а теперь вот прохожу на уроке литературы. «Герой нашего времени», Григорий Печорин.
– Печорин вовсе не герой в привычном понимании, – вещала у доски Наталья Васильевна, учительница (да, вы угадали) литературы. – Печорин – типичный представитель поколения потерянных молодых людей, не сумевших найти применения своим талантам и энергии в условиях общественного строя того времени.
Согласен. Когда мы шли по парку, он выглядел потерянным.
– Печорин – портрет поколения. Он соткан из пороков людей того времени.
– А разве пороки не одни и те же во все времена? – с места спросила наша отличница, Лиза Куницына.
Кстати, как был подписан ее прямоугольник в плане Татьяны? Не помню. Наверное, тоже какой-нибудь лидер.
– Интересная мысль, Куницына, запомни ее, – с хитрой улыбкой отозвалась Наталья Васильевна.
Я тоже запомнил мысль, на всякий случай. Даже записал. На полях. В облаке рядом с нарисованным только что Супермной. В черной шляпе с сеткой и рукой в красной перчатке – рука поднята в приветственном жесте. Супер-Я говорю: «Пороки – одни и те же на все времена». Как-то слишком философски. Не по-супергеройски. Но, может, я умный супергерой, который между подвигами открывает томик Вергилия? (Если что, я не знаю, кто такой Вергилий.)
Наталья Васильевна рассказала про Бэлу. Оказывается, Г. Печорин похитил коня, чтобы ему взамен похитили Бэлу (она очень нравилась Печорину). И похитил ее, представляете, собственный брат! Не было на них супергероя. А был только Печорин, похититель Бэл.
Слушаю Наталью Васильевну дальше. И знаете что? Печорин еще и контрабандистов повстречал. И не смог им никак помешать, только панику навел. Ох, я бы там развернулся! Спас бы Бэлу, коня Казбича спас бы, а также упрятал за решетку контрабандистов. А от Печорина одни проблемы.
Перед глазами у меня возникла картинка: я, конь и Бэла бежим в замедленной съемке. Я держу коня под уздцы, Бэла в седле, лицо ее измождено постоянными похищениями и вероломствами брата, волосы колышутся на ветру – но медленно (замедленная же съемка). За спинами у нас одно за другим рушатся здания, всё в огне. С крыши одного из строений летит горящая балка, мы едва успеваем пронестись под ней, балка задевает кончик волоска на хвосте коня. Мой красный плащ воинственно развевается…
Точно! Плащ! Надо найти плащ.
Набатом звонит звонок с урока. Я поднимаюсь со своего места в замедленной съемке. Мир еще не знает, с кем учится в одном классе…
– Грачёв, поторопись, мне еще кабинет проветрить надо.
Это Наталья Васильевна. Я, конечно, поторапливаюсь. И в коридоре меня ловит Татьяна.
– Ты придумал, как подружишься с Ксенией?
– Здравствуйте, Татьяна.
Я хладнокровен. Называйте меня «Красный плащ». Хотя есть же утка по прозвищу Черный плащ. Не испортит ли мне репутацию невольное сравнение с уткой?
– Здравствуй, Грачёв! Вижу, ничего ты не придумал. И даже попытки не было. Поэтому я постаралась за тебя.
– А?
– Сказал «А», говори и «Б», Грачёв!
– Бэ.
– Молодец. А теперь к делу. Ты и Шапошникова вместе поможете завхозу с оформлением краеведческого музея к празднику Девятое мая. И пока будете работать над этим, подружитесь.
– Музей? Но, Татьяна, я и так не успеваю по программе…
– Тебе еще повезло, что у меня есть связи в учительских кругах. Не благодари, Грачёв!
И Татьяна унеслась в недра перемены, а я поплелся к кабинету биологии. И ведь действительно, не успел прозвенеть звонок на урок, как вбежала завхоз Ульяна Павловна, спешно дала нам с Ксенией Шапошниковой первое поручение – вставить в рамочки и развесить в музее памятные фотографии – и убежала. Ксения Шапошникова сердито зыркнула в мою сторону – даже не зыркнула, а бросила кратчайший зырк и сразу же отвернулась. Наверное, она не фанат чернобелых фотографий.
После уроков, пока я шагал к музею (угловая дверь на третьем этаже), мимо проскочила Татьяна и крикнула:
– Не подкачай, Грачёв!
Как будто я шел на спецзадание. Правда, так оно и было, если подумать.
Нам выдали рамки и фотографии. Всё как договаривались. Мы принялись молча вставлять одно в другое и вывешивать на стену, на заранее вбитые гвоздики. Работа шла методично и тихо. Потом я вспомнил – необходимо подружиться с Ксенией Шапошниковой. И начал дружиться (подруживаться?), используя юмор как кратчайшую дорожку между сердцами людей. Общий смех сплачивает, что-то такое я где-то там слышал. Или даже читал.
– Шапошникова, – начал я, – а тебе не жарко?
– Что? – Ксения Шапошникова подняла на меня глаза. Брови она недоуменно свела к переносице, и от этого взгляд получился скомканным.
– Я говорю, сейчас же весна, солнышко греет. А ты – Шапошникова. Не жарко? А то сменила бы фамилию на какую-нибудь более прохладную. Ну, на теплое время. Кепкина? Панамкина?
– Ты придурок, Грачёв? – Взгляд еще более скомканный.
– Шутка. Это шутка.
– Придурок.
И мы продолжили развешивать фотографии в тишине.
– Кажется, подружиться с неформальным лидером у меня не получается, – поделился я соображением с Татьяной на следующий день.
– Что ты пробовал?
– Пошутить. Смех – кратчайший путь к сердцу женщины.
