Американская публика верила газетам, и лавина клеветы, грязных инсинуаций обрушилась на Марию Федоровну. Можно было удивляться, как она мужественно и стойко ко всему этому относилась. Из трех отелей Горькие были выгнаны, причем из последнего даже были выброшены их вещи среди ночи. К счастью, это было недалеко от клуба Молодых писателей, в обществе которых Горький накануне обедал с Марком Твеном. При содействии молодого писателя Лерой Скотта удалось устроить Марию Федоровну и Алексея Максимовича в общежитии при клубе, где они подверглись буквально домашнему аресту. Шторы на окнах были спущены, им не позволяли подходить к окнам, не позволяли выходить из клуба.
Алексей Максимович и Мария Федоровна решила игнорировать недостойную травлю, ни в коем случае не сдаваться и остаться некоторое время в Америке[БУРЕНИН Н. Е.].
Возможно, Горький надеялся, что газетная шумиха быстро сойдет на «нет» и все станет на свои места. Существует мнение, что он будто бы очень
рассчитывал на встречу <…> с владельцами банка «Кун, Лёб и К°»[252], с Якобом Шиффом, государственным секретарём по торговле и труду Оскаром Соломоном Штраусом и даже президентом <Теодором> Рузвельтом. Встречу с ними должен был организовать приёмный сын Горького Зиновий Пешков (Свердлов), старший брат бизнесмена, а впоследствии американского банкира Вениамина Свердлова [АБАРИНОВ], [SHERR. Рр. 160–190].
Однако, как об этом сегодня свидетельствуют документальные факты, Теодор Рузвельт отнюдь не горел желанием лично познакомиться с российской литературной знаменитостью. В своем письме от 15 марта 1906 года к Эптону Синклеру, который, по всей видимости, хлопотал о визите Горького в Белый Дом, президент США совершенно ясно высказал свое мнение и о русской Революции, и о личности Горького:
Бесплодность последней революции в России явилась следствием именно того, что слишком большая часть ее руководителей была типа Горького и, следовательно, осуществляло такого рода руководство, которое ни в коем случае не может кого-либо куда-либо привести, кроме как в безвыходное положение[WSwAJ].
Что касается крупнейшего американского финансового магната того времени Джейкоба Шиффа, который, хотя и происходил родом из Германии, очень болезненно воспринимал тяжелое положение евреев в России, то вероятность встреча с ним Горького была весьма реальной. Шифф неоднократно в переговорах с царским правительство России делал попытки побудить его к изменению гражданского законодательства в части положений, ограничивающих права еврейского населения, но безуспешно. По этой причине он относился к нему не менее враждебно, чем Горький и все русские революционеры в целом. Во время русско-японской войны (7 января/9 февраля 1904 — 23 августа/5 сентября 1905) Шифф отказался кредитовать Россию, но в тоже время предоставил крупные денежные займы Японии. В околонаучной литературе весьма популярна точка зрения, согласно которой ненавидевший царизм Якоб Шифф, финансировал будто бы русское революционное движение. Однако никаких документальных фактов, свидетельствующих о правомочности подобного рода утверждения, не обнаруживается. В случае с Горьким ни он, никто из других известных финансистов США не выказал интереса лично познакомиться со знаменитым русским писателем, а у опекавших Горького в США людей не имелось, видимо, возможностей организовать их встречу. Братья Свердловы этому уж точно никак поспособствовать не могли. Зиновий («Зина»), выполнявший при Горьком функции переводчика и секретаря, подвизаясь на побегушках у Г. Уилшера, отнюдь не процветал, а его младший брат Вениамин, хотя и считался «банкиром», авторитетом в финансовых кругах США не пользовался, и вскоре вовсе разорился.
Представлять Горького президенту Т. Рузвельту и другим важным персонам должен был на скорую руку созданный «Комитет знаменитых американцев для помощи русской революции», в который входили писатели Марк Твен, Эптон Синклер, философ Джон Дьюи и другие знаменитости. Однако как только прошел слух об «аморального поведение» Горького, он тут же распался. Горький пытался выправить положение, опубликовав
«Открытое письмо к литераторам свободной Америки» от 10 мая 1906 года, в котором он называет их «рыцарями духа, свободными людьми великой свободной страны», призывает их вспомнить время, когда их предки боролись за свободу, и напоминает им о том, что «в то время одна Россия подала народу Америки руку помощи» [КУРИЛЛА][253],
— но его попытки успехом не увенчались. Писатель считал, что все дело в кознях царской охранки: мол-де, информацию газетам подбросило русское посольство. Николай Буренин, в целом разделяя эту точку зрения, добавляет, что:
Приложили к этому скандалу свою руку и эсеры, <с которыми> Горький наотрез отказался делить собранные им средства, чего они усиленно добивались [БУРЕНИН Н. Е.].
