Кухня была небольшой, и когда в нее вошли четыре человека, там сразу же стало тесно. Индия предложила оставить Томаса наедине с ее свекровью, но та шумно запротестовала. Ей потребуются свидетели, заявила она.
Интересно, что, по ее мнению, сейчас будет, подумал Линли, однако спорить не стал.
Достав набор для снятия отпечатков пальцев, он поставил его на стол, заметив при этом, что присутствие Индии не играет никакой роли, поскольку сама процедура займет считаные минуты, после чего сообщил Каролине Голдейкер, что уже побывал у ее сына, с тем чтобы…
– А как вы узнали, что я уехала к Чарли? – недовольно спросила та.
– От моей коллеги, Барбары Хейверс, – ответил инспектор. – Она зашла поговорить с вами в Дорсете, но ваш муж сказал ей, что вы уехали в Лондон.
– И о чем еще ей понадобилось со мною говорить?
Каролина явно не спешила сесть за стол. Все остальные тоже продолжали стоять. Индия замерла рядом с мойкой и горой немытых кастрюль, а Нэт Томпсон прислонился к холодильнику. Голдейкер застыла в дверях, готовая, как показалось Линли, бежать при малейшей провокации. Поскольку он ей не ответил, она продолжила свою тираду:
– Я ведь сказала вам, что уже говорила с ней. Причем не один раз. Да и с вами тоже. Ведь это вы звонили мне, не так ли?
– Да, это был я.
– Я лишь один раз ездила к Клэр, забрать свои вещи, – заявила возмущенная женщина. – Я так и сказала этой вашей Хейверс. Не понимаю, зачем вам понадобились мои личные вещи. В конце концов, они принадлежат мне. Нож для открывания писем, старинная подставка для тостов – в нее еще удобно ставить полученную корреспонденцию. Подставка для мотка скотча. Я купила ее лишь потому, что у Клэр не доходили руки сделать это самой. Моя кофейная кружка, контейнер для бутербродов… Я забыла его у нее. Ничто из этого не представляет никакой ценности.
– Такова процедура, – с улыбкой сообщил ей Линли. – Образно выражаясь, это еще один способ проредить колоду подозреваемых.
От него не скрылось, как Индия и Томпсон переглянулись.
– Вы хотите сказать, я тоже подозреваемая?! – выкрикнула Каролина.
– Увы, – вздохнул Томас, – учитывая, что вы последняя видели ее живой.
– Не считая того, кто ее убил, – парировала Голдейкер. – Если, конечно, ее вообще убили. Потому что вся эта история про нечто, ставшее причиной ее сердечного приступа… Это, кстати, сказала мне ваша дамочка-сержант. И что же это такое, могу я поинтересоваться у вас?
Она говорит так, будто смерть Клэр для нее – личное оскорбление, подумал Линли.
– Именно затем я и пришел к вам, – ответил он. – Мне нужны отпечатки ваших пальцев, чтобы исключить вас из числа подозреваемых. Упаковка вещества, ставшего причиной аритмии, а потом и сердечного приступа, повлекшего за собой смерть Клэр Эббот, несет на себе три набора отпечатков пальцев. Мы сейчас устанавливаем, кому они принадлежат.
– И вы полагаете, что одни из этих отпечатков – мои?
– Это обычная процедура, миссис Голдейкер, – спокойно повторил инспектор.
– Ну конечно, что еще вы можете мне сказать! Но неужели вы и впрямь считаете, что у меня была причина убивать кого бы то ни было?
– Вещество, о котором идет речь – яд, – было обнаружено в зубной пасте. Сегодня мы выяснили, что это была зубная паста Клэр. Поскольку вы были вместе с нею, когда она умерла…
Томас не договорил – этому помешало выражение лица Каролины Голдейкер. Если сначала на нем читалось раздражение, то теперь на смену ему пришел ужас, или, по крайней мере, хорошая его имитация.
– В чем дело? – спросил полицейский.
– Это моя, – в голосе его собеседницы слышалась неподдельная тревога.
– Зубная паста?
– Да, о, боже! – Каролина покачнулась. Индия поспешила шагнуть к ней.
– Садитесь, мама, – сказала она, отодвигая от стола стул.
Голдейкер послушно села. Когда она заговорила, взгляд ее был прикован к набору для снятия отпечатков пальцев.
– Клэр забыла свою, – стала рассказывать она. – Да, мы с нею поцапались. Да, я признаю, что мы с нею поцапались. Я тогда страшно устала; она же поклялась мне, что вечер не затянется дольше десяти. Но он затянулся. Еще до того, как мы поссорились, она вспомнила, что забыла захватить с собою в Кембридж зубную пасту, и я дала ей свою. На время, а не насовсем. Но потом между нами вышла бурная ссора, разговор пошел на повышенных тонах, и я ушла от нее. Я даже замкнула дверь между нашими комнатами, потому что в тот вечер не хотела больше иметь с ней ничего общего. Подчас она бывала просто невыносима, сплошное самомнение… Теперь, надеюсь, вам понятно, что случилось? Потом я вспомнила, что у меня нет зубной пасты, и позвонила портье, спросила, нет ли у них набора для постояльцев или как они его называют. Но его не оказалось, так что я осталась без пасты.
С этими словами Каролина положила руку на свою мощную левую грудь, как будто собралась принести клятву, что все сказанное ею – сущая правда. Однако вместо слов клятвы она изрекла нечто иное:
– Мне дурно, Индия, дорогая… Воды, если можно.
