– Ну вот же, нам и нужен затейник. Разве нет?
– У меня есть идея получше!
Мне показалось, или мы с Татьяной стали общаться так, словно мы герои авантюрного фильма? Схему надо на столе расстелить. Вот так, антуражнее как-то. Надо еще склониться над ней с серьезным, задумчивым видом.
– Я передумала, – сказала Татьяна, и я перестал склоняться с серьезным, задумчивым видом над схемой, а посмотрел на нее. – Затейник – слишком мелко для нас. Сделаем тебя сразу неформальным лидером. А в этом нам поможет только один человек…
И, глядя мне прямо в глаза, Татьяна ткнула пальцем в прямоугольник с подписью «Ксения Шапошникова».
– Чувствуете, Татьяна?
– Андреевна. Что я чувствую, Грачёв? – со вздохом спросила она.
– Джеки Чана не хватает для полноты ощущений.
– Господи, Грачёв, когда ты повзрослеешь?
А сама целую схему по спасению меня начертила. Ну-ну.
Глава шестая
Когда я вернулся домой, полный планов по завоеванию авторитета в классе (на самом деле нет – после слезной ночи я превратился в лимон. Который выжатый)… Так вот, когда вернулся, дома был дедушка. Он разбирал чемодан – коричневый такой, советский еще, с гремящей ручкой. Дедушка выкладывал рубашки и брюки на полку в мамином шкафу.
Дедушка живет в городе меньше нашего в шесть раз. Там один завод, в котором трудится большинство жителей, и толпа бесцветных пятиэтажек. Но дедушка живет в своем доме на окраине. Я приезжаю к нему каждый август. Дедушка открывает мне деревянную скрипучую калитку, обнимает за плечи и ведет к дому. Он затапливает печь – у него настоящая русская печь, хоть и есть современное отопление. Печь тоже поскрипывает – точнее, горящие поленья в ней потрескивают. Дедушка готовит картошку в чугунке. А вечером, когда ужин съеден, окрестности обойдены, молоко от настоящей коровы выпито, я укладываюсь на пружинящую кровать, скрипучую, как калитка. Прижимаюсь к теплой стене – за этой стеной как раз печка. Изучаю взглядом трещину в побелке – она мне напоминает изображение реки на географической карте. Может, Енисей, где прошло дедушкино детство? Дедушка рассказывает свои истории, пока я не проваливаюсь в сон. Так было всегда, примерно с моих шести лет.
Теперь дедушка – в нашей более-менее современной обстановке – смотрится как ламповый телевизор в магазине «Эльдорадо». Мне кажется, он тоже считает примерно так же, потому что, выгрузив все свои немногочисленные вещи из чемодана, он долго стоит напротив шкафа в задумчивости. Даже не замечает меня – а я давно наблюдаю. Почему-то не здороваюсь. Почему-то грустно. А вдруг здесь, в нашей квартире, дедушка позабудет свои истории? Вдруг они оживают только в доме на окраине? А здесь как будто не нужны. Это же истории из его, дедушкиной, жизни, они принадлежат прошлому. В нашей квартире из прошлого – только альбом с фотографиями и несколько престарелых вещей, которые мама оставила для декора.
Он вздыхает – так протяжно, как будто сдувает пыль со старинной книги. И оборачивается. Улыбается и говорит: «Привет, внучок!» – как будто давно понял, что я стою истуканом за его спиной.
Он не приобнимает меня за плечи и не ведет через скрипучую калитку в дом, как бы мне этого ни хотелось. И я спрашиваю:
– А у тебя есть водолазный костюм?
У него нет. Но зато есть костюм пчеловода (Суперпчеловод? Хм…) и костюм сварщика (Суперсварщик). В молодости дедушке довелось поработать и тем, и другим. Взял с собой как память. Но мне отдаст с радостью, если нужно.
Я глубоко задумался.
Вечером пришли с работы родители, мама напекла блинов. И даже воздух стал почти съедобным – пропитался запахом масла и разговорами за столом.
Спать дедушка лег в моей комнате на раскладное кресло. Родители не успели купить ему кровать. Г. Печорин деловито покрутился и бухнулся сарделькой рядом с дедушкиным лежбищем.
Мне не хотелось спать, но пришлось тоже улечься – чтобы услышать очередную дедушкину историю. Если она будет. Когда свет погас, дедушка произнес:
– Ну как, Костя… как в школе?
– Нормально, – сказал я.
Дедушка перевернулся на другой бок.
Я внутренне осунулся и приготовился в тишине созерцать потолок, который выучил давным-давно, а вчерашней ночью повторил до полного зазубривания. Но дедушка вновь подал голос:
– Не помню, рассказывал ли, как я в тайге заплутал?
– Расскажи, – прошу я, хотя уже слышал эту историю.
