ртв [БАЖАНОВ. С. 39].
В годы гражданской войны занимался организацией экономики, снабжением Красной армии. Будучи одним из создателей системы «военного коммунизма», он не стал её активным приверженцем. В своих работах военного периода Рыков, как отмечает современный исследователь его государственной деятельности, «предстаёт перед нами скорее практиком, внимательно присматривающимся к окружающей действительности, не впадающим в крайности, готовым к компромиссу…». После смерти Ленина Рыков сменил его на посту председателя Совнаркома. Возглавляя правительство, Рыков, объективно, в силу занимаемой должности, обладал значительной властью, держал в своих руках важнейшие механизмы управления страной. При всём желании Политбюро и Сталин не могли полностью контролировать деятельность СНК, тем более, что по сложившейся в 20-е годы традиции правительственные органы обладали значительной самостоятельностью. Определённую роль играло и то обстоятельство, что Рыков по национальности был русским, выходцем из крестьянской семьи, и в силу этого куда больше подходил на роль лидера крестьянской России, чем Сталин и его закавказские соратники. <…> Несмотря на политическое поражение, Рыков старался вести себя осмотрительно, но с достоинством. Осуждая свои прошлые ошибки в выступлениях на различных партийных собраниях (например, на XVI съезде партии), он пытался не переступить определённой грани, сохранить политическое лицо. Окружённый многочисленными «комиссарами» Сталина, он старался поддерживать с ними хорошие отношения. Испытывая растущий нажим со стороны аппарата ЦК партии, находившегося под полным контролем Сталина, Рыков не доводил дело до конфликтов, но при каждом удобном случае проявлял характер, отстаивал свои права главы правительства [ХЛЕВНЮК. С. 7].
Летом 1922 года в Москве начался судебный процесс над правыми эсерами, которым было предъявлено обвинение в причастности к попыткам покушения на В. И. Ленина, Л. Д. Троцкого, Г. Е. Зиновьева и др.
К процессу 1922 года привлечены были деятели революционного движения с безупречным прошлым, долгие годы проведшие в дореволюционных тюрьмах и на каторге, где они сталкивались с теми, кому на суде отведена была роль обвинения. Обвинению в судебном разбирательстве предшествовало длительное пребывание (с 1920 г.) лидеров партии социалистов-революционеров в тюрьме, без предъявления соответствующего обвинения. Извещение о суде было всеми без различия партийной принадлежности воспринято как предупреждение о неминуемой казни старых революционеров и как предвестие нового этапа в ликвидации социалистического движения. Это, в свою очередь, совпало с международным признанием Советской России, переговорами в Генуе и намеченным на апрель 1922 г. в Берлине совместным конгрессом трёх Интернационалов — всех течений социал-демократии Европы. Во главе общественной борьбы против предстоящей расправы над эсерами оказались лидеры меньшевистской партии, находящиеся в эмиграции в Берлине, — во главе с Ю. О. Мартовым, с первых дней Октябрьской революции последовательно выступавшие против террора и требовавшие отказа от смертной казни [ФЛЕЙШМАН. с. 341].
Горький, высланный «на лечение» из Советской России, в это время находился в Берлине. Под влиянием своего старого знакомого и бывшего друга Ильича Юлия Мартова, он активно примкнул к компании протеста против этого позорного судилища. Горький списался с очень авторитетным в те годы в Европе Анатолем Франсом, а также послал письмо Рыкову, который в тот период, из-за болезни Ильича, фактически возглавлял Советское государство.
А. И. Рыкову. Москва.
Алексей Иванович! Если процесс социалистов-революционеров будет закончен убийством — это будет убийство с заранее обдуманным намерением, гнусное убийство. Я прошу Вас сообщить Л. Д. Троцкому и другим это мое мнение. Надеюсь, оно не удивит Вас, ибо за все время революции я тысячекратно указывал Советской власти на бессмыслие и преступность истребления интеллигенции в нашей безграмотной и некультурной стране. Ныне я убежден, что если эсеры будут убиты, — это преступление вызовет со стороны социалистической Европы моральную блокаду России.
Максим Горький
1 июля 22 [Ю. О. МАРТОВ.].
Во многом благодаря авторитету Горького
Компания протеста была поддержана всем мировым социалистическим движением. Под давлением общественного мнения социалистической Европы представители Коминтерна на апрельском совещании трёх Интернационалов Н. Бухарин и К. Радек дали письменное заверение, что смертный приговор не будет вынесен на предстоящем процессе и даже не будет затребован обвинителями. В. И. Ленин нашёл это соглашение ущемляющим суверенность России, а нарком юстиции Д. И. Курский публично заявил, что берлинское соглашение нисколько не связывает московский суд. Открывшийся в начале июня суд, который по предварительным сообщениям, должен был завершиться в течение двух недель, проходил 50 дней. Видные представители западного социалистического движения, явившиеся, по берлинскому соглашению, в Москву, для защиты подсудимых, подверглись организованной травле и были вынуждены 22 июня оставить судебное разбирательство. Вслед за ними покинули зал суда и русские адвокаты. Обвиняемые остались без формальной юридической защиты. Стало ясным, что смертный приговор лидерам социалистов-революционеров — неотвратим [ФЛЕЙШМАН. С. 342–343].
