ам «Чириковского инцдента», напомним, что успех Шолома Аша на русской литературной сцене начала ХХ в. был явлением, несомненно, беспрецедентным, заставившим неприязненно поморщиться многих его русских коллег. Однако по настоящему болезненно «национальную гордость великороссов» задевало утверждение Чуковского в статье «Евреи и русская литература», что
если бы не евреи, русская культура едва ли существовала бы. Пойдите в любую библиотеку, читают почти сплошь евреи. Театр, выставка, публичная лекция, митинг — везде евреи, изучающие, спорящие, слушающие, работающие. Много ли без них расходилось бы русских книг, журналов, газет и могли бы говорить о русской литературе, о русской опере, о русской революции, если бы не поддержка, не помощь, не сотрудничество этого культурнейшего народа? [ИВАНОВА Е. С. 138].
А вот что говорит статистика:
… за 1886–1896 гг. на читателя-еврея приходилось 5 изданных на идише и иврите книг, с учетом же «русско-еврейской книжной продукции» не менее 6 книг, а средний показатель для «нееврейского населения» составил 2,7 экземпляра [ЭЛЬЯШЕВИЧ. С. 24–25, 569].
«Где оскорбленному есть чувству уголок»? — естественно, в частной переписке. Здесь, как сегодня можно увидеть, страсти кипели особенно бурно, а высказывания были куда откровенней и грубее, чем в публичной полемике. «Лучшие люди России», говоря от имени своего национального «Я», демонстрировали в целом одну и ту же точку зрения: «Каждый сверчок, знай свой шесток». Отметим, что с этих позиций в своей статье выступал и прогрессивно мыслящий либерал Корней Чуковский, и — в жестко-декларативной форме, левый сионист Жаботинский. Горький, обретавшийся в то время на Капри, и получавший информацию из России, что называется из вторых рук, видимо, не сразу взял в толк, в чем собственного говоря, состояла суть конфликта.
Горький М. — Амфитеатрову А. В.
Капри. 22 или 23 марта 1909 г.
Вообще же: жизнь земная — презабавное занятие, и лучше оного — что могу себе представить?
В газете «Рус<ское> сл<ово>» Чириков Евгений доказывает, что он не антисемит, а Дорошевич отвечает ему — хитришь, брат! Разыгрался, видимо, довольно безобразный скандал на чтении пьесы Шолом Аша, где Чириков говорил некую речь. Арабажин жеего поддерживал. Евреи-писатели обижены, ругаются.
Богородица! Сколь трудно ныне быть писателем на Руси! Своя своих совершенно разучились познавать, идет какая-то мутная чепуха, и ежедень, открывая газету, ждешь чего-либо о писателе, но ничего хорошего прочитать — не ждешь.
Скорбно! [ГОРЬКИЙ-ЖУРНАЛИСТИКА. С. 143].
«Дорогой и большущий друг» Горького Александр Валентинович Амфитеаторов, также оказавший в это время на итальянской земле в качестве политического эмигранта, был весьма импозантной личностью. Окончив юридический факультет Московского университета, он не пошел в юриспруденцию, а стал учиться оперному пению в Италии и России. Пел два года на российской провинциальной сцене, затем в 1889 году оставил ее и отдался всецело журналистике. В 1882–1886 годах он печатался в «Будильнике», где познакомился с А. П. Чеховым. Затем сотрудничал в «Русских ведомостях», был корреспондентом газеты в Милане, потом московским корреспондентом суворинского «Нового времени», где публиковался под псевдонимом Old gentleman. Как корреспондент этой газеты, он находился в Болгарии, освещал балканские и славянские проблемы, которые в конце XIX века были особенно острыми. Вместе с В. М. Дорошевичем основал газету «Россия» и сначала не только интенсивно работал в ней, но и фактически был ее редактором.
В 1902-ом году, под пьяную руку или в припадке радикального задора, написал он фельетон «Обмановы», в котором карикатурно изобразил Императора и некоторых членов Дома Романовых. Фельетон был слабый по форме, гнусный по содержанию, но автор достиг цели: получился всероссийский скандал. Несмотря на то, что газета «Россия» была закрыта, а номер с «Обмановыми» конфискован, фельетон в списках ходил по рукам, его все читали, о нем все говорили… Акции Амфитеатрова в левом лагере поднялись на необычайную высоту. Напротив, в правом лагере акции Амфитеатрова сильно упали: антисемиты числили его юдофилом, проклиная и называя «идеологом иудаизма». И неспроста: Амфитеатров, публицист и писатель прямой и решительный, действительно поднимал темы, режущие юдофобский слух. «Идеолог иудаизма» — это было сказано, конечно, круто, но выступления против самодержавия, притеснявшего и громившего евреев, действительно имели место, как и курс лекций «Еврейство и социализм» в парижском College Russe Etetudes Sociales. Основное содержание этого курса было изложено в его брошюре «Происхождение антисемитизма», где писатель, вопреки господствующему мнению, обвинявшему еврейство в буржуазности, связал «гений иудаизма» с социалистическими идеями и писал о «социалистических статьях Второзакония». Касаясь наиболее болезненного для своего времени пункта о мобилизации евреев революционными движениями, что само по себе звучало для Амфитеатрова как высший комплимент, он утверждал: «Евреи не могут не делать революции — активной или пассивной, потому что социальные революции во имя закона справедливости — их характер, их назначение, их история среди народов. В этих бесконечных революциях они потеряли все: национальную территорию, политическую самостоятельность, храм, язык — все вещественное, что связывает собою народы, и все-таки остались народным целым, может быть, непоколебимым и недробимым более, чем все другие народные целые, которые очень заботятся о своих национальных территориях, политической самостоятельности, храме, языке».
