет.
– Я хочу быть вместе, – ответил он. – Я сделаю все, лишь бы нам быть вместе. Все, что угодно, сделаю.
Индия посмотрела на него с искренним состраданием, возвещавшим, что сейсмический сдвиг в их любви, увы, необратим.
– Я знаю, Чарли, ты сделаешь все, что угодно, – сказала она. – Но разве ты не видишь? В этом-то и вся проблема.
– Скажи честно, – спросила Виктория Стэтем, – ты когда-нибудь готовила еду на этой кухне?
Сидя за металлическим столом в подвале древнего дома Клэр на Элдер-стрит, они с нею производили «аутопсию» событий вечера.
Вместе с Каролиной Голдейкер они только что закончили типичный для Эббот ужин, остатки которого стояли перед ними в контейнерах, пакетах, мисках и коробках и лежали на вощеной бумаге. Там были сыр, виноград, печенье, оливки, орешки, разрезанные персики, багет и тонкие ломтики салями.
Каролина ушла первой, чтобы с трудом доковылять до спальни, а Клэр и Рори остались. В данный момент они допивали вторую бутылку вина. Кроме них, на кухне был лишь Арло, который спал на полу, положив лохматую голову на ногу хозяйки.
Услышав этот вопрос, писательница огляделась по сторонам. За эти годы она сделала в кухне ремонт, как, впрочем, и в остальной части дома. Когда она купила его – а это было в те дни, когда Спиталфилдс считался отстоем, – это была сущая развалюха, которую вряд ли бы пожелал приобрести уважающий себя человек. Теперь же дом стоял в ряду себе подобных на узкой, мощенной булыжником улочке, где когда-то нашли приют французские ткачи-гугеноты. Жили они в кошмарных условиях, в сырых темных помещениях, где царили болезни, а зловоние нищеты был бессилен смыть даже дождь. До самой середины двадцатого века это было, по сути дела, гетто. Теперь же – что, кстати, в последнее время было типично практически для всего Лондона – найти жилище по средствам в этом престижном районе считалось великой удачей.
Клэр не стала радикально менять внешний облик дома. И поступила правильно.
Входная дверь была по-прежнему исписана желтыми граффити, а в наружных цветочных ящиках – там, где они остались, а не свалились с окон – торчали засохшие цветы и, кое-где, птичьи гнезда. Окна никогда не мылись, а криво висящие жалюзи как бы намекали на то, что красть в доме нечего. Рори это казалось разумным: Спиталфилдс менялся буквально на глазах, так что с ремонтом фасада можно было подождать. Кроме того, дом неделями стоял пустым, пока Эббот бывала в Дорсете или же колесила по всей Англии с рекламными турами.
А вот внутри это жилище было шикарным. В том числе и кухня, которой, по признанию хозяйки, она практически никогда не пользовалась.
Разумеется, она готовила здесь завтрак, ответила писательница на вопрос редактора. Или же заглядывала сюда, чтобы сделать себе сандвич. Разогревала суп. Ну и, конечно же, приносила сюда купленную в супермаркете готовую еду, если это считается стряпней. Стэтем рассмеялась и сказала, что нет. На ее вопрос: «Тогда зачем тебе такая навороченная кухня, безумная ты женщина?», у Клэр нашлось объяснение – мол, «зато на нее приятно посмотреть».
Она долила себе и Рори остатки вина.
На улице, над их головами, раздались звуки шагов бегущего человека. Кто-то что-то крикнул, ему что-то крикнули в ответ… С улицы в открытое окно цокольного этажа потянуло слабым запахом сигаретного дыма.
– Сегодня ты была в ударе, – сказала Рори. – Насколько я понимаю, тому были причины. Какие же именно? – Эббот не ответила, и она добавила: – Признайся, ты в последнее время не приводила сюда мужчину? Любовника, у которого на тебя появились виды?
– Меня завела моя аудитория, – призналась феминистка. – Прямо передо мною сидели несколько женщин – явно какая-то религиозная группа. Стоило мне взять микрофон, как они буквально начали расстреливать меня взглядами. Господи, обожаю подначивать таких, как они!