Что же касается обращения Горького к Рыкову, то недееспособный, казалось бы, Ленин — в тогдашнем официальном сообщении о состоянии его здоровья он был даже назван «бывшим председателем Совета народных комиссаров» — был им сильно уязвлен:
7/IX. 1922. т. Бухарин!
Я читал (в «Социалистическом Вестнике») поганое письмо Горького. Думал было обругать его в печати (об эсерах), но решил, что, пожалуй, это чересчур. Надо посоветоваться. Может быть, Вы его видаете и беседуете с ним? Напишите, пожалуйста, Ваше мнение [ЛЕНИН. Т. 54. С.279].
Письма Горького, несомненно, сыграли важную роль в последующей замене смертного приговора, вынесенного по результатам судебного процесса 12 членам Центрального Комитета партии эсеров, пятилетним тюремным заключением и ссылкой.
Позднее в том же 1922 году, Горький и Рыков дружески встречались в Берлине, куда партийный вельможа приезжал подлечиться, и вели доверительные беседы.
Даже в письмах тридцатых годов [СУРОВЦЕВА (I)], когда Рыков, став «оппозиционером», находился в опале и вынужден был выступать покаянными речами, Горький неизменно обращался к нему как к человеку, которого он уважает и ценит. Ну, а в 1938 году на третьем и последнем открытом процессе по делу «Антисоветского право-троцкистского блока» Генеральный прокурор СССР А. Я. Вышинский в частности — т. к. подсудимые[134] обвинялись в самых разных чудовищных преступлениях против страны, ВКП(б) и ряда ее руководителей, часть из которых была ими якобы по приказу Льва Троцкого злодейски умерщвлена — заявил:
Я считаю совершенно доказанными и установленными следующие факты, из которых вытекает только один вывод — вывод об участии Рыкова в подготовке умерщвления Алексея Максимовича Горького [СТАРИКОВ. С. 106].
Обвиняемые, «несгибаемые большевики», революционеры с громадным стажем, прошедшие тюрьмы и каторги, признались во всем или почти во всем, что им инкриминировал суд, несмотря на явную абсурдность всех обвинений. Большинство из них, в том числе ближайшие сподвижники Ленина и друзья Горького — Алексей Рыков и Николай Бухарин (Зиновьев и Каменев были расстреляны раньше — после первого открытого процесса по делу «Троцкистско-зиновьевского террористического центра», который проходил в августе 1936 года).
Что касается Бухарина, то его дружба с Горьким продолжалась совсем недолго, т. к. завязалась лишь в начале 1920-х годов [ПРИМОЧКИНА].
Из дневника Р. Роллана видно, что между Горьким и Бухариным была настоящая дружба. Они обменивались тумаками. «Уходя, Бухарин целует Горького в лоб. Только что он в шутку обхватил руками его горло и так сжал его, что Горький закричал».
В<севолод> В<ячеславович> Иванов пишет: «Бухарин бывает у Горького на завтраке и остаётся у него на целый день до чая — в тот же день позже приедет Сталин со своей свитой. Мой отец как-то застал Бухарина и Горького за оживлённым разговором. Горький с воодушевлением объяснил ему, что они обсуждали план беспартийной газеты, которую будут издавать».
<…>
Начало особым, дружественным отношениям писателя и политика положила поездка Бухарина в 1922 г. в Германию … Бухарин лечился в том самом санатории и в то же самое время, когда там находился Горький. <…> …возможно, Ленин специально послал Бухарина в тот же санаторий, где лечился Горький, так как с писателем, уехавшим из России осенью 1921, всё же надо было помириться, чтобы иметь возможность каким-то образом влиять на его взгляды и его выступления в западной прессе, дабы добиться политического признания Советской России, а Бухарин обаятельный, блестящий собеседник, для этой цели подходил как нельзя лучше [СУРОВЦЕВА (II)].
Итак, можно подвести невеселый итог, свидетельствующий, в частности, и о прозорливости Горького, который еще в 1918 году, в полемике с Зиновьевым предсказывал:
Где нет уважения к человеку, там редко родятся и недолго живут люди, способные уважать самих себя.
Так оно, увы, и случилось. Все вельможные друзья Горького в начале 1930 годов — т. е. к моменту, когда он сам окончательно переселился в СССР, оказались в опале и писатель сам уже выступал в качестве «крыши», всеми силами стараясь отвести от их голов карающий меч нового Верховного Владыки. Усилия Горького, пока он был жив, конечно же, сдерживали намерения Сталина физически расправиться с его друзьями-приятелями, которых он считал своими заклятыми врагами. Но как только Горького не стало, все они были уничтожены.