Почитая еврейский народ, чья целостность опирается не на политические границы а на религиозные и философские идеи, т. е. на некие духовные, интеллектуально-ментальные категории, Амфитеатров на первый план выдвигал стремление евреев к преобразованиям, реформаторскому началу. «Да, еврейство — революционная сила в мире. <…> И это не потому только, что евреям худо живется среди народов в своем рассеянии и что они изнемогают в бесправном страдании от подозрительных гонений. Еврейское революционерство далеко не простой и грубый ответ на преследование еврейства. Те, кто угадали в погромах, в чертах оседлости, в разновидностях гетто — с одной стороны, в еврейском революционерстве — с другой, элементы классовой борьбы, глубоко правы. Еврей осужден на революционерство потому, что в громах Синая ему заповедано быть социалистическим ферментом в тесте мира, видоизменяющего типы буржуазного рабства. Евреи никогда не были довольны ни одним правительством, под власть которого отдавала их историческая судьба. И не могут они быть довольны и не будут, потому что идеал совершенной демократии, заложенный в душе их, нигде еще не был осуществлен. А борьба за этот идеал — вся их история. Притом борьба без компромиссов. Еврейский народ — мученик, тысячелетиями отдававший свое тело на растерзание и испытания, покупавший себе возможность дышать и жить самыми мучительными и унизительными условиями физического рабства, но не позволивший зачеркнуть хотя бы йоту в своем идеале. Он знал компромиссы слабеющей плоти, но не знал компромиссов духа, социалист по натуре, социалист до мозга костей, он на целые века вынуждался законом самосохранения завертываться в грубо буржуазные оболочки — настолько густо и ловко, что возникали даже целые учения — не говоря уже о предрассудках! — целые социологические теории о врожденной буржуазности как типическом расовом признаке еврейства».
Амфитеатров одним из первых русских писателей обратился к сионистской тематике [ХАЗАН (II). Т. 1. С. 52–53],
— и, добавим к этому, являлся большим поклонником творчества Шолом-Алейхема, которого в письмах к Горькому, постоянно нахваливал. Вот, например:
Очень хорош Шолом Алейхем. Прочтите томик[192]. Многое от Диккенса! (Амфитеаторов — Горькому, Кави. 25 марта 1910 г.),
— или:
Шолом Алейхем присылал чудесный рассказ и пишет другой для третьей книжки (Амфитеаторов — Горькому, Fezzano. 23 ноября 1910 г.) [ГОРЬКИЙ-ЖУРНАЛИСТИКА. С. 99 и 234][193].
Однако в «Чириковском инциденте» юдофил Амфитеаторов высказался вполне в русопятском духе: А ну, мол, их к черту! И чего они к нам лезут!?
Амфитеатров А. В. — Горькому М.
Кави. 8 или 9 января 1910 г.
Слушайте! А Шоломов Ашей довольно! Ну, ей богу же, довольно. Надоело это все — ну, пуще горькой редьки. <Кагальщики — М. У.> эти, не знающие русского языка. Старо — хуже, чем — как мир. Старо, как пять лет назад. И какое нам, в конце концов, дело?
Вполне в унисон ему отвечает и Горький.
Горький М. — Амфитеатрову А. В.
Капри. Январь, не ранее 9, 1910 г.
Шолом Аши должны много, оттого их и печатают. Мне они тоже осточертели[194]. И — увы! — я понимаю настроение А. Белого, понудившее его закатиться в антисемитизм. В самом деле: вы посмотрите, какая это бестактная и разнузданная публика, все эти Мейерхольды, Чуковские[195], Дымовы, Ол’д’Оры[196] и другие, им же имя — легион! В литературе русской они кое-как понимают слова, одни слова, но дух ее — совершенно чужд им. И отсюда такие лозунги, как — долой быт! Это в России! Вводят и ввозят из Европы «последние крики», озорничают, шумят, хулиганят. И в конце концов от всей этой их суеты выигрывают только антисемиты. Факт! И давно бы следовало указать на этот источник антисемитизма [ГОРЬКИЙ и ЖУРНАЛИСТИКА. С. 183].
Столь сильное раздражение против «евреев в русской литературе» двух патентованных русских филосемитов может быть в определенной степени понятно, если рассматривать пустяшный по существу «Чириковский инцидент», в общей связи с