С американской стороны высказывались предположения иного рода. Так, например,
…социалистический журнал «Labor» («Сент-Луис») объяснил причину скандала вокруг писателя закулисной борьбой крупных финансистов, которые увидели в его деятельности помеху «для финансовых разбойников» [СПИРИДОНОВА. (VI)].
Однако на самом деле роковую роль в провале миссии Горького сыграло то обстоятельство, что на одном из приемов он бездумно подписал телеграмму протеста против суда над двумя профсоюзными лидерами-социалистами Вильямом Хэйвудом и Чарльзом Мойером — руководителям «Западной федерации рудокопов», заключённым в тюрьму города Кальдуэль по обвинению в причастности к террористической деятельности. Текст телеграммы:
Привет вам, братья-социалисты! Мужайтесь! День справедливости и освобождения угнетённых всего мира близок. Навсегда братски ваш,
— был опубликован в тот же день, что и фотография «Горького-двоеженца». Несмотря на весь свой огромный интеллектуальный багаж, Горький не имел ни малейшего представления о менталитете североамериканцев. Послав телеграмму такого содержания публичным персонам, на законных основаниях находящимся под следствие, он тем самым:
проявил <непростительную> политическую бестактность и удивительное непонимание американских реалий. Вот этой своей фразой он фактически приравнял американский суд к российскому и выразил надежду не на торжество закона, а на скорое торжество социальной революции, причем мировой революции — «день освобождения угнетенных всего мира близок». И тем самым Максим Горький давал в руки своим оппонентам несомненные козыри, потому что вот наглядное доказательство того, что в Америку прибыл возмутитель спокойствия, носитель идей террора и так далее. <…> Сочувствующие русской революции отнюдь не сочувствовали профсоюзам, которые вели свою борьбу подчас криминальными методами. <…> И не удивительно, конечно, что после этой телеграммы, которая имела определенный резонанс, от Горького могли отшатнуться и либералы, и умеренные социалисты, и это во многом могло обусловить финансовый неуспех его поездки [АБАРИНОВ].
Вот что по поводу обрушившихся на него неприятностей сообщал сам Горький в письме к Пятницкомуот 13(26) апреля 1906 года:
Расскажу, кратко, о скандале, известном вам. Подняла его газета «World», по поручению российского посольства, подхватили уличные газеты и — пошла писать Америка! Я подогрел дело, послав в Колорадо телеграмму безвинно и незаконно арестованным двум социалистам, которых правительство очень желает повесить. Это обидело Рузвельта, который желал видеть меня в Белом доме. Обиделись и буржуа [ГОРЬКИЙ (II). Т. 5. С.171–174].
Вокруг личности Горького и Андреевой разгорелся скандал такой силы, что
нью-йоркские журналисты сравнивали <его с> извержением вулкана <(в те дни как раз ожил Везувий)>. <…> Журналисты рыли носом землю, докапываясь до все новых матримониальных подробностей. Горький больше не показывался на публике. «Даже сам Марк Твен, утверждает Буренин, — в ответ на наши телефонные звонки к нему вдруг занемог и скрылся из виду, а ведь только накануне он обнимал Горького и уверял его в своей необычайной к нему любви». Марка Твена тоже осаждали журналисты, но он никуда не скрывался и не отмалчивался. Он говорил, что знает о том, что в России получить развод исключительно трудно, что Горький остался с прежней женой и детьми от первого брака в прекрасных отношениях и что Екатерина Пешкова, узнав об инциденте, прислала в подтверждение этого телеграмму. Но обычай — деспот меж людей. <…> Марк Твен известил организаторов турне, что отзывает свое согласие участвовать в кампании по сбору средств [АБАРИНОВ].
В защиту Горького из знаменитых писателей публично выступил только Герберт Уэллс, такой же заезжий гость, пребывавший в то время, что и Горький, но без сопутствующего его русскому другу[254] ажиотажа, в США. Однако уже 26 апреля в журнале «Индепендент» вышла статья социолога из Колумбийского университета Франклина Гиддингса «Линчевание Горького», в которой автор сравнивал кампанию против русского гостя со случаем линчевания в Миссури. Интересна в этой связи реакция Марка Твена, писателя и общественного деятеля разделявшего во многом филосемитские и просоциали-стические взгляды Горького. Одна из корреспондентов Марка Твена попросила его высказаться по поводу статьи Гиддингса и скандала с Горьким в целом.
Он написал ей 4 мая, что Гиддингс исказил суть дела: «Проблема возникла именно с Горьким; для Джонса или Смита это было бы чепухой. Он прибыл с дипломатической миссией, требующей такта и уважения к чужим предрассудкам… Он швыряет свою шляпу в лицо публике, а потом протягивает ее, клянча денег. Это даже не смешно, а жалко. Что касается его патриотизма, он пожертвовал высокой целью спасения народа ради пустяка. Он совершил ужасную ошибку и вдобавок отказывается ее признать. Взрослый политик должен понимать элементарные вещи» [ЧЕРТАНОВ].