Любомиров (поражен). То есть как? Без хирургии на передовой?
Крикунов. Очень убедительно обосновал, что выдвигать общехирургические госпитали вперед, к самым медсанбатам, и создавать передовые хирургические отряды совершенно непрактично.
Любомиров. Степан Степанович!.. Только опытность есть доказательство доказательств!.. И вы согласились?
Крикунов. Да…
Любомиров. Но ведь одно дело оперировать через какой-нибудь час, ну, через два после ранения. Другое — через сутки… (Нервно ходит.) Вот так новость: отказаться от головного эвакопункта! Да это преступление!.. Покажите мне карту с расположением наших медучреждений.
Крикунов (развертывает на столе карту). Прошу! Полная картина на всем участке нашей армии.
Любомиров (рассматривает карту). Где госпиталь Ступакова?
Крикунов (указывает пальцем). Вот здесь.
Любомиров (после паузы). Я так и знал!.. Думаю, что Ступаков просто трус. Конечно же, при этой дислокации ему лично придется возглавить подвижной хирургический отряд. А делать операции под обстрелом он не любит. Я это знаю.
Крикунов (раздувает огонь в самоваре). Алексей Иванович… Но ведь с ним согласились и наши штабисты… Ступаков открыто выступил против шаблона. И мы его мнение разделяем. Это действительно придумано в тиши кабинетов без учета тяжких фронтовых условий — обстрелов, бомбежек, вражеских прорывов. Ступаков даже заявил, что лично знает автора головных полевых эвакопунктов. Говорил (смеется)… какая-то бездарная тыловая крыса, которая ни в хирургии, ни в организации медицинской службы на фронте ничего не смыслит.
Любомиров (поднялся). Эта, как вы изволили выразиться, тыловая крыса… перед вами, товарищ полковник… (Картинно поклонился.) Да, именно лично по моему предложению во время наступательных операций часть госпиталей стали выдвигать ближе к передовой…
Крикунов (крайне растерян). Простите, Алексей Иванович… Простите…
Затемнение.
Картина вторая
Лесная поляна, за которой виднеются в лесу палатки полевого госпиталя. На краю сцены, рядом с искореженным осколком деревом, вход в штабную палатку; недалеко от входа — грубо сколоченный стол и скамейка.
На сцену выходит Светлана Цаца. На рукаве у нее красная повязка дежурного по госпиталю, на боку противогаз. Она останавливается, достает из сумки противогаза зеркальце, смотрится в него, кокетливо поправляет выбившуюся из-под пилотки кудрявую прядь.
Цаца. А вы, лейтенант Цаца, действительно «ничего себе»… Как сказал начсанарм. (Вздыхает.) Эх, если б так сказал Ступаков! (Задумалась.)
Мимо торопливо, почти бегом, спешит Вера Ступакова. Увидев Цацу, замедляет шаг, отдает честь.
Куда ты, Верочка?
Вера (останавливается). Володю Савинова ищу. Вы не видели?
Цаца. Лейтенанта Савинова?
Вера. Для кого лейтенант, а для меня он — Володя.
Цаца. А ты знаешь, что его завтра выписывают? И твой Володя тю-тю!.. На передовую!
Вера. Вот только сейчас узнала… Все это так неожиданно…
Цаца (с любопытством). Неужели отпустишь одного?
Вера. Он не хочет, чтоб я с ним в полк на передовую ехала. А отцу и говорить боюсь… Но я все равно убегу!
Цаца. Умница, умница, Верочка! Такие парни, как Володя, в холостяках не засиживаются.
Вера (глядя в сторону). Да я не только из-за Володи!.. Не могу больше сидеть под крылышком у отца. Или на передовую, или в другой госпиталь переведусь. Хватит!
Цаца. Так в чем же дело?! Выходи замуж — и вдвоем с Володенькой в полк!
Вера (тише). Володя тоже предлагает пожениться. А я боюсь отцу говорить. Он же горячий, вы знаете. Убьет!
Цаца (улыбнувшись). Тоже мне, героиня! Передовой не боится, а перед отцом трусит! Девчонка ты еще совсем! Будь посмелее, посамостоятельнее!
Вера. Мне все-таки жалко папу.
Цаца. А себя тебе не жалко?! А Володю? А любовь свою? А меня?.. (Спохватилась.) Ты меня послушай!.. Я дело советую: поженитесь тайком, а потом отцу и скажешь.
Вера. Как это — тайком?!
Цаца. Очень просто! Делается это так… (Вдруг что-то замечает за сценой.) Воздух! Вон отец твой с Киреевой!.. (Хватает Веру за руку, и они убегают.)
На сцене появляются Ступаков и майор медслужбы Киреева с папкой в руках.
Ступаков. Что ж, торжествует закономерность: слабый… уступает… сильному! Подполковник уступил генералу…
Киреева. Любомиров в хирургии действительно звезда первой величины. В сравнении с ним, извините, мы с вами, да и не только мы, проигрываем. Это же счастье, что его к нам прислали.
Ступаков. Он ваш бывший педагог, поэтому вы так судите. Но разве я не справляюсь на посту начальника госпиталя? Или вы — на посту ведущего хирурга?