– Уверен?
– Нет.
– Тогда попробуй заговорить о чем-нибудь отвлеченном. Без шуток, Грачёв. Умеешь так?
– За кого вы меня принимаете, Татьяна?
Конечно, нет.
Но я попробовал. Я испробовал всё. Приведу тезисы, чтобы не занимать ваше время.
Понедельник:
– Ксения Шапошникова, какой у тебя любимый цвет?
– Пошел ты, Грачёв!
Вторник:
– Ксения Шапошникова, можно я поделюсь с тобой своим секретом?
(Я слышал, общие секреты сплачивают.)
– Нельзя, Грачёв.
Среда:
– Ксения Шапошникова, может, сходим куда-нибудь, посидим?
(Да, среда – день крайних мер.)
– Ты сходи, Грачёв, посиди, а я пока домой пойду.
В четверг я признался Татьяне:
– Мне начинает казаться, что Ксения Шапошникова не горит желанием со мной общаться.
Татьяна лишь тяжело вздохнула – чисто Татьяна Ларина, не получившая письма от Онегина. Я оказался на пороге провала ее искрометного плана – вот что означал этот вздох. Ко вздоху она добавила пару слов о том, что, может, не стоит звать своего будущего друга «Ксения Шапошникова»? Имени будет достаточно. А я ответил: «Татьяна, вас не поймешь, то по имени звать не надо, то надо звать только по имени».
Татьяна вновь вздохнула.
Пятница наступила так же, как всякая другая пятница – чирикали птицы, искрился рассвет, на деревьях повылуплялись апрельские ярко-зеленые почки. Пятница до поры до времени прикидывалась обыкновенной, пока не случилось три невероятные вещи:
1. Я нашел плащ супергероя.
2. Я надел плащ супергероя (и весь остальной костюм тоже).
3. Я спас человека. (Почти спас. Можно сказать, недоспас.)
Сейчас расскажу подробнее.
Три раза в неделю мы – я и Ксения Шапошникова – после уроков занимались оформлением краеведческого музея, который представлял собой небольшую комнату с витринами и развешанными на стенах фотографиями. В музее было три шкафа. Один – стеклянный, он использовался как еще одна витрина, на полках лежали медали за разные школьные достижения и стояли прислоненные к задней стенке грамоты. Особо почетные – на уровне глаз.
Два других шкафа имели непрозрачные дверцы. В них хранились всякие ненужные вещи. И в пятницу мы, я и Ксения Шапошникова, должны были разобрать их, рассортировать нужное и ненужное. И мы сортировали тихо-мирно, пока мне в руки не попался рулон красной ткани. Строго говоря, цвет был малиновый, а не красный.
– Ткань закупалась для обивки кресел в актовом зале, – пояснила завхоз Ульяна Павловна, которая в тот день тоже была здесь. – Кресла обили, но немного материала осталось. На выбрасывание.
Завхоз Ульяна Павловна кинула малиновый куль в кучу под условным названием «Мусор».
– Ой-ой! – заголосил я. – Можно я заберу?
Ксения Шапошникова уставилась на меня пятирублевыми глазами. (Ну, в смысле, глаза стали как монеты. Круглые и большие. Это не стоимость глаз. Забудьте, в общем.) Завхоз Ульяна Павловна даже не моргнула – наверное, за годы работы в школе привыкла ко всему.
– Мне стул обить надо, – пояснил я для Ксении Шапошниковой.
Но ее это, кажется, не убедило.
Внутренне ликуя, я забрал ткань.
Дома примерил. Даже подрезёть не пришлось. Я подпрыгнул, заглядывая себе за спину, – хотел удостовериться, что плащ развевается внушительно и мощно. Плащ просто развевался, но мне этого было достаточно.
Буду носить плащ и шляпу с собой в пакете, как сменную обувь, решил я. Мало ли когда мне понадобится перевоплотиться в супергероя. «Малиновый плащ!» – вздохнул я счастливо. Я о таком и мечтать не мог. Зовите меня просто – Супермалина!
Хм…
С Супермалиной погорячился. Не зовите меня так.
Малина и шляпа пчеловода. Есть в этом что-то огородное.
Нет! Я не пугало огородное! Выгляжу в костюме очень даже сносно. Думаю, я произведу впечатление.
Хм… А ведь придется теперь постоянно ходить в черных джинсах и черной рубашке – всё на размер меньше реального. Не стану ведь я полностью переодеваться, завидев, как творится несправедливость. Пока я буду попадать ногами в штанины, несправедливость рискует полностью претвориться в жизнь. Мало того, преступник уже уйдет. И не просто уйдет – когда я закончу свое великое перевоплощение, преступник уже будет дома, ужинать картофелем с селедкой и запивать киселем (не спрашивайте).
В общем, я решил ходить в черном. И, как оказалось, не зря. Конечно, в следующий же понедельник Ксения Шапошникова высмеяла мой маленький наряд, а я ответил ей про маленькое черное платье у женщин, и почему бы мужчинам не иметь маленький черный костюм. Но случилось и еще кое-что.
Супермалиновый плащ пригодился.
Глава девятая
Дело было так. Иду я в понедельник вечером через известную нам с вами площадь с конем. Купил хлеб и молоко и иду. И вдруг – я не шучу, чистая правда – у ног коня снова начинается этот разговор: отдай сумку, не отдам, да отдай, да не буду. Я сразу свернул за угол ближайшего дома, чтобы меня, супергероя, раньше времени не рассекретили. Бросил взгляд на место действия – девушка и детина весь в черном. У меня сразу мелькнула мысль: почему опять возле коня? Вкус к ограблениям вблизи непарнокопытных?