Что кому да чего доставалося.
Доставалася зятю тёщенка.
Доставалася зятю тёщенка да.
Как повез зять тёщу во большой-то аул.
Как повез зять тёщу во большой-то аул:
«Принимай-ка, жена, в дом работницу.
Принимай-ка, жена, в дом работницу да.
Ты заставь-ка ее три дела ох делати,
Как заставь-ка ее три дела ох делати да.
Перво дело делёть – да табун да пасти.
А второе дела – да куделю прясть да.
А как третье дела – а дитя охы да качать…»
Рома переводил камеру с одного лица на другое. Исполнительницы почти не двигались, лишь покачивались из стороны в сторону, и лица их оставались сосредоточенными. Рома снимал, а поверх того, что он видел на экране телефона, фантазия рисовала картины. Поле, ветер, колышущийся колосок. Киргиз ведет коня под уздцы, а в седле – женщина. Поселение, ветхие избушки, а рядом с одной из них – та же женщина укачивает чужого ребенка.
А качала дитя прибаюкавши да:
«Уж качу, ох и баю маё дититка,
А качу и баю мае дититка да.
Что по батюшке ты мне киргизеночек,
Что по батюшке киргизеночек,
А по матушке ты мне внучоночек.
Как у матушки твоей есть приметушка да:
Как на правой груди у ней родинка,
Как на правой груди у ней родинка да».
Как родная-то дочь про то услышала,
Как родная-то дочь то услышала да,
На колени-то к ней она бросалася:
«Ты прости-ка, прости, родная маменька да!
Над тобою-то я издевалася.
Ты возьми-ка, возьми коня самолучшева да,
Ты езжай-ка, езжай-ка в свою сторону».
Такого поворота сюжета Рома не ожидал. Он даже приоткрыл рот от удивления.
Песня закончилась, и Пётр Семёнович, заметив реакцию ученика, сказал:
– Да, Машин, вот такие вот бразильские сериалы происходили на земле Русской.
– Бразильские сериалы? – не понял Рома. – Я вообще-то не ожидал, что они окажутся родственниками. При чем тут Бразилия?
– Эх, Машин, Машин… Ну ты и деревня.
Дальше прозвучало еще несколько песен – получился целый маленький концерт.
Когда все закончилось, Пётр Семёнович поблагодарил ансамбль «Калинка» и баяниста Аркадия Ивановича. А тот сказал:
– А приходите к нам домой, чай пить! Моя мама – ей девяносто два года, – она всякие истории знает, порасскажет вам. Хотите?
Пётр Семёнович, конечно, хотел. Он глянул на ученика достаточно строго, чтобы тот осознал, что тоже хочет.
Глава седьмая«Во зеленом во саду сидит пташка на кусту»
Рома думал, что сейчас они попадут в настоящую избушку Бабы-яги – с печью, полосатым паласом на полу, черной кочергой и совой, сидящей на жердочке под потолком. Но дом Аркадия Ивановича хоть и был в полном смысле домом – отдельным зданием с садом, с забором, – но совсем не походил на обитель Бабы-яги. Это было старое одноэтажное строение из белого кирпича с резными деревянными рамами на окнах, выкрашенными в зеленый цвет.
Мама Аркадия Ивановича, баба Дуся, внешне напоминала хрупкую бледную березку. Но в карих глазах блестел стойкий яркий огонек, как отражение лампы в крепком чае.
Гостей баба Дуся встретила радушно. Разлила травяной чай по кружкам, поставила на стол большое блюдо с различной выпечкой – баранками, крендельками, булочками, ватрушками – и начала историю:
– Киргизьё за Уралом жило в кошах. Кош – это жилье у них так называлось. Кош – как стог. Ставят прутья, обмазывают их, а внутри ковры.
Тетя Поля, папина сестра, рассказывала, что воровали русских женщин. Одна пошла на Урал в прорубь зимой полоскать белье, а Киргизии схватил ее и за Урал увез. А в Магнитной муж остался и дети, когда жену украли. Вот тот казак пошел искать жену к киргизам. Подобрался к кошу, сбоку залез. А Киргизии увидел, что казак схватил жену и хочет увезти, – драка у них началась. Муж ей кричит:
«Что ты не помогаешь побороть его?»
А она ему:
«А мне все равно. У меня здесь мальчик трех лет».
Рома держал в одной руке кренделек, позабытый во время рассказа бабы Дуси, а в другой руке – телефон, включенный на запись видео. И вновь в его воображении возник целый фильм: закатное солнце, а на его фоне черными фигурами – киргиз тащит упирающуюся женщину. Следующим кадром – молодой мужчина славянской внешности пробирается через бесконечные поля с невероятно высокой травой, с такой высокой, что приходится прорубать себе путь мечом, а на мече – гравировка «Любимому мужу». Третий кадр – драка киргиза и русского, мелькание рук, ног, лиц с остервенелым выражением. А на заднем плане, сначала незаметно, возникает женщина, держащая ребенка за руку. Постепенно все внимание переходит на нее. У женщины усталые голубые глаза и губы, забывшие улыбку. И тихий голос: «А мне все равно. У меня здесь мальчик трех лет».