Хозяйка дома достала из холодильника бутылку минеральной воды и налила ей стакан. Прежде чем выпить, ее гостья внимательно оглядела стакан и его содержимое, а затем пристально посмотрела в лицо Эллиот, как будто опасалась, что бывшая невестка, того и гляди, отправит ее на тот свет на глазах у инспектора Скотленд-Ярда. Однако воду она все же выпила.
– Мое сердце стучит как молот, – заявила она. – Дайте мне минуточку отдышаться.
Все остальные не сводили с нее глаз.
Что бы она на самом деле ни чувствовала, было видно: Каролина Голдейкер судорожно обдумывает последствия того факта, что ей принадлежало нечто такое, что впоследствии стало причиной смерти другой женщины. И более того – это «нечто» она вручила ей лично.
– Теперь вы понимаете, что произошло? – сказала наконец Каролина. – Умереть должна была я.
Октябрь, 19-е
Алистер добрался до дома Шэрон лишь в семь сорок. Косые солнечные лучи уже упали на прилегающие поля, и теперь капли росы, пригнувшие тяжелые колосья к земле, сверкали и переливались в лучах солнца, как бриллианты. Маккеррон впервые за много лет доверил загрузку фургонов своему помощнику и троим водителям, которые затем должны были развезти свежую продукцию пекарни по магазинам. Но, несмотря на это, никакого раскаяния, никаких угрызений совести их начальник не испытывал.
Наоборот, когда он остановил машину у фермы, неприметно примостившейся среди сельских домиков Черч-роуд, ему было на редкость хорошо. Шагая к входной двери, Алистер позволил себе пару безумных фантазий. Он был мужем, который возвращался к ожидавшей его жене, а на плите уже скворчал завтрак. Эта жена вставала в половину седьмого, чтобы накрыть для него на стол. Вот и сейчас, стоило ему вставить в замочную скважину ключ, как она уже приготовилась услышать его шаги по каменному полу.
Маккеррон позвонил Шэрон уже в следующее мгновение после того, как Каролина захлопнула за собой дверь. Он сказал ей, что жена уехала в Лондон, и при этом постарался, чтобы голос не выдал его надежд и ожиданий – или что там ей могло прийти в голову.
– Что-то случилось, Алистер? – спросила его помощница. – Ты поссорился с Каролиной?
– Можно подумать, бывают моменты, когда мы с нею не ссоримся! – ответил Маккеррон. – Она уехала к Чарли. Там она якобы будет в безопасности.
– А с тобой она разве не в безопасности?
– Выходит, что нет.
– И что ты намерен делать теперь?
– Быть с тобой, что же еще?
Сначала Холси ничего не сказала, и Алистер подумал, что ляпнул лишнее. В минуты одиночества он слишком долго размышлял о будущем, которое все чаще и чаще представлял рядом с этой женщиной.
– Но ведь она уехала не насовсем, – сказала она наконец. – Это всего лишь кочка на дороге.
– Меня уже тошнит от этих кочек на дороге, – сказал ее друг.
– Какая жалость, что я не могу сгладить их для тебя, мой дорогой!
«Мой дорогой», – эти слова проникли ему в душу и поразили в самое сердце – которое принадлежало ему настоящему, а не прошлому.
– Не хочешь приехать на ужин, Алистер? – спросила она.
– С удовольствием.
И он приехал к ней, а поужинав, они легли в постель. Маккеррон встал в половине второго, с тем чтобы к двум часам уже быть в пекарне, и у него слипались глаза, потому что он почти не спал. А не спал он потому, что не хотел спать.
Холси тоже почти не спала – не больше пары часов. Она проводила любимого до двери, вручив ему в дорогу термос с горячим кофе, чтобы он не уснул. И вот теперь он вернулся в Торнфорд. Шэрон сейчас наверняка в постели, пытается наверстать несколько часов сна.
Алистер не удержался. Он знал, что, сидя за столом в ожидании завтрака, который она для него готовила, будет тосковать – да-да, именно тосковать! – по прикосновению ее рук, обнимающих его за шею. Сказать по правде, ему достаточно было лишь прикосновения и не требовалось никакого завтрака. Только это прикосновение – и все.
Войдя в дом, Алистер тотчас же уловил аромат кофе. Шагнув в кухню, он увидел, что стол уже накрыт для двоих, а на столовые приборы падают через окно лучи утреннего солнца. На каждой тарелке поблескивала половинка грейпфрута, а между ними стояла картонка с кукурузными хлопьями, кувшин молока и сахарница. В тостере на тумбочке торчали два ломтя хлеба из его пекарни, перед тостером стояла миска, в которой лежали четыре яйца, а рядом – на сковородке – были аккуратно разложены с полдесятка ломтиков бекона.
Можно сказать, иллюстрация семейного блаженства. Любящая женщина собралась приготовить ему завтрак. Нет, лучше он займется им лично. Пусть для нее станет сюрпризом, когда он с подносом в руках войдет к ней в спальню.
Разбив в миску четыре яйца, мужчина шагнул к тумбочке, чтобы выбросить в мусор яичную скорлупу. Вот тогда-то он и увидел ее в окно. Она уже встала и, полностью одетая, сидела под деревом лабурнума в одном из двух садовых кресел. Сейчас дерево стояло без листьев – элегантное, высаженное из соображений безопасности в грунт, лишь когда подросли дети – словно слезы, роняя на лужайку свои тонкие, ядовитые коричневые стручки. Шэрон трогала один такой стручок. При этом взгляд ее был устремлен куда-то далеко за пределы сада – на поля соседней фермы, где паслись овцы.