В трудах Ницше можно также встретить целый ряд выпадов против антисемитов и антисемитизма:
В самых священных местах науки можно было услышать хриплый, возмущенный лай патологически нездоровых собак, лживость и ярость «благородных» фарисеев. Я еще раз напоминаю моим читателям, имеющим уши, о том берлинском апостоле мести Евгении Дюринге, который в сегодняшней Германии использует неприличнейшую и отвратительнейшую шумиху о морали. Дюринг[73] — первейший горлопан из тех, кто сегодня есть среди равных ему антисемитов, — см. «К геналогии морали» [НИЦШЕ (IV). С. 494].
Что в Германии слишком достаточно евреев, что немецкому желудку, немецкой крови трудно (и еще долго будет трудно) справиться хотя бы только с этим количеством «еврея»[74] — как справились с ним итальянец, француз и англичанин вследствие своего более энергичного пищеварения, — это ясно подсказывает общий инстинкт, к которому надо бы прислушаться [НИЦШЕ (IV)Т. 1. С. 448].
Я еще не встречал ни одного немца<разрядка моя — М. У.>, который относился бы благосклонно к евреям; и как бы решительно ни отрекались от истинного антисемитства все осторожные и политические люди, все же эта осторожность и политика направлены не против рода самого чувства, а только против его опасной чрезмерности [НИЦШЕ (IV). С. 369].
Что евреи, если бы захотели — или если бы их к этому принудили, чего, по-видимому, хотят добиться антисемиты, — уже и теперь могли бы получить перевес, даже в буквальном смысле господство над Европой, это несомненно; что они не домогаются и не замышляют этого, также несомненно. Пока они, напротив, и даже с некоторой назойливостью, стремятся в Европе к тому, чтобы быть впитанными Европой, они жаждут возможности осесть, наконец, где-нибудь прочно, законно, пользоваться уважением и положить конец кочевой жизни, «вечному жиду» [НИЦШЕ (IV). С. 370].
В личном плане Ницше также однозначно выступал против антисемитизма и антисемитов, которых по иронии судьбы вокруг него всегда было предостаточно. Это видно из его частной переписки, объясняющей такие известные факты его биографии, как разрыв отношений философа со своей сестрой — Э. Фёстер-Ницше, ее мужем, а так же боготворимым долгие годы другом — композитором Рихардом Вагнером[75]. Вся эта троица была известна своими крайне антисемитскими взглядами, великий композитор без всяких натяжек относится к числу основоположников теории расового антисемитизма[76].
Чертов антисемитизм вредит всем моим расчетам: и на финансовую независимость, и на учеников, и на новых друзей и влияние, он рассорил меня с Рихардом Вагнером, он же является причиной полного разрыва между мной и моей сестрой, и т. д., и.т.д., и.т.д. Охо-х-ох! (из письма Францу Овербеку от 14 апреля 1884)[NITZSCHE (II)][77].
Меж тем мне черным по белому доказали, что господин доктор Фёрстер и по сию пору не порвал своих связей с антис<емитским> движением. Некий добропорядочный остолоп из Лейпцига <…> взялся теперь за эту задачу: до сих пор он регулярно, несмотря на мой энергичный протест, пересылал мне антис<емитскую> корреспонденцию (ничего более презренного я в жизни не читал — курсив мой). С тех пор мне стоит труда выказывать в отношении Тебя хоть в какой-то мере ту прежнюю нежность и трепетное чувство, которые я так долго к Тебе испытывал, разлад между нами абсурдным образом мало-помалу проявил себя именно в этом. Или Тебе совершенно невдомек, для чего я живу на свете? Желаешь ознакомиться с каталогом воззрений, которые противоположны моим? Ты с легкостью найдешь их, одно за другим, в «Откликах на П<арсифаль>» своего супруга; когда я читал их, мне пришла в голову чудовищная мысль, что Ты ничего, ровным счетом ничего не поняла в моей болезни, как и в моем болезненнейшем и ошеломляющем опыте — что человек, которого я почитал больше всех на свете <Рихард Вагнер — М. У.>, в своем отвратительном вырождении пришел именно к тому, что я больше всего на свете презирал — к махинациям с нравственными и христианскими идеалами. — Теперь дошло до того, что я должен изо всех сил защищаться, чтобы меня не приняли за антисемитскую каналью; после того, как моя собственная сестра, моя прежняя сест<ра>, а теперь еще и Видеман[78] дали повод к такой самой злосчастной из всех мыслимых ошибок. После того, как в антисемитской корреспонденции мне повстречалось даже имя З<аратустры>, мое терпение иссякло — теперь я занял глухую оборону против партии Твоего супруга. Эти проклятые антисемитские дурни не смеют прикасаться к моему идеалу!! (Из письма Э. Фёрстер-Ницше, конец декабря 1887 года) [НИЦШЕ (V)].
