[224]. В них активно участвовали два таких выдающихся мыслителя, как Василий Розанов и о. Павел Флоренский (последний анонимно) — деятель, близкий к кругу символистов из германофильского издательства «Мусагет» [БЕЗРОДНЫЙ (II)]. Ими совместно был опубликован свод антисемитских сочинений[225], в которых взгляды Флоренского последовательно эволюционировали от христианского антииудаизма до расового антисемитизма.
Конечно, убийство Ющинского послужило характерным примером для рассуждений Флоренского, однако угроза, исходящая от евреев, выходила далеко за пределы этого скандального случая. Согласно Флоренскому, в тайне от общественности ежедневно «тысячи Ющинских в гимназиях, школах и университетах» «господами евреями» подвергаются мучениям, соблазняются, отравляются и отвращаются от веры. Однако несравненно более страшной является опасность, грозящая всем народам, — инфекция, переносимая с еврейской кровью. В то время как еврейство стремится сохранить «чистоту» крови по мужской линии, миссия еврейской женщины — любыми возможными способами соединяться с неевреями ради того, чтобы посредством смешения ее крови с кровью прочих народов распространять по всей Земле влияние Израиля. «Таким образом, еврейство, не нося этого имени, внедряется все глубже и глубже в массу человечества и корнями своими прорастает всю человеческую толщу. Секрет иудейства — в том, что есть чисто иудейское, чистокровное, и около него — с неимоверной быстротой иудаизирующая „шелуха“ прочих народов. Теперь в мире нет ни одного народа, совершенно свободного от еврейской крови, и есть еврейство с абсолютно несмешанною кровью. Итак, есть евреи, полуевреи, четверть-евреи, пятая-евреи, сотая-евреи и т. д.[226] И вот, каждый народ с каждым годом увеличивает процент еврейской крови, т. е. разжижается в своей самобытности. <…> И, рано или поздно, процент еврейской крови у всех народов станет столь значительным, что эта кровь окончательно заглушит всякую иную кровь, съест ее, как кислота съедает краску»[227]. Именно еврейская кровь обладает необычайной вирулентностью, или проникающей способностью[228]. «Даже ничтожной капли еврейской крови» достаточно для того, чтобы вызвать «типично еврейские» телесные и душевные черты у целых последующих поколений. «Но что, что с ними <евреями> делать?» — вопрошает Флоренский. «Они размножаются быстрее нас, — это простая арифметика. И что ни делать с ними, настанет момент, когда их станет больше, чем нас. Это, повторяю, простая арифметика, и против этого есть только одно средство — оскопление всех евреев, — т. е. средство такое, применить которое можно только при нашем отречении от христианства». Однако христианину дозволено — и даже приказано Богом — «колотить Израиля»: «От нас Бог хочет, чтобы выколачивали жидовство из Израиля, а от Израиля — чтобы он, своим черным жи-довством, оттенял в нашем сознании — непорочную белизну Церкви Христовой. Своею гнусностью Израиль спасает нас, научая нас ценить благо, нам дарованное. А мы за это должны колотить Израиля, чтобы он опомнился и отстал от пошлости». Бешеная ненависть Флоренского к евреям, доходящая до погромной горячки, апеллирует к таким архаическим представлениям традиционного антииудаизма (с христианской закваской), как «синагога сатаны», «гнездо антихриста» и «враг рода человеческого». Сюда также относится и возникшее в Средневековье обвинение в ритуальных убийствах: соответствующая выдуманная кровавая практика описывается Флоренским с явным воодушевлением. При этом Флоренский был абсолютно «современен», ибо использовал арсенал расистского антисемитизма, содержащий сексуальные импликации, когда указывал на опасность вирулентной еврейской крови и предостерегал неевреев от грозящего им соблазна скрещивания с евреями. И наконец, у Флоренского обнаруживаются почти все юдофобские стереотипы антимодернизма его времени: заговорщическое стремление евреев к мировому господству, их опасное учение о всеобщем равенстве, их разлагающее воздействие на семью, на религиозную жизнь, культуру, нравы, государство, развращающая сила еврейского капитала и еврейской прессы, сатанинские истоки и пагубные махинации жидомасонства — все те «страшилки», которые в то время также фабриковались в России и в собранном виде представлены в «Протоколах Сионских мудрецов» [ХАГЕМЕЙСТЕР].
