Новацией для российского книгоиздания стали гонорары от иностранных издательств и театров, которых добилось «Знание» в отсутствие официальной конвенции об авторских правах — достигалось это путём пересылки зарубежным переводчикам и издателям литературных произведений ещё до первой публикации их в России. Все вместе это приносило Горькому солидный доход. До Первой мировой войны он, пожалуй, был одним из самых состоятельных европейских писателей[103], что позволило ему стать одним из финансовых доноров партии большевиков, к которой он примкнул вскоре после ее образования и где являлся ключевой фигурой в области издания партийной литературы[104].
Положение, всех русских писателей без исключения, кардинальным образом изменилось после Революции.
Когда партия большевиков стала у кормила государственной власти, ее руководители — вожди Пролетарской революции, посчитав необходимым накрепко привязать к себе творческую интеллигенцию, посадили ее на полное государственное обеспечение, которое предоставлялось, однако, при условии их безоговорочной лояльности режиму и отражению в актуальном творчестве его идеологии — социальный заказ. При Сталине, который в отличие от Ильича выдвигал художественную литературу, а следовательно и ее производителей — писателей, на передний фронт идеологической обработки масс, все вернулось на круги своя: в 1930-х, как и в 1830-х годах, писатели снова находились в подчинении у государства, а точнее ВКП(б)/КПСС и ее Генерального секретаря тов. Сталина, который до конца своей жизни ревностно осуществлял также функции Верховного цензора.
Из письма Сталина Кагановичу 15 августа 1934 г.:
…Надо разъяснить всем литераторам коммунистам, что хозяином в литературе, как и в других областях, является только ЦК и что они обязаны подчиняться последнему беспрекословно. Сталин. 15/VIII.34 г. [СТАЛИН-КАГАНОВИЧ. С. 437–438].
По примеру Сталина и другие большевистские «вельможи» — они же Вожди, в той или иной степени выказывали себя покровителями литературы и искусства.
Отечественные вожди, принадлежа к одной и той же политической партии, заметно различались между собой — чертами характера, склонностью к диктату, уровнем образования и культуры, мерой догматичности, интересом к идеологии и литературе, представлениями о том, насколько свободна или несвободна может быть литература и каковы должны быть требования к ней власти [ФРЕЗИНСКИЙ (I)].
Таким образом, в СССР перед писателями была поставлена задача
последовательно оформлять и консервировать риторику власти, нигде не опережая ее на поворотах [ПЛУНГЯН],
— т. е. быть не только безоговорочным союзником, но и пропагандистским рупором Советской власти. Это немыслимое, казалось бы, после десятилетий торжества критического реализма в русской литературе требование было не только манифестировано Горьким, ставшим рупором партии, но, как ни странно, с пониманием встречено прогрессивными писателями на Западе.
Выступая 19 июня 1936 года на митинге по случаю кончины Максима Горького, только что прилетевший в Москву из Парижа Андре Жид с трибуны мавзолея Ленина (в присутствии находящегося рядом Сталина), заявил:
Сейчас в Советском Союзе вопрос впервые стоит иначе: будучи революционером, писатель не является больше оппозиционером. Наоборот, он выражает волю масс, всего народа и, что прекраснее всего, — волю его вождей. Эта проблема как бы исчезает, и эта перестройка настолько необычна, что разум не может ее сразу осознать. Это лишь одно из многого, чем может гордиться СССР в эти замечательные дни, которые продолжают потрясать наш старый мир. Советский Союз зажег в новом небе новые звезды…[ЖИД АНДРЕ (I)].
Нельзя, однако, здесь не подчеркнуть, что тот же Андре Жид оказался единственной «звездой» из числа «прогрессивных» европейских писателей, осмелившихся на Западе выступить с критикой СССР, удивительной страны, где, как он утверждал:
От писателя, от художника требуется только быть послушным, все остальное приложится.
Андре Жид нисколько не преувеличивал. И на самом деле, если советские «инженеры человеческих душ» неукоснительно следовали этому правилу, то жить они могли в припеваючи, в целом много лучше, чем кто бы то ни был из категории пролетариев умственного труда в СССР: санатории, дома творчества, Литфонд, творческие командировки и солидные командировочные, Сталинские премии и почетные звания… — все это можно было обрести и огрести, если на должном уровне выполнять социальный заказ. Следуя линии, прочерченной Максимом Горьким, коммунистическая партия и ее Верховный Вождь обеспечивали «своим» писателям право на «сладкую жизнь». В книге «Сталин в жизни» приводится такой анекдот:
Как-то после войны министр <финансов>, обеспокоенный высокими гонорарами ряда крупных писателей, подготовил на эту тему докладную записку и представил ее лично Сталину.
Ознакомившись с материалами, Сталин сказал, чтобы к нему пригласили <министра>. <…>
— Стало быть, получается, что у нас есть писатели-миллионеры? Ужасно звучит, а, <товарищ министр>? Миллионеры-писатели… — Ужасно, товарищ Сталин, ужасно, — подтвердил министр. Хозяин протянул блюдущему государственный интерес финансисту его папку с материалами: — Ужасно, товарищ <минист финансов>, что у нас так мало писателей-миллионеров… Писатели — это память нации. А что они напишут, если будут жить впроголодь? [ГУСЛЯРОВ. С. 213–214].