«Вот бы такое снять! – мечтательно подумал Рома. – А не эту унылую документалку».
Баба Дуся знала много историй. Она все говорила, говорила, чай подливался в чашки, заканчивались крендельки и ватрушки… У Ромы садился аккумулятор на телефоне, а у Петра Семёновича закончилась одна сторона кассеты, он перевернул ее другой стороной.
– Отец с матерью в тысяча девятьсот двадцать восьмом году в Магнитной жили и дом сдавали одной семье, которая приехала на строительство завода. Жил у нас инженер Александр Васильевич Боровский с женой и приемной дочкой. Платил он один рубль в месяц и жил в доме, а отец и мать сами жили в малой избе, во флигеле.
Потом Боровского арестовали, говорят, за растрату. А перед тем, как его арестовали, было предзнаменование плохое – домовой стонал – это всегда к чему-то плохому, не к добру.
Вот как это было, мне мама рассказывала. В тот день прибегает к ним во флигель жена Боровского Надежда Константиновна и говорит моей матери:
«Мария Лексеевна, пойдем к нам. У нас стонет домовой».
Мать ей отвечает:
«Я не верю в домовых».
«Нет, Марья Лексеевна, есть домовой у вас. Он душил ночью меня сколько раз. Ночью кошка не кошка, прыгнет на меня и давит. Я ее сталкивала, она тяжелая».
Мама пошла к ней слушать, где стонет домовой. Заходят они в дом.
«Где?» – спрашивает мать.
«В передней комнате».
Там правда послушали, что кто-то стонет.
Вот после этого Александра Васильевича и арестовали вскоре.
Жена его сказала:
«Если его посадят, я замуж выйду. Ничего не знаю, у меня профессии никакой нет. Без мужа я пропаду».
Потом Боровского освободили.
Мать купила стулья у Боровских. Когда раскулачивали нас, то эти стулья отобрали.
А у нас мама и сама видела домового. Давил он на иё, в который год отцу умереть. Осенью он умер, отец-то. И вот он, отец-то, все больше на куторе был, а мать сказывала:
«Я сплю с ребятишками на кухне и слышу, что ползет кто-то. Как на меня навалится, чижолый такой. И вот я знаю, что надо его спросить:
„К худу или к добру?“
К добру-то редко бывает.
А он мне говорит:
„К худу, к худу!“
Так вот. Мать сказывала:
„Я испугалася, проснулася, вроде не спала“».
А осенью после этого отец умер.
Когда луна, как рисуют в мультиках, желтым и зубастым месяцем на фоне темно-синего неба заглянула в окно, баба Дуся рассказала последнюю сказку, которую в детстве ей мама рассказывала:
– Жили-были старик со старухой. У старика старуха умерла. Он остался один с дочкой. Он взял мачеху для дочки. А у мачехи своя дочь была. И стали они вместе жить. Стало у них две дочери. Одна дочь у того и одна дочь у того. Мачеха обижала Машеньку, падчерицу свою.
Однажды она велела старику:
«Увези ее в лес. Не хочу ее! Пусть она в лесу сгинет, пропадет».
Старик был смирный, запрёг лошадь и увез Машеньку в лес, дочь родную.
Машенька села на пень. Начался буран. Она говорит:
«Буран, буран, тебя Бог принес. Буран, буран, тебя Бог принес».
Дед Мороз принес ей тогда разных гостинцев на приданое, подарков и не заморозил ее.
Через несколько дней мачеха старика посылает:
«Иди, привези из лесу Машеньку. Хоть схороним ее».
Старик поехал за дочкой в лес. Приезжает и видит: дочь живая и там рядом у ей сундук золота стоит.
Старик посадил ее на сани и повез в поселок.
Подъезжает к дому, а собака Жучка услышала, что едет старик, выбежала и лает:
«Вау, вау, вау! Старик дочку везет! В золоте, в монисте, во всем серебристе!»
Подъехали к дому, выгрузили сундук, мачеха вышла и видит: уж она такая богатая, сколько у ней приданого в сундуке!
На следующий день мачеха велит старику:
«Старик! Вези мою дочь в лес. Ей тоже приданое нужно».
Старик собрался, запрёг лошадь, посадил мачехину дочку, свою падчерицу, и повез ее в лес. Привез, посадил на пень и уехал.
Сидит мачехина дочка, а тут буран начался. Она сидит и говорит:
«Буран, буран, тебя чёрт принес! Буран, буран, тебя чёрт принес!»
А буран все сильнее, все сильнее. Так она в лесу и замерзла.
Через день старуха велит старику:
«Старик, запрягай лошадь, да не одну лошадь, а пару лошадей, чтобы приданое все увезти из лесу!»
Старик запрёг и поехал в лес. Приезжает, а мачехина дочка замерзла, мертвая лежит в лесу. Он ее положил в сани и поехал обратно.
Подъезжает к дому, а собака Жучка выскочила навстречу и лает:
«Вау, вау, вау! Старик дочку везет. В мешке косточки гремят!»
Старуха услыхала, вышла и нахлестала собаку, и кричит собаке:
«Говори, что золото старик везет!»
Приехал старик. Подошла мачеха, посмотрела, а ее дочка – мертвая. Вот так ее наказал Бог за зло.