Добавим к этому, что, начиная с 1928 года, повсеместно востребованный Советской властью художник Исаак Бродский становится портретистом Сталина № 1.
Корней Чуковский, встречавшийся с Бродским в 1926 году, отметил в дневнике:
17 февраля 1926 г.
… я взялся писать о Репине и для этого посетил Бродского Исаака Израилевича. Хотел получить от него его воспоминания. Ах, как пышно он живет — и как нудно! Уже в прихожей висят у него портреты и портретики Ленина, сфабрикованные им по разным ценам, а в столовой — которая и служит ему мастерской — некуда деваться от «расстрела коммунистов в Баку». Расстрел заключается в том, что очень некрасивые мужчины стреляют в очень красивых мужчин, которые стоят, озаренные солнцем, в театральных героических позах. И самое ужасное то, что таких картин у него несколько дюжин. Тут же на мольбертах холсты, и какие-то мазилки быстро и ловко делают копии с этой картины, а Бродский чуть-чуть поправляет эти копии и ставит на них свою фамилию. Ему заказано 60 одинаковых «расстрелов» в клубы, сельсоветы и т. д., и он пишет эти картины чужими руками, ставит на них свое имя и живет припеваючи. Все «расстрелы» в черных рамах. При мне один из копировальщиков получил у него 20 червонцев за пять «расстрелов». Просил 25 червонцев. Сам Бродский очень мил. В доме у него, как и бывало прежде, несколько бедных родственниц, сестер его новой жены. У одной сестры — прелестный белоголовый мальчик Дима. Чтобы содержать эту ораву, а также и свою прежнюю жену, чтобы покупать картины (у него отличная коллекция <…>), чтобы жить безбедно и пышно, приходится делать «расстрелы» и фабриковать Ленина, Ленина, Ленина. Здесь опять-таки мещанин, защищая свое право на мещанскую жизнь, прикрывается чуждой ему психологией. Теперь у него был Ворошилов, и он получил новый заказ: изобразить 2 заседания Военных Советов: при Фрунзе, при Ворошилове. Для истинного революционера это была бы увлекательная и жгучая тема, а для него это все равно что обои разрисовывать — скука и казенщина, казенщина и скука. Примирило меня с ним то, что у него так много репинских реликвий. Бюсты Репина, портреты Репина и проч. И я вспомнил того стройного изящного молодого художника, у которого тоже когда-то была своя неподражаемая музыка — в портретах, в декоративных панно. Его талант ушел от него вместе с тонкой талией, бледным цветом лица (и проч.) [ЧУКОВСКИЙ (III). С. 126].
Горький явно не избегал возможности увековечить свой образ на полотне. Его часто, как никого другого из русских писателей, за исключением Льва Толстого, писали многие художники. Среди них были такие именитые мастера реалистической школы, как С. Сорин (1902 г.), М. Нестеров (1904 г.), В. Серов (1905 г.), Л. Пастернак (1906), Н. Андреев (1921 г.), П. Корин (1932 г.), и представители Русского авангарда: В. Ходасевич (1918 г.), Ю. Анненков (1920 г.), Б. Григорьев (1926)… Начало портретной «горьконианы»[279] положил Илья Репин, исполнивший портрет своего молодого друга-писателя в 1899 году. Великий мастер психологического портрета увидел в Горьком человека «печального образа», взирающего на мир укоризненно и отстраненно. Такая трактовка образа Горького явно выпадала из стереотипа видения его личности, которая современниками и потомками неизменно представлялась в экспрессивных категориях: боец, романтик, полемист, революционер… Возможно, по этой причине картина Репина, исполненная, кстати говоря, в очень скупой цветовой гамме, «выпала» из часто тиражировавшегося в СССР галерейного ряда «портреты русских писателей кисти Репина». Что касается Исаака Бродского, то его кисти принадлежат целых три портрета Горького. О первом речь шла выше, второй портрет Горького, исполненный в сухой сугубо академической манере, Бродский написал в конце 1920-х годов, посетив в ранге маститого посланца страны Советов писателя в Сорренто. Третий — уже посмертный портрет, был написан художником в 1936 году. Этот шедевр живописи социалистического реализма, являющий зрителю символистски-обобщен-ный образ «великого пролетарского писателя», стал наряду с портретом Валентина Серова самым знаменитым тиражируемым живописным изображением Максима Горького.
Владимир (Зев) Жаботинский
Об отношениях, связывавших Горького с Жаботинским на русской литературной сцене, речь подробно шла выше — в гл. III. Здесь же мы остановимся на личной переписке Жаботинского с Горьким[280], в той ее части, где Жаботинский вовлекает писателя в орбиту своих общественно-политических интересов, проектов, а так же бытовых забот.
Письма эти замечательны во многих отношениях. Они охватывают длительный период почти в четверть века — с 1903 по 1927 год. В них нашли отражение многие существенные моменты жизни и творчества Жаботинского [ВАЙНБЕРГ (II). С. 285],
— в той или иной степени, связанные с личностью М. Горького.
