были изначально рассчитаны на представлявшееся Горькому весьма увлекательным «заваривание каши» в Америке. «Любопытно! — писал Горький. — Говорят — я здесь делаю революцию. Это, конечно, чепуха, но, говоря серьезно, мне удалось поднять шум». Появление в американском журнале очерка «Город Жёлтого Дьявола» вызвало целый поток читательских откликов. В августе 1906 г. М. Горький писал Пятницкому:
«Знаете — в ответ на мою статью в „Аппельтоне“ о Нью-Йорке газеты получили более 1200 возражений! Я скоро напечатаю статью „Страна подростков“ <не написана >, в которой буду доказывать, что американцы, даже когда они лысы, седы и жуют вставными зубами, даже когда они профессора, сенаторы и миллионеры, — имеют не более 13–15 лет от роду. Вероятно, меня задавят возражениями» [КУРИЛЛА. С. 37].
«В Америке» — книга крайне провокативная по своей предвзятости и в целом, с точки зрения характеристики США, несправедливая.
Возникает впечатление, что на немногих страницах, посвященных Америке, Горький хотел передать — конечно, не с бесстрастием социолога, а с экспрессионистическим пафосом — чувство растерянности, испытываемое интеллигентом старой формации перед лицом слепого безумия, во власти которого находится Нью-Йорк — Нью-Йорк не всемирный центр капиталистической эксплуатации, но жуткое пророчество всечеловеческой судьбы. В силу этого мы не можем согласиться с точкой зрения советского литературоведения, которое приписывает горьковским статьям об Америке политическую критику капитализма. Речь идет об экономике как общей судьбе, и сквозь политический памфлет прорывается антропологическое изумление. Допустимо утверждать, что «редкие умы», на которые не способна воздействовать религия труда и золотая лихорадка, рождаются на свет вне зависимости от географического ареала и местных культурных традиций. Необходимо также отметить удивительное сходство в описании города и труда с другими итальянскими и европейскими писателями той эпохи. Темы города-чудовища, спрута, машинной цивилизации, воспринимаемой как хаос, чувство тоски, выражаемое «криком», типичны для писателей-экспрессионистов тех лет. Для посвященных Америке страниц А. М. Горького характерны мотивы, свойственные этому литературному направлению, а также общие всем эпохам, эти мотивы в начале 900-х гг. определялись скорее как авангардистская тенденция, чем принадлежность к организованному авангарду. На этих страницах романтический реализм А. М. Горького приближается по тону к экспрессионистическому надрыву и в форме сюрреалистического бреда сквозь увеличительное стекло показывает чудовищность нашего образа жизни. <…><В очерках>, жители Нью-Йорка предстают как аморфная масса, безымянная и безликая, и здесь уместно напомнить о критическом замечании Д. Философова, сделанном еще в 1907 г.: «…он бессознательно гораздо больше верит в человека, чем в класс». Горький оказывается далек от ясного классового сознания и изображает он не фабричный пролетариат, а бесформенную амальгаму мещан, ремесленников и городских люмпенов. Отношение Горького к городу значительно изменится в последующие годы, особенно в связи с тем, что город является колыбелью промышленного пролетариата, город победит деревню, к которой Горький будет испытывать постоянный страх и глубокое недоверие. Однако в целом горьковские очерки об Америке следует считать не проявлением еще одного горьковского противоречия, а закономерным этапом развития мысли европейского интеллигента, который живет и отражает в своем творчестве эпоху глубокого кризиса ценностей [ЧОНИ (III)].
Интеллектуальная провокация Горькому удалась, но результат ее был совсем не тот, на который он надеялся. Своими антиамериканскими — по самовидению и настроению, очерками он сильно пошатнул свое литературное реноме в глазах американского общества, что и сегодня прослеживается в том равнодушие, что выказывают в целом американские слависты к его жизни и творчеству. «Больших денег» Горький в США тоже не получил: уезжая из Америки в октябре 1906 года, он вез для Ленина всего около 10 тысяч долларов. Сам он в очерке «В. И. Ленин» писал об этом следующее:
В Америке весьма часто видел Мориса Хилквит, который хотел быть мэром или губернатором Нью-Йорка <…> — видел очень многих и очень много, но не встречал ни одного человека, который понимал бы всю глубину русской революции, и всюду чувствовал, что к ней относятся как к «частному случаю европейской жизни» и обычному явлению в стране, где «всегда или холера или революция», по словам одной «гэн-сом лэди»[260], которая «сочувствовала социализму».
Впрочем, точная сумма денег, которые собрал Горький за время своего американского турне неизвестна [YEDLIN. Р. 81]. Поднятый Горьким в Америке «шум» по прошествии десяти лет был «услышан»
и высоко оценен <в СССР>. После октября 1917 года очерки Горького «В Америке», включавшие «Город Желтого дьявола», входили во все собрания сочинений писателя, на 38 протяжении долгих десятилетий формируя общественное мнение его страны и отношение его соотечественников к Соединенным Штатам вообще и к народу этой страны в частности. Взгляд на Америку, впервые намеченный Горьким, будет развит такими различными писателями, путешествовавшими в США после русской революции, как Сергей Есенин, Владимир Маяковский, Борис Пильняк, а потом Илья Ильф и Евгений Петров. Но об этих путешествиях известно намного больше [КУРИЛЛА. С. 37].
