А за Кубанью за рекой да он женился на другой.
А за Кубанью за рекой да он женился на другой.
А женила-то его пуля быстрая.
А женила-то его пуля быстрая.
Обвенчала его да шашка острая.
Обвенчала его да шашка острая.
А что свашка его – да гробова сыра доска,
А что свашка его – да гробова сыра доска,
А жена-то его – да сыра матушка земля“».
Малиновый плащ К. А. ГрачёваПовесть
Глава первая
В четверг я стал супергероем. Был погожий день. Чайки сидели на урнах. Весенние облака пролетали над головой как великанские зефирки.
Нет, так историю про супергероя начинать нельзя. Начать-то нужно раньше. Чтобы все поняли, как складывалась моя судьба до момента икс. Например, можно рассказать о той поворотной минуте, когда я заглянул в кабинет номер девятнадцать, чтобы забрать забытую на парте тетрадь, и стал свидетелем душевных (и не только душевных) метаний нашего социального педагога Татьяны Андреевны. На ее стул налили клея, и она не могла встать – юбка прилипла. А ей ведь всего двадцать два, младенец совсем, вот и не придумала ничего лучше, чем сердито дергаться. Я тихо вздохнул и вошел в кабинет…
Нет, плохое начало. Как будто не про супергероя, а про обыкновенного девятиклассника К. А. Грачёва, высокого, но немного сутулого, с темными волосами, но со светлыми глазами, который однажды имел неосторожность взобраться на памятник коню.
А дело было вечером. Ну, то есть вот так: вечерело. Закат сомкнул свои солнечные глаза, укрыл город синим покрывалом, зажег ночник-звезду, и так далее в том же духе. К. А. Грачёв прогуливался после провала на геометрии, не желая слишком скоро возвращаться домой с двойкой в кармане. И вдруг увидел коня (не живого – памятник). Нет, он и раньше видел этого коня, но сейчас конь заиграл новыми красками. Вспомнились фильмы, которые любит отец, про мстителей – они уходят в закат в конце серии (где они, кстати, взяли такое огромное солнце?). И К. А. Грачёв подумал, что ведь все кому не лень лезут на этот памятник коню, чтобы сфоткаться или просто посидеть, помечтать, – он сам видел таких не раз. К. А. Грачёв также был недостаточно ленивым, чтобы пройти мимо.
В общем, устал я писать о себе в третьем лице. Залез я на этого коня. И сидел. И думал, как теперь слезать. Потому что залезть и слезть – разные вещи. Это понимаешь, когда уже забрался.
Пока я размышлял, внизу началась небольшая (легенькая) суматоха. Пара мужских голосов требовали от женского сумочку. Такое в наших краях редкость. И я даже не знаю, как в этой ситуации быть. Может, пройти мимо? Моя хата с краю, а коса на улице. Или как там?
Но в тот самый момент пройти мимо ну никак не получалось. Чисто физически. Поэтому я сказал:
– Оставьте ее в покое!
И, знаете, как в книгах пишут – герой хотел произнести судьбоносную фразу громовым голосом, а вышел писк. Так вот, у меня все наоборот. Я надеялся, что меня не расслышат или примут за галлюцинацию, но меня расслышали. Потому что я сказал голосом Зевса:
– Оставьте ее в покое!
Раздельно так. Оставьте. Ее. В покое. Вот такой вот я.
А они завертели головами. Не местные, что ли? Любой житель нашего городка подумал бы на коня. Ну то есть не на коня. И не подумал бы. Не любой, во всяком случае (что я несу?). Я хочу сказать, если голос (громогласный и мощный) доносится откуда-то сверху, то волей-неволей поднимешь глаза на конскую металлическую морду – просто проверить. Ну мало ли. Потому что на этой площадке, кроме коня и нескольких скамеек, ничего и нет.
Но грабители завертели головами в поисках обладателя Зевсова голоса. А женщина растерянно осталась стоять рядом с ними.
– Да беги же отсюда! – сказал я все тем же голосом, обращаясь, конечно, к женщине. Какой резон стоять рядом с хулиганами и ждать, пока они осмотрятся и вернутся к отбиранию у нее сумки?
Женщина осталась непреклонна.
Хулиганы задрали головы и увидели меня. И в тот момент мне стало интересно: а как я смотрюсь? Ведь лица их перекосились. Один спросил:
– А т-т-ты кто такой?
А второй хулиган, не дав мне ответить, схватил первого за рукав и поволок прочь.
Женщина глянула на меня и тоже сразу заспешила.
Я остался. Решил еще немного побыть. Тем более что я не придумал, как слезть. И вот какая мысль пришла мне в голову: а почему бы и нет? Ну то есть почему бы не стать супервсадником на железном коне (реально железном коне, а не на мотоцикле) и не распугивать хулиганов вот так ловко, как сейчас?
Но быстро отбросил эту идею. Чтобы ее воплотить, пришлось бы возвести множество памятников коням, буквально каждому второму коню – чтобы на каждой улице. Иначе я получусь не очень мобильным супергероем.
Я кивнул сам себе, а сила всемирного тяготения решила, что я кивнул ей, и стянула меня с памятника на землю. Итог: падение, ушиб бедра и отчего-то приподнятое настроение. Я отправился домой бодрым хромающим шагом.