В огромной библиографии работ, в том числе и отечественных ученых, касающихся интерпретации и понимания идей Ницше, к сожалению, отсутствуют, исследования о влиянии его взглядов на формирование филосемитизма Горького. Не имея возможности подробно рассмотреть данный вопрос, мы коснемся его лишь отчасти — путем сопоставления высказываний Ницше (см. выше) и Горького о евреях и их кратких комментариев.
Из «Обращения Максима Горького к русскому народу» (1919 г.)
Это евреи вырастили на нашей грязной земле великолепный цветок — Христа, сына плотника-еврея, бога любви и кротости, бога, которому преклоняетесь якобы вы, ненавистники евреев. Столь же прекрасными цветами духа бы�и и апостолы Христа, рыбаки-евреи, утвердившие на земле религию христианства — религию всемирного братства народов, религию, на почве которой выросли идеи социализма, идеи интернационализма. И в борьбе за свободу Российская еврейская интеллигенция пролила крови своей не меньше, чем наша, русская, а, впрочем, разве вы знаете какими муками добыта свобода, которой вы пользуетесь ныне?
«О евреях»(1919 г.)[79]
…не брезгуя и не возмущаясь, мы носим на совести нашей позорное пятно еврейского бесправия.
В этом пятне — грязный яд клеветы, слезы и кровь бесчисленных погромов.
<…> Я не сумею говорить об антисемитизме, о юдофобстве так, как надо бы говорить об этом. Не потому не сумею, что нет сил, нет слов, а потому что мне мешает нечто, чего не могу преодолеть. Я нашел бы слова достаточно злые, тяжелые и острые, чтобы бросить их в лица человеконенавистников, но для этого я должен опуститься в какую-то грязную яму, поставить себя на один уровень с людьми, которые мне органически противны.
Я склонен думать, что антисемитизм неоспорим, как неоспоримы проказа, сифилис, и что мир будет вылечен от этой постыдной болезни только культурой, которая хотя и медленно, но все-таки освобождает нас от болезней и пороков.
Это, конечно, не снимает с меня обязанности всячески бороться против развития антисемитизма, всячески, в меру сил моих, оберегать людей от заразы юдофобства, ибо мне близок еврей сегодняшнего дня, и я чувствую себя виноватым перед ним: я один из тех русских людей, которые терпят угнетение еврейского народа. А это хороший народ; мне известно, что некоторые из крупных мыслителей Европы считают еврея, как психический тип, культурно выше, красивее русского.
<…>
Из всех племен, входящих в состав империи, евреи — племя самое близкое нам, ибо они вложили и влагают в дело благоустройства Руси наибольшее количество своего труда, они наиболее энергично служили и служат трудному и великому делу европеизации нашей полуазиатской страны. Нет области, где бы еврей на работал рядом с русским и не менее успешно, чем русский, — это неоспоримо («О евреях». Гл. II).
<…>
Все люди — равны; земля — ничья, а только Божья, человек в праве и в силе сопротивляться своей судьбе и даже с Богом может спорить, — все это написано в еврейской Библии, в одной из лучших книг мира. И заповедь любви к ближнему, тоже древняя еврейская заповедь, как и все другие: не убий, не укради.
<…>
«Иудаизм <…>требует поэтому ухода за нашими силами и способностями, совершенствования их и деятельного применения. Он запрещает поэтому всякое праздное, не основанное на труде удовольствие, праздность в надежде на помощь других».
Это прекрасно, мудро и как раз то самое, чего недостает нам, русским. Если бы мы умели воспитывать наши недюжинные силы и способности, если бы хотели деятельно применять их в нашей неустроенной, нечистоплотной жизни, страшно засоренной всяческой праздной болтовней и доморощенной философией, которая все больше и больше насыщается весьма неумной заносчивостью и ребячливым хвастовством!..
Где-то в глубине души русского человека — все равно барин он или мужик — живет маленький и скверный бес пассивного анархизма, он внушает нам небрежное и безразличное отношение к труду, обществу, народу, к самим себе.
Я уверен, что мораль иудаизма очень помогла бы нам побороть этого беса, если мы хотим побороть его.
«Несвоевременные мысли»[80]
Равноправие евреев — одно из прекрасных достижений нашей революции. Признав еврея равноправным русскому, мы сняли с нашей совести позорное кровавое и грязное пятно.
Я убежден, я знаю, что в массе своей евреи — к изумлению моему — обнаруживают более разумной любви к России, чем многие русские.
Я считаю нужным <…> указать, что нигде не требуется столько такта и морального чутья, как в отношении русского к еврею и еврея к явлениям русской жизни.
Отнюдь не значит, что на Руси есть факты, которых не должен критически касаться татарин или еврей, но — обязательно помнить, что даже невольная ошибка, — не говоря уже о сознательной гадости, хотя бы она была сделана из искреннего желания угодить инстинктам улицы, — может быть истолкована во вред не только одному злому или глупому еврею, но — всему еврейству.