В связи с «большевизмом» Горького представляется необходимым определить позицию вождей этой партии, прежде всего Ленина, по отношению к евреям и «еврейскому вопросу». Ленин — как верный ученик Маркса, считал, что еврейский народ это по сути своей историческое недоразумение, сохраняющееся с эпохи феодализма дворянством и буржуазией для обслуживания власти капитала. В статье «Критические заметки по национальному вопросу» (1913 г.) он писал:
Еврейская национальная культура — лозунг раввинов и буржуа, лозунг наших врагов <…>. Кто прямо или косвенно ставит лозунг еврейской «национальной культуры», тот (каковы бы ни были его благие намерения) — враг пролетариата, сторонник старого и кастового в еврействе, пособник раввинов и буржуа. Наоборот, те евреи-марксисты, которые сливаются в интернациональные марксистские организации с русскими, литовскими, украинскими и пр. рабочими, внося свою лепту (и по-русски и по-еврейски) в создание интернациональной культуры рабочего движения, те евреи <…> продолжают лучшие традиции еврейства, борясь против лозунга «национальной культуры».
Карл Маркс предрекал — см. «К еврейскому вопросу» (1843 г.), что:
Как только обществу удастся упразднить эмпирическую сущность еврейства, торгашество и его предпосылки, еврей станет невозможным, ибо его сознание не будет иметь больше объекта, <…> ибо конфликт между индивидуально-чувственным бытием человека и его родовым бытием будет упразднён.
Поэтому Ленин и ведомые им большевики считали, что в «не торгашеском» социалистическом государстве, где никакая религия не играет определяющей роли в жизни общества, в условиях полного равноправия всех народов, евреи должны будут постепенно слиться с титульной массой населения.
На этом основании сионистские идеи были категорически отвергнуты всеми русскими большевиками. Не менее яростное неприятие встречали они со стороны других российских социал-демокра-тических фракций, особенно еврейских, группировавшихся вокруг БУНДа. Впрочем, в отличие от большевиков, бундовцы выступали с лозунгом «национальной идишевской культуры», который они сохранили и после Октября 1917 года, когда в массе своей присоединились к большевикам и те, остудив на время свой ассимиляторский пыл, позволили культуре на идиш какое-то «расцветать» среди культур других советских народов. Стремясь перетянуть на свою сторону трудящихся евреев, большевики уже в 1918 г. создают Центральное бюро (ЦБ) Еврейской секции ВКП(б) (Евсекция)[229], в подчинении которой по всей вертикали власти в советских органах находились местные евсекции, образовывая т. о. своего рода пирамиду власти. Руководящие кадры Евсекций комплектовались в основном из перешедших на сторону новой власти бывших бундовцев. Помимо повсеместной борьбы с антисемитизмом, который большевики де-юре объявили вне закона:
Евсекции видели свою задачу в установлении «диктатуры пролетариата на еврейской улице». Еще летом 1918 года появилась в Петрограде брошюра З. Гринберга «Сионисты на еврейской улице», где сионизм был заклеймен как «цитадель реакции» [ИВАНОВ. С. 43],
— т. к. все сионисты России резко осудили Октябрьский переворот и остались верными демократическому Временному правительству.
Что же касается отношения Горького к евреям как к народу, отличному от великороссов, имеющему свою древнюю культуру, религию и традиции, то здесь он выступал не как большевик-ассимилятор или симпатизант БУНДа, коим он себя публично аттестовал во время посещения США в 1906 году (см. ниже), а вполне как сионист. Дело в том, что в большинстве своем российские сионисты отнюдь не отрицали социалистической идеи. Однако при этом они справедливо — как показало дальнейшее развитие истории человечества, считали, что в современном мире националистические настроения масс являются не менее сильным фактором, чем классовый антагонизм. Единственной возможностью сохранения еврейского народа как полноценного этноса сионисты считали воссоздание его государства на территории тогдашней Палестины. Подобного рода воззрения никогда не разделялись Горьким полностью, поскольку — об этом речь пойдет ниже, он, как и многие интеллектуалы того времени, сочувствовавшие еврейству, полагал сионизм утопией. Однако, будучи противником унификации культур малых народов, Горький всегда сочувствовал гебраизму — сионистской культурно-языковой политике.
Естественно, возникает вопрос, каким образом этот коренной русак, волжанин, не имевший контактов с еврейской чертой оседлости и специального образования, связанного с изучением иудаизма, в ситуации жесткого противостояния юдофильской и юдофобской идеологии в тогдашнем русском обществе и ассимиляторской политике его собственной партии оказался убежденным и последовательным филосемитом?
Здесь, естественно, нельзя дать однозначного ответа, поскольку этот вопрос от начала и до конца связан с процессом становления и развития личности. Ему присуща та мирская временная протяженность, в которой проходит все человеческое существование. Впрочем, сам Горький отнюдь не обходил молчанием вопрос об истоках своего филосемитизма. Напротив, в публичных заявлениях он не раз детально объяснял их происхождение, касаясь при этом как обстоятельств биографического характера, так и из чисто духовных аспектов становления его личности. Из всего это следует, что филосемитские убеждения Горького имеют вполне рациональную природу. Они, во-первых, результат осмысления им истории еврейской культуры и религии широком культурологическом контексте, а во-вторых — оригинальный продукт его рефлексивной практики, понимаемый как особого рода «перенесение переживания с внешнего мира на самого себя».