«Ой!» – внезапно подумал я. Мое лицо она тоже не запомнила, потому что не видела. Стоит ли облачиться в костюм Супермалины или идти в штатском? Если второй вариант, то придется снова с ней знакомиться? Или загадочно шепнуть: «Я – Супермалина» – и подмигнуть.
Весь в мыслях, я подошел к ее подъезду. Инстинктивно поднял взгляд к ее окну. Ну точно! Я же помню, где окно. Кину камешек – она и выглянет.
Надел шляпу и плащ (все-таки узнаваемый образ, грех не воспользоваться).
Кинул камешек. Он упал к моим ногам – цок.
Кинул второй. Тум – глухо ударился о стену.
Третий – плюм. Упал в лужу, неизвестно как здесь оказавшуюся, вроде дождь был давным-давно.
Четвертый – опять цок.
– Перешел от ограблений к мелким хулиганствам? – раздалось у меня за спиной.
Я обернулся.
У Веры Погодиной милое овальное лицо, карезеленые глаза и губы в улыбке.
– Я пришел… я…
Она улыбнулась шире.
– Ты не видела мой хлеб? Молоко? – спросил я придурковато. – Мы когда бежали, они, то есть хлеб и молоко, куда-то подевались.
Вера Погодина рассмеялась. И знаете, глядя на нее, никогда бы не подумал, что она изучает термодинамику. Смеющаяся, она была максимально далека от термодинамики.
– У меня дома есть хлеб и молоко. Дать? Как возмещение морального ущерба. Все-таки ты так у меня ничего и не украл.
– Да я не вор! – опустил я голову. Опустил и увидел макушку Г. Печорина. А я уж и забыл, что выгуливаю животное. Пес мечтательно вглядывался в даль, хотя никакой дали здесь не было, двор окружали дома. – У меня вот собака.
– Вижу, – кивнула Вера Погодина. – Он в возрасте, да? Как зовут?
– Э, м-м-м… Вообще-то Григорий Печорин.
– Привет, Григорий Печорин.
Вера Погодина и глазом не моргнула. Хотя, может, и моргнула, я не мог видеть – она наклонилась, чтобы погладить песью голову.
Печорин вильнул хвостом.
– Может, сходим куда-нибудь? – выпалил я. Язык мой – враг мой, потому что дальше прозвучало: – Выпьем кофе, съедим этих мягких французских булок, и ты станешь моей девушкой.
Вера Погодина долго смеялась. Не обидно, а так, легко, как весенний ветер. А потом сказала:
– Я ведь ничего о тебе не знаю. Даже как выглядишь. И, кроме того, у меня есть парень.
– Ну здорово! Нет, правда. Ладно. А просто уточнить, этот парень – не я?
– Это другой человек, – весело кивнула Вера Погодина.
– Он? – Я указал на пса. – Просто я читал в одной книге про Веру и Печорина. Они тайно встречались.
Она улыбнулась.
– Я буду иметь тебя в виду, если вдруг что.
Как твое имя? Супермалина?
– Ага.
– Возьмешь молоко и хлеб?
Я горестно вздохнул. Горестно – это многоэтажно, как будто принюхиваешься.
– Возьму.
Она вынесла мне пакет, я добавил его к пакету из-под суперкостюма и поплелся выгуливать Печорина дальше.
– Супермалина! – окликнула меня Вера Погодина, когда мы с Печориным уже заныривали в арку.
Я обернулся.
– Я никогда не увижу твоего лица?
– Иначе какой я супергерой? – унылым голосом ответил я.
– А ты спасешь меня, если я попаду в беду?
Я потоптался в раздумье. Потом снял шляпу и помахал ею на прощание Вере Погодиной.
Я спасу. Я всех спасу. Только не знаю как.
Глава двенадцатая
– Скажите честно, Татьяна, – спросил я, когда мы с Татьяной уютно расположились на подоконнике в ее кабинете. Татьяна чистила апельсин. – Скажите честно, когда вы проводили профориентацию в нашем классе…
– Ну?
– Мне подходит профессия супергероя? Или это вовсе не мое?
– Иногда мне кажется, Грачёв, что тебе лет шесть, не больше. А потом смотрю – да нет, взрослый на вид парень.
– А мне иногда кажется, что я не вписываюсь.
– Куда, Грачёв?
– Вообще никуда. В мир.
– В мир, Грачёв, вписываются все. Даже ты. Татьяна протянула мне половинку апельсина:
– «Мы делили апельсин, много нас, а он один».
– Нас не много, – констатировал я и съел дольку. – Нас двое.
– Врач, медсестра, санитарка, воспитатель, няня, учитель, продавец, официант, адвокат.
– Что с вами, Татьяна?
– Ты спросил про профориентацию. Эти профессии называются человеко-ориентированными. Они тебе подходят, Грачёв.
– Санитарка?
– Именно!
Мы болтали ногами, сидя на подоконнике, и жевали кислый апельсин. И на мгновение я почувствовал себя счастливым. Знаете, так бывает: вроде у тебя большое горе, бросила девушка, которая и не была твоей девушкой, но в мыслях-то была, а ешь апельсин в компании хорошего человека (может, даже друга?), болтаешь ногами, и светлая подливка счастья льется на черствый корж печали.
– Ты все сможешь, Грачёв, запомни.
– Татьяна, разве сейчас не время слегка поглумиться надо мной?
– Я не глумлюсь над грустными. А ты, Грачёв, похож на попавшего под дождь ежика.
– Я поверженный гигант. Ну ладно, ежик.