В 1910–1911 годах, когда Амфитеатров при участии Горького организовал журнал «Современник», предполагалось поручить Жаботинскому формирование и редактирование еврейского отдела. Редактор и большинство членов редакции находились за рубежом. Заграничная агентура доносила Департаменту полиции в Петербург 29 апреля/12 мая 1911 года: «Журнал „Современник“ <…> вновь возобновлен изданием в Петербурге. Издатель А. В. Амфитеатров. Сотрудники М. Горький, А. Н. Толстой, <…> Боцяновский, Жаботинский, <…> Лопатин, Лукашевич и др. В первых книжка „Современника“ (1911–1912) наряду со статьями Амфитеатрова, Горького <…> Германа Лопатина, Шолом-Алейхема и др., была помещена статья Жаботинского против развития националистического шовинизма» [ВАЙНБЕРГ (II). С. 289].
Очень интересной и показательной с точки зрения филосемитских настроений Горького является его с Жаботинским переписка февраля — марта 1911 года, касающаяся, в частности, обострения «еврейского вопроса» в Польше, входившей тогда частично в состав Российской империи. Исходя из антисемитских соображений, польские националисты всячески старались ограничить национальные и гражданские права еврейского населения в городском самоуправлении. Жаркая полемика по этому вопросу в печати, расколовшая польское общество, сказалась также и на компании выборов в IV Государственную Думу. Перед евреями, не решившимися выдвинуть своего кандидата, тогда стояла дилемма: или отказаться от участия в выборах, или поддержать польского кандидата-антисемита. В конечном итоге победу одержал поляк, являвшийся представителем социал-демократов. Отметим здесь попутно, что этот отдельный эпизод подтверждает точку зрения многих современных историков, что именно активность правоконсервативных политических движений позволила укрепиться леворадикальным силам в различных слоях общества, в том числе в национальных окраинных Регионах российской империи. В борьбе за права еврее в Царстве Польском Жаботинский играл одну из ведущих ролей, в частности, он вошел в число авторов сборника статей «Поляки и евреи. Материалы о польско-еврей-ском споре по поводу законопроекта о городском самоуправлении в Польше» (Одесса, 1911 г.)[281], о котором идет речь в публикуемых ниже письмах из [ВАЙНБЕРГ (II). С. 296–300].
Жаботинский В. — Горькому М. 24.11.1911, Одесса
Многоуважаемый Алексей Максимович,
Позволил себе распорядиться. Чтобы вам выслали изданную здесь брошюру «Поляки и евреи» — сводку характерных откликов на польско-еврейский конфликт со стороны польской, еврейской и русской. Не откажите с ней ознакомиться. Мне кажется, что антисемитский поход польского общества вносит в российскую общественность какую-то еще неслыханную скверну, еще неслыханную деморализацию. Хотелось бы, по крайней мере, чтобы люди это знали.
Глубоко уважающий Вас. В. Жаботинский, Новосельская, 91.
Горький, неоднократно в дореволюционную эпоху порицавший поляков за антисемитизм и разжигание антиеврейских настроений в России[282], в своем ответном письме полностью солидаризовался с мнением Жаботинского. При этом он однозначно поддержал его точку зрения об использовании русской оппозицией евреев в качестве действенного «боевого материала» в борьбе с царским правительством — см. об этом в Гл. 3. При этом, явно идеализируя евреев, как незаслуженно угнетаемый в истории «народ Божий», Горький очень болезненно воспринимал любые проявления негативных общечеловеческих качеств со стороны отдельных представителей еврейской общественности — главным образом евреев-журналистов, способствующих, по его мнению, своими бестактными провокативными заявлениями разжиганию антисемитизма в обществе. Жаботинский же, напротив, считал, что к евреям негоже относится как к «особенной категории людей»[283], а самим евреям нечего стыдиться самих себя и перед кем-то оправдываться в своих человеческих недостатках и пороках, коими они наделены в равной степени со всеми остальными представителями рода людского. Он справедливо полагал и всячески декларировал, что евреям — в равной степени, как и всем другим народам присущи свои национальные особенности: культурно-религиозные, ментальные, психологические… Поэтому и относится к ним со стороны той или иной национальности надо также, как и к другим инородцам, исходя из основного принципа межнациональной толерантности: «Люби свой народ, но уважай и другие».
Горький М. — Жаботинскому В. Е.
Март, 1911 г., Капри
Уважаемый Владимир Евгеньевич!
Книжку «Поляки и евреи» до сего дня не получил, рецензий и объявления о ней не вижу и выписать — не могу, а прочитать мне хочется и нужно.
Позвольте побеседовать с Вами.
Сказав «антисемитский поход польского общества вносит в русскую общественность какую-то новую скверну», — Вы, думаю, смягчили значение факта, мне кажется, можно сказать более определенно и резко: антисемитизм поляков постепенно вынуждает и русское общество обнажить свой скрытый до сей поры антисемитизм. Раньше наша интеллигенция более или менее успешно прятала эту язву на своем лице под сочувственными улыбками в сторону евреев, — Вы это знаете и, помнится, даже писали об этом. Надо было прятать — еврей шел и боролся рядом с нами, он был нужен как превосходный боевой материал, как дрожжа. Но — брожение кончилось, кое-что получено