В Америку Горький больше никогда не ездил. Его первая эмиграция 1906–1913 годов ограничивалась пребыванием в Европе, в основном на итальянском острове Капри. Второй раз Горький вынужден был покинуть Россию в конце 1922 г. Опять-таки по «настоятельной» просьбе Ильича, он уезжает лечиться на Запад. Находясь в Берлине, он в апреле 1922 года дал специальное интервью своему хорошему знакомому еврейскому идишевскому писателю Шолому Ашу, эмигрировавшему в 1909 г. из России в США. Шолом Аш находился в Берлине как корреспондент той самой нью-йоркской социал-демократической газеты «Форвертс», в которой 16 лет назад Горький опубликовал свое обращение к евреям Нью-Йорка и где по-прежнему заправлял делами Абрахам Каган, желавший, по всей вероятности, ознакомиться с точкой зрения такого филосемита, как Горький, на ситуацию, сложившуюся для евреев при Советах. Это интервью было опубликовано в форме статьи под названием «Шолом Аш беседует с Горьким об антисемитизме в России». В ее вводной части, ссылаясь на свидетельства неких очевидцев, Аш рассказывает об ужасах голода в Советской России и лютой ненависти, кипящей в сердцах русских людей в отношению к евреям.
Все, кто приезжает из России, будь то друзья Советов или враги, говорят об одном. Страшный голод. Двадцати миллионам населения грозит от него погибнуть. Евреи в России страдают не меньше, во многих местах даже больше русских. Но страшнее голода для них антисемитизм. Он распространился в такой степени, что весь еврейский народ сидит там как на горячих угольях. Не только в реакционных кругах, но и в Красной Армии такой дикий антисемитизм, что только благодаря железной военной дисциплине и угрозе смертной казни кое-как сдерживаются инстинкты
<…>
..антисемитизм обвился змеей вокруг еврейского горла. <…> Из всех глаз — будь то русский мужик или солдат Троцкого, поп или городской житель — выглядывает ядовитый огонёк ненависти к еврею.
<…>
Огонь антисемитизма полыхает в России, как никогда, и стоит только пошатнуться большевистской цитадели, как будет принесено в жертву всё еврейское население.
Русские говорят о евреях: «они отомстили, рассчитались за все годы угнетения и преследования, рассчитались за сотни лет порабощения. Но мы у них в долгу не останемся».
Я хотел более основательно узнать о причинах этой ненависти. Услышав, что в Берлине находится Горький, Я обратился к нему, как к старому другу, прося объяснить причины антисемитизма в России и, в частности, в Красной Армии.
<…>
ПРИЧИНОЙ ТЕПЕРЕШНЕГО АНТИСЕМИТИЗМА В РОССИИ ЯВЛЯЕТСЯ БЕСТАКТНОСТЬ ЕВРЕЙСКИХ БОЛЬШЕВИКОВ. Еврейские большевики, не все, но безответственные мальчишки, участвуют в осквернение святыни русского народа. Они превратили церкви в кинематографы и читальни, они не посчитались с чувствами русского народа. Еврейские большевики должны были эти дела оставить для русских большевиков. Русский мужик хитёр и скрытен. Он тебе на первых порах состроит кроткую улыбку, но в глубине души затаит ненависть к еврею, который посягнул на его святыни.
<…>
Ради будущего евреев России надо предостеречь еврейских большевиков: держитесь поодаль от святынь русского народа! Вы способны на другие: более важные дела. Не вмешивайтесь в дела, касающиеся русской церкви и русской души!
<…>
Несомненно, — добавил Горький, — среди евреев много талантливых людей. Троцкий, по-моему, гений. Восстановление экономической жизни в России евреи играют величайшую роль… Так что если бы еврейские большевики занимаюсь только теми делами, на которые они способны, их бы в России любили. Но на сегодняшний день, благодаря безответственным поступкам еврейских мальчишек-большевиков, несмотря на то, что судьба евреев так печальна, Россия кричит о том, что еврейский народ оскверняет русские святыни.
— Я бы хотел предостеречь евреев, чтобы они одумались, все знают мою точку зрения. <…> В Петербургской синагоге евреи молились за моё здоровье. В России считают меня евреем, как и всех большевиков с Лениным во главе. Моя установка в отношении к евреям известна, так что я не боюсь, что меня обвинят в несправедливости.
Я обратил его внимание на то, что еврейский большевики не щадят не только русских святынь, но также и еврейских. Он сказал, что знает об этом и считает, что борьба с древнееврейским языком, синагогами, тем более, с лучшим театром в России, древнееврейским театром «Габима» — есть не что иное, как идиотство и варварство. Но это ещё можно понять. Что же касается русских церквей, еврейские большевики, безусловно, должны подобные действия предоставить русским большевикам.