После уроков я стоял на трамвайной остановке, чтобы уехать домой. Женщина перебегала дорогу, и ее сбила машина. Я смотрел, как она упала, а сам стоял как вкопанный. Нелепая мысль – скоро мой номер приедет, я жду трамвай. И люди вокруг продолжали свои дела, как будто так и надо. И на секунду я поверил, что так и надо – само рассосется.
А потом я подбежал к ней. Протянул руку, но она поднялась самостоятельно и сказала, что ее тошнит. Я не знал, что это может означать. Следом за мной подошли и другие люди – кто интересовался самочувствием, а кто просто наблюдал со стороны. Я не догадался позвонить в скорую, но это сделал водитель автомобиля, который наехал на женщину. Я заметил водителя не сразу. Он ходил из стороны в сторону с прижатым к щеке смартфоном и иногда останавливался, осторожно брал женщину за локоть и заглядывал в лицо.
Я вернулся на остановку, но почему-то не сел на свой трамвай. Так и продолжал стоять, пока не прибыла скорая и не увезла женщину. Потом, конечно, сел в трамвай, но не в тот, я не замечал дороги, ехал, как тюк, меня болтало из стороны в сторону вместе с трамваем – по неровным рельсам.
А дома, только перед сном, когда мы улеглись, погасили свет и затихло шуршание одеял, я дедушке рассказал, что видел, как человека сбила машина. Я никогда раньше с таким не сталкивался. И я ничем не помог.
Дедушка помолчал немного, обдумывая, а затем начал свой вечерний рассказ:
– В тайге есть зимовье. Это такая небольшая избушка, их по тайге несколько, я сам видел три, когда мы с отцом ходили за кедровыми орешками. Бывало, далеко шли и в зимовье наведывались – переночевать. Внутри все необходимое – где спать и даже печка. Некоторые оставляли консервы, но если ты открывал банку, то нужно было положить что-то взамен – сушеные ягоды годились, сушеные грибы, всё, что можно в пищу употребить. Но не о том речь. Я вот о чем. Однажды, когда мы с отцом, значит, шли за кедровым орехом, – а кедры у нас далековато от деревни-то росли, – мы шли два дня. Кедры вековые, такие, что не обхватишь, это тебе не тростиночки тут, в городе. Огромные кедры, исполины, диву даешься, какая мощь! И вот однажды набрели мы на такую избушку, но дело было в полдень, нам ночевка не нужна еще, да мы и не собирались заходить в эту избушку. Отец-то знал, где расположено зимовье, на ночь он приметил другое, не это. И вот идем мы, а я захотел зайти. Прошу, говорю: «Ну пап, ну пожалуйста!» Не знаю, чего меня потянуло. А папа: «Нет, нет, пойдем, – говорит, – чего время тратить!» Мы пошли, а я все оглядывался. А потом чего-то кинулся обратно. И отец кричит мне в спину, а я хоть бы хны. Добежал, рванул на себя дверь – и внутрь. А там… Знаешь что? Там мужик лежит, кажется, спит. Я подумал сразу: ну вот, занято тут, говорил же мне папа – не надо, а я побежал. А мужик дернулся и глаза открыл. И как бросился ко мне: «Спаси! – говорит. – Спаси меня!». Я испугался, ненормальный какой-то мужик. А тут, значит, и отец зашел в избушку. И давай выспрашивать, кто такой и зачем. А тот подробно все рассказал. Оказалось, заблудился он. Сам нездешний, погостить приехал к двоюродной сестре. И пошел зачем-то в тайгу погулять. Заплутал и бродил так цельный день. И на зимовье по счастью вышел. Только не знал же, как отсюда выбираться, так и остался в избушке, съел те невеликие припасы, что оставляли после себя другие. И ждал, что кто-нибудь придет. А никто мог и не прийти день, два, а то и намного дольше. Ведь зимовье обычно зимой используется, не летом.
Дедушка надолго замолчал.
Я спросил:
– И как? Вы его вывели из тайги?
– Вывели.
– Получается, ты спас человека?
– Это случайность, внучок. Никто не мог знать, что в избушке кто-то есть. А ты читал Астафьева «Сон о белых горах»?
– Нет, – честно признался я.
– Вот и почитай.
– Так ты, дедушка, получается, супергерой!
Дедушка, кряхтя, рассмеялся.
– Супер не супер… Не бывает таких. Бывают просто люди.
Я не увидел в темноте, но, кажется, услышал, как дедушка махнул рукой.
– Спи, внучок, спи.
На следующий день в школьной библиотеке я взял «Сон о белых горах». И, знаете, читал каждую перемену. И в трамвае. И когда домой вернулся – до самого вечера читал.
Там Аким, таежный человек, находит в избушке изможденную девушку и выхаживает ее – лечит, кормит, согревает. Он буквально спасает ее от смерти. А позже по зимней, опасной тайге выводит в город. Это если коротко.
Но ведь почти такая же история произошла с дедушкой в детстве! Только ему не пришлось лечить и выхаживать того мужчину, заплутавшего в тайге. Но разве это делает дедушкин поступок менее важным? Все-таки мой дедушка – супергерой.
Вот в кого я такой.
Глава тринадцатая
– Он еле справляется с учебой, а тут еще и забота о Печорине. Давай все же отдадим его?
Вновь голос отца из-за кухонной двери. Теперь-то точно обо мне речь! Это я еле справляюсь с учебой. И это я забочусь о Печорине. Это меня хотят отдать! На этот раз – меня. Но мама против: