Между бытием и небытием нет никакой разницы, если только перед тем и другим испытывать страх равной силы.
Невежество есть основа всего. Совершая в каждый миг одно и то же действие, оно творит все, создает этот мир или любой другой, ибо оно только и делает, что принимает за реальность то, что реальностью не является.
Невежество – это безмерное презрение, лежащее в основе всех наших истин. Невежество древнее и могущественнее всех богов, вместе взятых.
Человека, склонного к внутреннему покою, легко узнать по такому признаку: поражение он ставит выше любого успеха, он стремится к поражению и неосознанно настраивается на него. Поражение сущностно, оно открывает нам самих себя, позволяет взглянуть на себя глазами Бога, тогда как успех лишь отдаляет нас от самого сокровенного в себе и во всем остальном.
Было время, когда времени еще не было… Отказ родиться есть ностальгия по этому времени, которое было до всякого времени, и ничего больше.
Думая о том, сколь многих друзей уже нет, я чувствую, что мне их жаль. А ведь жалеть их нечего – они решили все свои проблемы, и в первую очередь – проблему смерти.
В факте рождения есть такое отсутствие необходимости, что, стоит задуматься об этом чуть настойчивее, чем обычно, да и то лишь потому, что не знаешь, что тут можно предпринять, и остается лишь глупо улыбаться.
Есть два типа ума – дневной и ночной. У каждого из них свой метод рассуждения и своя этика. Днем мы себя контролируем, зато в ночной тиши говорим себе все как есть. Спасительные или разрушительные последствия мыслей мало волнуют того, кто задается важными вопросами в часы, когда другие пребывают во власти сна. Так, он без конца, как жвачку, пережевывает одну и ту же мысль – о том, как ему не повезло, что он родился на свет, и нимало не заботится о зле, которое может причинить другим и самому себе. После полуночи наступает пора опьянения порочными истинами.
По мере того как за плечами накапливаются годы, картина будущего предстает все более темной. Может, это должно утешать, ведь ты из этого будущего будешь исключен? На первый взгляд так оно и есть, но только на первый взгляд. На самом деле будущее всегда было жестоким. Человек способен врачевать свои несчастья, только усугубляя их, так что в каждую эпоху существование кажется куда более терпимым до того, как будет найдено решение всяких временных трудностей.
В минуты великого сомнения необходимо принудить себя жить так, словно история уже завершилась, и действовать так, как действует монстр, снедаемый безмятежностью.
Если раньше, узнавая о чьей-нибудь смерти, я вопрошал себя: «И для чего ему надо было рождаться?» – то теперь тот же вопрос я готов задавать каждому живому.
Бремя, тяготеющее над рождением, есть не что иное, как доведенная до абсурда тяга к неразрешимым вопросам.
По отношению к смерти я без конца колеблюсь между «тайной» и «пустышкой», между Пирамидами и Моргом.
Невозможно почувствовать, что было время, когда ты не существовал. Отсюда такая привязанность к существу, которым ты был до рождения.
«Поразмыслите хотя бы час над тем, что никакого «я» не существует, и вы почувствуете себя другим человеком», – сказал как-то одному западному посетителю бонза японской секты «Куша».
Я никогда не посещал буддийских монастырей, но сколько раз мне приходилось замирать перед ирреальностью мира, а значит, и себя самого? Нет, я не стал в результате другим человеком, но у меня и в самом деле сложилось чувство, что мое «я» лишено какой бы то ни было реальности, что, теряя его, я ничего не теряю, за исключением одной вещи, и эта вещь – все.
Вместо того чтобы цепляться за факт рождения, как подсказывает здравый смысл, я набираюсь смелости пятиться все дальше назад, отступать к некоему неведомому началу, скользить от истока к истоку. Может быть, в один прекрасный день мне удастся дойти до настоящего истока. Тогда я отдохну или окончательно сдамся.
Икс нанес мне оскорбление. Я почти собрался дать ему пощечину. Но, поразмыслив, воздержался.
Кто я? Какое из моих «я» истинно – то, которое реагирует немедленно, или то, которое идет на попятную? В первой реакции всегда проявляется энергия; во второй – вялость. То, что принято называть «мудростью», в сущности есть не что иное, как «плод размышлений», то есть отказ от первого побуждения к действию.