– Твоя книга сделала свое дело, Клэр, – улыбнулась редактор. – Кстати, мы готовим девятую допечатку тиража. Ты в курсе?
– Ну, это все благодаря Дарси, – заявила Эббот. – Я не настолько глупа, чтобы думать, будто книга пользовалась бы успехом сама по себе. Тут главное – название. И концепция обложки, идеально отвечающая названию. Узкие лосины, высокие ботфорты, соблазнительный вырез рубашки, рюши, романтично-небрежно причесанные волосы, горящий взгляд, направленный на Элизабет Беннет… Какая женщина не возжелала бы мистера Дарси? Готова спорить, его захотела бы даже ты. Да что там, даже гетеросексуальный мужчина!
– Ты просто ужасна! – рассмеялась Рори. – Но, с другой стороны, это правда.
– Что именно? В том смысле, что Дарси мог бы заставить тебя любить мужчин, или то, что ты гениально придумала название и обложку книги?
– Последнее, – призналась Стэтем. – Эти кремовые брючки в обтяжку…
– Ага! – обрадовалась Клэр. – Значит, он все-таки присутствует, верно? В глубине твоего сознания. Ты мечтаешь ощутить на себе его жгучий взгляд. Любая женщина ждет этого, несмотря на свою ориентацию.
– И ты тоже?
Писательница посмотрела подруге в глаза, но отвечать не стала. Вместо этого она отрезала ломтик салями, положила на него внушительный кусок сыра и отправила в рот.
– Спасибо богу за импортную еду, – сказала она, прожевав. – Ну, а ты что скажешь?
– Про еду? Я обожаю импортную еду, – кивнула редактор.
– Я не о том. У тебя на горизонте кто-нибудь появился?
Рори наклонилась к Арло и пробежала пальцами по его лохматой спине.
– Вряд ли я снова решусь на такое.
Клэр задумчиво кивнула, мысленно взвешивая то, что хотела сказать. Что, кстати, было для нее характерно лишь в компании друзей. На публике же она становилась чем-то вроде пушки, выстреливая, словно снарядами, язвительными импровизированными ремарками. А вот с близкими людьми Клэр вела себя совершенно иначе. Осторожная и осмотрительная, она знала, как легко можно ранить словом, и потому неизменно проявляла деликатность.
– Не хочу говорить тебе, мол, то, что произошло, было целую вечность тому назад. Потому что это не так, – сказала она своей собеседнице. – Кстати, Рори, сколько лет уже прошло? Девять?
– Почти.
– И ты проделала трудный путь, прежде чем снова вернулась к жизни. Но для таких, как ты, существует последний шаг. В отличие от меня, ты не создана для одиночества. Где-то есть женщина, которая хочет получить то, что ты можешь ей предложить, и которая готова это принять.
Внутри у Стэтем что-то как будто отвердело. Словно некая часть ее «я» онемела от шоковой заморозки. Так бывало всегда, когда правда не договаривалась, и сейчас был именно такой случай. Она потянулась за своим бокалом.
– Ты это знаешь, верно? – спросила она писательницу.
Та постучала пальцем себе по виску.
– Тебе следует слушаться тетю Клэр. Она знает, что говорит.
– В таком случае…
Рори бросила взгляд на лестницу, ведущую наверх, в жилую часть дома. Это была автоматическая реакция с ее стороны – проверить, не подслушивает ли их кто-то.
Эббот посмотрела туда же и нахмурилась. Обычно она тонко улавливала настроение собеседников и потому поняла: тема разговора сейчас изменится.
– Послушай, Клэр, – произнесла Рори. – Сегодня вечером произошло нечто из ряда вон выходящее…
И она поведала ей о том, что Каролина забрала у одной женщины визитную карточку, которую та получила от самой писательницы. Редактор назвала ее «женщиной в футболке», которая, кстати, оказалась сотрудником лондонской полиции.