Киреева. Справляемся. (Усаживается за стол, раскрывает папку и рассматривает какие-то бумаги.) Особенно вы… Так поставили себя… (С иронией.) Прямо позавидуешь!
Ступаков (не замечает иронии Киреевой). Я привык на все смотреть философски. (Прохаживается по сцене.) Я никогда не забываю, что жизнь — это большой спектакль, необозримая и бесконечная драма. В ней каждому из нас, как актеру на сцене, надобно превосходно, с полной отдачей сыграть ту роль, которую ему преподносит госпожа судьба, его величество случай.
Киреева. Не знаю, Иван Алексеевич, насколько вы собирались (с нажимом) играть роль главного хирурга армии, но роль начальника госпиталя я бы вам посоветовала играть перестать. Надо им просто быть.
Ступаков. Нет, вы не правы… Если ты волей судьбы стал трубочистом, внуши всем, что ты самый лучший в мире, самый первый трубочист! Это старая притча. А притчи, как известно, плоды опытности всех народов и здравого смысла всех веков.
Киреева (с усмешкой). А если ты стал генералом, значит, заботься, чтобы тебя обязательно считали талантливым полководцем…
Ступаков. Только так! Не хватает таланта — притворись, что он у тебя есть!..
Киреева. Но ведь притворство — это, извините, ложь, очковтирательство.
Ступаков. А вам известно такое понятие, как святая ложь, ложь во имя человека?.. Ну, представьте себе, Анна Ильинична, что мы… попали во вражеское кольцо. Никто не знает, где выход. Я генерал, но и я не знаю. И вдруг заявляю: я знаю где! Всем — за мной!.. И представьте себе, мы выходим из окружения…
Киреева. А если не выходим?
Ступаков. Может случиться и такое. Но зато я подал людям надежду. Надежда, как известно, питает мужество, побуждает к действию. Мужество и деятельность превращаются в силу, и рождается хоть какая-то, небольшая, призрачная, но все-таки гарантия успеха. Согласитесь, это лучше, чем ничего!
Киреева (размышляет). Интересно, интересно… Извините, Иван Алексеевич, но я по праву женщины. Вот вы хороший хирург… (Лукаво.) Не выдающийся, конечно, как Вишневский или Любомиров, но все же хороший. (Он кивает головой в знак благодарности.) Скажите, вы, как начальник госпиталя, как руководитель коллектива, о чем вы больше заботитесь — о том, чтобы лучше всматриваться в души людей или чтобы самому эффектнее выглядеть в их глазах?
Ступаков (с усмешкой). Анна Ильинична, не добавляйте в молоко уксус! Я знаю, что вы всегда мыслите оригинально…
Киреева. Но оригинальность не всегда превосходство.
Ступаков (обрадованно). Это что? Самокритика?
Киреева. Нет. (Посмеивается.) Я просто ощутила опасность быть правой в тех вопросах, в которых не право мое начальство.
Ступаков (вынужденно хохочет). Не зазорно быть покорным. (Заглядывает ей в глаза.) У вас очень меняется лицо, когда вы язвите! Не замечали?
Киреева. Человеческое лицо — самая занимательная поверхность на земном шаре.
Ступаков (весело). Ну и ну… С вами спорить — все равно что на минном поле собирать грибы. Как в той поговорке: ешь мед, да берегись жала…
Торопливо входит лейтенант медслужбы Светлана Цаца.
Цаца (прикладывает руку к пилотке). Товарищ подполковник… (Кокетливо.) Вас просят к телефону.
Ступаков (сердито). Не начальник санотдела?
Цаца. Нет… Начальник… банно-прачечного отряда.
Ступаков досадливо морщится и уходит.
(С наивностью смотрит на Кирееву.) Анна Ильинична, а вот правду говорят, что если у вдовца взрослая дочь, то он не может жениться, пока дочь замуж не выйдет?
Киреева. Не знаю, Света. Не слышала такого. А к чему это вы?
Цаца. Да так… Интересуюсь народными обычаями. В дневник записываю.
Киреева (насмешливо). В таком случае не забудьте записать в дневник, что нельзя во время операции со стерильными руками пикировать под стол.
Цаца (обиженно). А я что, виновата? Бомбы как засвистели!.. Я и сама не помню, как под столом очутилась.
Киреева (встает, направляясь в палатку). Бомбы, Света, за километр упали. За километр. А операцию пришлось прервать, пока ты руки мыла.
Цаца (останавливает ее). Ой, Анна Ильинична! Я и позабыла. Совсем! Вас же там ищут.
Киреева. Кто?
Цаца. Да разведчик этот… Лейтенант с орденами.
Киреева. Савинов, что ли?
Цаца. Ага, Савинов… (Таинственно.) Я что вам сказать-то хотела: он ведь влюбился…
Киреева. В вас?
Цаца. Да что вы?
Киреева. Но не в меня же!
Цаца. В Веру, в дочку начальника госпиталя.
Киреева. Ну а я здесь при чем?!
Цаца. Вы должны им помочь обвенчаться.
Киреева (поражена). Я хирург, а не священник! Это во-первых, а во-вторых, какое венчанье, какая свадьба на фронте?!
Цаца. Скоро конец войны. Многие женятся. А не помочь влюбленным грешно! Бесчеловечно!.. Помогите, а то Володю уже выписывают в полк.