Если привязанность есть зло, то причину этого следует искать в возмутительном факте рождения, ибо родиться на свет – это и значит привязать себя к нему. Следовательно, освобождение должно заключаться в том, чтобы уничтожить всякий след этого возмутительного происшествия – самого злосчастного и нестерпимого из всех возможных.
Тревога и смятение сменяются спокойствием, стоит лишь подумать, что когда-то ты был зародышем.
Нет такого укора, исходящего от людей или богов, который мог бы задеть меня в этот самый миг: я чувствую себя таким же добропорядочным, как если бы никогда не существовал.
Болыпое заблуждение полагать, что между неудачами и яростным неприятием рождения есть прямая связь. У этого неприятия более глубокие и далеко не такие очевидные корни. Оно никуда не девается, даже если существование не вызывает ни тени недовольства. Мало того, именно тогда, когда на тебя сваливается неслыханная удача, оно становится только отчаяннее.
Фракийцы и богомилы… Я постоянно помню, что бывал в тех же местах, где обитали они, как помню и то, что первые оплакивали каждого новорожденного, а вторые, стараясь обелить Бога, обвиняли сатану в подлости Творения.
Нескончаемыми ночами бесчисленные пещерные Гамлеты, должно быть, уже произносили свои монологи. Почему бы не предположить, что апогей метафизического страдания настал гораздо раньше, чем воцарилась всемирная пошлость – следствие пришествия Философии?
Одержимость размышлений о рождении проистекает из обострения памяти, из вездесущности прошлого, но также и из жадного нетерпения достичь тупика- первого тупика. Никакого выхода, а следовательно, и радости минувшее дать не может, – он лишь в настоящем и в будущем, освобожденном от времени.
На протяжении долгих лет, а фактически на протяжении всей жизни только и думать, что о своих последних минутах, чтобы к моменту, когда они наступят, убедиться – все это было ни к чему, а мысли о смерти помогают сделать что угодно, только не умереть.
Вызывают сознание, творят его наши несчастливые переживания. Стоит им справиться с этой задачей, как они слабеют и исчезают одно за другим. Зато сознание продолжает действовать, уже не помня, чем обязано им, мало того, никогда не отдавая себе в этом отчета. Сознание постоянно провозглашает свою самостоятельность и независимость, даже тогда, когда ненавидит самое себя и жаждет кануть в небытие.
По правилу, сформулированному св. Бенуа, если монах чувствует гордость или хотя бы простое довольство своей работой, он должен бросить ее и заняться чем-нибудь другим.
Эта опасность не грозит тому, кто живет с ненасытной жаждой неудовольствия и предается, как оргии, отвращению и угрызениям совести.
Если правда то, что Богу противно брать чью-либо сторону, я в его присутствии не испытал бы ни малейшей неловкости – настолько мне понравилось бы подражать ему, быть, как и Он, непредвзятым во всем.
Вставать, умываться, а потом ждать, в каком новом виде явится тоска или страх.
Всю Вселенную и всего Шекспира я отдал бы за мгновение безмятежности.
Ницше неслыханно повезло, что он окончил свои дни так, как он их окончил, – в эйфории.
Без конца размышлять о мире, в котором еще ничто не унизилось до того, чтобы возникнуть, в котором не было желания сознавать, а было лишь предчувствие сознания; о мире, в котором царствовала виртуальность и наслаждение своим «я», предшествующим самому существованию «я»…
Вообще не рождаться на свет! Какое счастье, какую свободу, какой простор дарит одна лишь мысль об этом!
Если бы для святости хватало одного отвращения к миру, не вижу, как я сумел бы избежать канонизации.
Никто на свете не жил в столь тесной близости с собственным скелетом, как я. Результат – бесконечный диалог и пара-тройка истин, которых я не в силах ни принять, ни отвергнуть.
Двигаться вперед с опорой на пороки гораздо легче, чем с опорой на добродетели. Пороки, по природе своей покладистые, помогают друг другу и преисполнены снисходительности друг к другу, тогда как добродетели ревнивы, воюют друг с другом и взаимно уничтожаются, постоянно демонстрируя несовместимость и нетерпимость.
Верить в то, что ты делаешь, или в то, что делают другие, – значит увлекаться пустяками. Следует проститься с симулякрами и даже так называемыми «реальностями», выйти за рамки всего и вся, изгнать и уничтожить свои аппетиты и жить по индусской пословице, руководствуясь столь же скромными желаниями, как «одинокий слон».