Но отложим это мое воспоминание, ведь стал я супергероем все-таки в другой раз. Это произошло, когда я буднично рыдал, сидя на кровати. Сейчас расскажу.
Глава вторая
– Давай отдадим его по объявлению, – услышал я голос отца из кухни. Хотел выпить воды, но не дошел. Пришлось затаиться за дверью и подслушивать. На что они меня толкают, эти звонкоголосые ребята? – Он слишком взрослый для нас. Пятнадцать лет – не шутки.
«Это мне пятнадцать лет», – подумал я. Постойте, «отдадим по объявлению»? Разве так отдают детей – по объявлению? Ну то есть… Прежние родители вернули меня в детдом, когда мне было пять лет. Но не по объявлению же! Но прежние и продержались-то пару месяцев, а с мамой и отцом я уже девять лет. Я думал, я навсегда…
Помню, как однажды утром меня привезли на серой машине. Я вновь увидел желтое потрескавшееся здание с белыми лепными птичками на стенах – и упал на землю. Не вышел из машины, а прямо вывалился. Бухнулся на землю и разрыдался. Папа наклонился ко мне и сказал, чтобы я не плакал. Воспитательница с гладкими волосами – имя стерлось из памяти, надеюсь, навсегда, – потянула меня за руку вверх, чтобы я поднялся. Я повис в воздухе, все еще плача, мне даже показалось, что я лечу. Но потом приземлился на ноги. Воспитательница тянула меня ко входу, я едва шел. Все это она проделывала молча. А я постоянно оглядывался. Серая машина завела мотор и уехала. Воспитательница отвела меня в комнату, но не в ту, в которой жил раньше, в другую. Все кровати были измяты, обжиты, и только одна – убрана белоснежной простыней, и пухлая подушка возвышалась ровным треугольником. Я побоялся сесть на застеленную кровать. Наругают потом, что помял чужую постель. Поэтому остался стоять. Я ждал вечера – вечером родители вернутся с работы и заберут меня из детдома. Я верил, что заберут. Просто у них дела, вот и привезли меня сюда на время…
Забрали меня лишь через год – тетя Маша и дядя Алексей, мои теперешние мама и отец. Не помню, как ехали от детдома, да я и не хотел запоминать – вдруг снова вернусь. Даже в окно не смотрел.
Добирались долго, часа два. Всю поездку я просидел неподвижно, глядел на свои стоптанные кроссовки с рваными шнурками. Только когда вошли в прихожую, когда ключи звякнули об обувную тумбу, когда незнакомые дядя и тетя, чьих лиц я толком не успел разглядеть, в нерешительности остановились на коврике «Welcome» у двери, словно они здесь впервые, – только тогда я очнулся. В нос ударил запах блинов и клубничного варенья. Очнулся, но не поверил. Тогда мне было трудно уяснить, что этот аппетитный аромат, доносящийся из кухни, да и сами блины – только для меня, а не для всех, как было раньше. И что комната с одной-единственной кроватью – моя.
Я аккуратно, не притрагиваясь, все рассмотрел: стол с подставкой для книг, тумбочку возле кровати – на ней лежала стопочка одежды (позже оказалось, что это пижама), – полупустой шкаф. Одна полка была заставлена разнообразными игрушками – мягкими зверями и машинками. Я подумал, что в квартире живет ребенок, но игрушки оказались для меня. Тетя Маша – моя будущая мама – принялась оправдываться, что игрушки куплены по совету продавца-консультанта, и если они мне не понравятся, она купит другие. Я смотрел на игрушки, словно они на витрине магазина. Никак не решался взять в руки. А вдруг тогда чары развеются и все это – комната, пижама на тумбочке, блины с клубничным вареньем и дядя Алексей с тетей Машей, замершие в ожидании моей реакции на эти богатства, – вдруг все это разом исчезнет?
Эта мысль не покидала меня долго, очень долго. Она висела бурой тучей и когда я пошел в первый класс с новеньким рюкзаком за спиной. И когда на уроке изо нарисовал портрет родителей, но так и не смог подписать «Мама и папа». И когда получил от родителей в подарок на день рождения костюм Бэтмена, хоть ничего и не просил. И когда впервые отправился в летний лагерь, залез в автобус, а родители остались стоять среди других, чужих, мам и пап. Я подумал тогда: вдруг автобус увезет меня не в лагерь? Вдруг это ловушка? Солнце било в глаза, я щурился, чтобы видеть, как родители мне машут, и рьяно, тревожно махал им в ответ. Автобус тронулся, а я, неожиданно для самого себя, крикнул в запотевшее от дыхания стекло: «Мама!» Не знаю точно, услышала она меня или нет, а может, прочитала по губам. Но улыбнулась шире. И даже отец приподнял уголки губ, что с ним случалось крайне редко. В одну секунду мне стало легко, как никогда не было. Бурая туча, казалось, пролилась наконец ливнем где-то далеко, в соседнем городке, не надо мной. И превратилась в сизое облако. Однако облако так и не исчезло совсем, сколько бы я его ни гнал. Так и летает за мной по сей день…
Из воспоминаний меня вырвал мамин голос:
– Мы не можем так с ним поступить. Тем более дедушка будет против. Прокормим как-нибудь.