Однако, благоденствующим на государственных хлебах писателям, людям по природе своей пытливым, въедливым, любопытным и не сдержанным на язык, вести себя нужно было очень осторожно: все время бдеть, держать нос по ветру и, что особенно важно, иметь надежную «крышу» — друзей-покровителей среди партийных вождей, способных поддержать во внутриписательских разборках и прикрыть в случае промашек, проколов или падений на скользком пути славы советского литератора. Горький — советский писатель № 1, и в этом качестве опять-таки являлся примером всех литераторов СССР. Широко известно, что в течение добрых двадцати лет его связывали с Ленином теплые личные отношения. Они действительно симпатизировали друг другу и, хотя часто ссорились, Ленин никогда не оставлял Горького в беде. Несколько примеров, иллюстрирующих отношения Ленина с Горьким в самый трудный период их дружбы — годы Революции и Гражданской войны, будет приведено ниже.
Отношения Горького со Сталиным — отдельная большая и в научном плане еще далеко не раскрытая тема. Особо много внимания ей уделяют отечественные писатели, работающие в области документальной прозы: [БАСИНСКИЙ3], [ВАКСБЕРГ], [БЫКОВ] и др. Мы же касаемся ее лишь походя — для создания общей картины взаимоотношений Горького с Вождями русской революции.
Согласно официальной доктрине, принятой в советском горьковедении, Горький считался «большим другом тов. Сталина». Их дружба, возникшая после задушевных встреч в 1929 году, по мнению ряда историков в 1930-е годы
служила показателем градуса внимания власти к литературе и писателям. Сталин, со своей стороны, делал все возможное, чтобы их отношения выглядели сердечной дружбой единомышленников. Вся «публичная» стороны их отношений свидетельствует о том, что с конца двадцатых годов Максим Горький был очень близок со Сталиным. Он даже отдыхал вместе с вождем и его женой. <…><Когда Горький жил на вилле в итальянском Сорренто>, Сталин неоднократно посылал к великому писателю эмиссаров прощупать его настроения и уговорить вернуться в Россию. Затем вождь начал сложную игру: с помощью таких приманок, как деньги и власть, играя на тщеславии писателя, ему удалось заманить Горького обратно в СССР. <…> Сталин сконцентрировал на Горьком все свое кошачье обаяние. В 1931 году писатель вернулся на родину, чтобы стать литературным украшением вождя. На жизнь он не жаловался, потому что ни в чем не нуждался. Максим Горький получал более чем щедрое денежное довольствие. Не стоит забывать и о миллионных гонорарах за его книги. Он жил в Москве в особняке, который до революции принадлежал известному промышленнику Рябушинскому. Помимо этого власти выделили ему огромную дачу за городом. В Крыму к услугам Горького была вилла, напоминавшая дворец. <…> Резиденции Максима Горького <…> превратились в своего рода штаб-квартиры советской интеллигенции. Великий писатель много помогал молодым талантливым коллегам, таким как, к — примеру, Исаак Бабель и Василий Гроссман, < а также Борис Пильняк, Борис Пастернак, Константин Федин и др. — М. У.><…> Сталину Горький очень нравился. «Ко мне заезжал Горький, — сообщал он Ворошилову в письме без даты. — Мы о многом говорили. Хороший, добрый и умный человек. Он полностью поддерживает нашу политику и все прекрасно понимает. В политике он с нами против правых» [МОНТЕФИОРЕ. С. 108–109].
Об «изнанке», т. е. действительных чувствах, что питали эти два столь эмоционально и духовно чуждых друг другу человека, можно только догадываться. Конечно, было в них нечто общее, объединяющее. Оба они выходцы из мелкобуржуазных низов, не получившие законченного образования самоучки-трудоголики, заядлые и внимательные книгочеи. Свою страсть к чтению Горький лично не раз декларировал, о его начитанности ходят легенды. Тему «Сталин-интеллектуал» предпочитают, как правило, не развивать. Не углубляясь в детали, сошлемся на сведения, почерпнутые из книги западного биографа советского вождя:
Сталин не только восхищался настоящей литературой и ценил ее, он умел отличать гениев от бездарей. Страсть к чтению книг у него родилась еще в 1890-х годах. Сталин утверждал, что прочитывал каждый день по пятьсот страниц. В сибирской ссылке, после смерти одного из ссыльных, Коба забрал книги покойника и отказался делиться с разгневанными товарищами. <…> Литература играла в его жизни почти такую же роль, как марксизм-ленинизм и мания величия. Без особого риска ошибиться, можно сказать, что они были главными движущими силами всей его жизни. Сам Сталин не обладал талантом к сочинительству, но принимая во внимание литературные вкусы и пристрастия этого сына сапожника и прачки, его следует считать интеллектуалом. Не будет большим преувеличением сказать, что Иосиф Сталин был самым начитанным правителем России, начиная от Екатерины Великой и кончая Владимиром Путиным. Он был даже начитаннее Владимира Ленина, который слыл большим интеллектуалом и к тому же получил дворянское образование. «Он много работает над самообразованием», — говорил о вожде Молотов. Личная библиотека Сталина состояла из 20 тысяч томов, причем все они были, что называется, зачитаны до дыр. Здесь имелись книги по самым разным темам, самых разных писателей, от «Жизни Иисуса» до романов Голсуорси, Уайльда, Мопассана, Стейнбека и Хемингуэя. Внучка видела его за чтением романов и рассказов Гоголя, Чехова, Гюго, Теккерея и Бальзака. В пожилом возрасте Иосиф Виссарионович открыл для себя Гете, преклонялся перед Золя. Большевики верили в безупречность нового человека и были твердыми сторонниками самообразования. Сталин выделялся среди них особым усердием. То, что он читал не для развлечения, а очень серьезно, видно хотя бы по пометкам, которые вождь делал на полях самых разных книг, начиная от романов Анатоля Франса и кончая «Историей Древней Греции» Виппера. По ним можно неплохо понять его взгляды на жизнь. Сталин заучивал цитаты, как прилежный студент [МОНТЕФИОРЕ. С. 111–112].