– Ну вот, значит, отправились мы с Тимофеем – мне тогда восемь было, а брату двенадцать – отправились в лес по ягоду. Нам, значит, мама выдала по лукошку и наказала к обеду вернуться. А к обеду-то – это когда солнце в зените, у нас часов-то не было с братом, это сейчас вот и часы наручные, и эти телефоны, там время показывается. А тогда не было. И мы пошли. А мама всегда говорила: «Тайга – чуть два шага сделаешь, уже затеряешься. Поэтому нужно знакомой тропой идти». Мы знали тропу с Тимофеем-то, мы по ней могли выйти на черничное место, оно называлось черничное, но там, чуть поодаль, и морошка, и клюква росла. И мы пошли. Но в тот раз, уж не знаю, что мне в голову ударило, я, как в сказке – ягодка за ягодкой, цветочек за цветочком, и утопал куда глаза глядят. А глядели они куда-то не туда. Незнакомое место, значит. Сосны как удочки, ловящие облака – вверх, вверх, вверх. Очень высокие. А еще – кусты малины. Сами по себе кусты малины – это ничего страшного ведь, но они были помяты, и веточки обломлены. Медведь, значит, мог быть рядом. Я это, значит, струхнул, – дедушка издал короткий смешок. – Маленький был. И побоялся кричать, хотя это зря – медведь боится громких звуков. Но если рядом медвежата с медведицей – то тут, конечно, пиши пропало. А и куда идти, я не понимал, правильно мама говорила – несколько шагов, и всё, потерялся.
Дедушка замолчал надолго, я уж было подумал, что он уснул.
– Бродил и плакал. Еще думал: куда Тимофей-то делся, вдруг тоже заблудился? Солнце над соснами побывало в зените и покатилось дальше, а я все брел непонятно куда, опасался лишний звук произвести, боялся медведя. Сообразил потом, значит, по солнцу идти, вспомнил, что солнце закатывается за другой берег Енисея, пошел туда. И вышел из тайги. Оказывается, недалеко был, просто бродил туда-сюда, туда-сюда. – Дедушка рассмеялся. – Повезло, значит. Мог и затеряться по-серьезному. Тимофей, оказывается, дома уже был. Сказал, что думал, что я так пошутил, что спрятался где-то. Больно уж резко исчез. А я с пустой корзиной пришел, мама наругала, что не принес ничего и что загулялся, обед пропустил. А я и не рассказал, что потерялся. Зато ужинал вот с таким аппетитом! – Дедушка вновь посмеялся немного. – Спокойной ночи, внучок.
– Спокойной ночи, дедушка.
Я задумался. Тимофей, старший брат, – а вдруг он просто испугался, что не уследил? Струхнул, набрал ягод по-быстрому и домой убежал. И даже не пытался искать младшего брата, сделал вид, что тот спрятался. А если бы дедушка так и не вернулся? Как с этим жить?
И еще вопрос: а вдруг дедушка все это понял? Еще тогда, в детстве. А сейчас вот – со смехом вспоминает.
Я никогда не узнаю правды.
Интересно, а я смог бы бросить брата в беде? Или вот так смеяться спустя годы, зная, что в тот день меня бросили одного в тайге?
Чем дольше я живу на свете, тем сложнее видится жизнь.
Я горестно вздохнул. Дедушка к моменту моего горестного вздоха уже спал.
Глава седьмая
А утром меня осенило. Эклектика! (Не пугайтесь. Я сам, когда впервые услышал это слово, привыкал минуты полторы.)
Эклектика, как всем известно, это сочетание несочетаемого. Очень даже модно! В наши-то времена планшетов и советских будильников, стоящих на одной полке. (Ну ладно, ладно, это у нас будильник и планшет стоят на одной полке. Но не думаю, что мы одиноки в эклектическом подходе к оформлению интерьера.)
Так вот. Эклектика, подумал я. И попросил у дедушки оба его костюма – пчеловода и сварщика. На меня напало вдохновение. Благо, что было воскресенье, и вдохновение не отпало сразу же, как могло быть в будни. Я разложил костюмы на своей кровати и стал размышлять, что мне со всем этим делать. Можно взять шляпу пчеловода и добавить к ней огромные красные перчатки сварщика. А вообще, подумал я, эти костюмы похожи, как родные братья. И в обоих почти неразличимо лицо, а это мне на руку, ведь я собрался творить добро анонимно. Чтобы обо мне писали в газетах: «Неизвестный пчеловод спас женщину от разбойного нападения». Или: «Таинственный сварщик предотвратил ограбление». Вёка, добавил я мысленно. Ограбление века.
Решил померить костюмы. Сварщик оказался тяжеленным – как я побегу спасать в таком? Пчеловод тоже не сильно мобильный, мешковатый какой-то. Понятно, почему супергерои предпочитают одежду в облипку.
Решил остановиться на шляпе пчеловода и красных, явно супергеройских, перчатках сварщика. Шляпа годная: черная, с мелкой сеткой, лишь слегка просвечивающей. Сквозь сетку практически не видно лица, так, контуры только.
Осталось найти: штаны, водолазку. «Справлюсь!» – подбодрил я себя.
И ведь справился буквально спустя пятнадцать минут. Нарыл в своем шкафу черные джинсы – они стали мне маловаты, но я натянул кое-как. Получилось как раз в облипку. Две черные тонкие ноги – как у паука. Не у Человека-паука, а просто у паука. У черной вдовы, например. Прекрасное сравнение. Суперчерная вдова. Черная супервдова. Учитывая, что я никакая не вдова и вообще мальчик.
Нашел еще черную рубашку, водолазки у меня нет. Рукава длинные, но мне коротковаты. Не беда – на руках будут красные перчатки.
Надел все это. Получилось так, словно на шляпу Зорро набросили черную (рыболовную?) сеть, и вдобавок к этой неприятности он еще и упал руками в ведро с красной краской. Я показал себе в зеркале большой палец – типа, все здорово! Все очень, очень здорово.
Сойдет.
Могу приступать к своей миссии.
Глава восьмая
Какое совпадение. Только утром выгуливал его в парке,