[284], нищие — довольны, и ныне, когда многие, очевидно, искреннейшее верят, что Россия достигла «правового порядка», — вчерашний товарищ боя «жид» стал лишним человеком, а продолжает оставаться дрожжей. Это — мешает тем, кто хочет покоя и порядка.
Разумеется, не вся интеллигенция играла столь фальшиво и постыдно, да и в этой ее части, наверное, многие не чувствовали себя антисемитами. А наступило пакостное «сегодня» и — чувствуют.
Однако скажу, что многие евреи сами кажутся мне невольными и косвенными возбудителями антисемитизма. В настоящее время среди евреев, работающих в прессе, разродилось немало бестактных людей. Иногда эта бестактность объясняется темпераментом, а порой, видимо, просто желанием угодить хозяину.
Когда, например, с фамилией Гершензон говорит о законном применении штыков в деле воспитания русского народа[285], — это не может быть принято русским народом как признак понимания и уважения к нему. Весьма вероятно, что в Гершензоне ни капли нет еврейской крови и он самый обыкновенный жалостнейший русский интеллигент, но — ведь читатель судит по фамилии и пишет знакомому такие слова: «А что Вы скажите о жиде, который участвуя в походе против демократии, штыками угостить ее просит? Как это понимать — месть за погромы или ассимилятор желает выслужиться у начальства?»
Участие евреев прессы в том натиске на демократию, который предпринят известной частью россиян, уверенных, что они уже стали европейцами, — должно было дурно отозваться на всех евреях, и вот — отзывается.
Каковы мы есть, — то есть интеллигенция, — нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, — бояться его мы должны <…> и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами ограждает нас от ярости народной.
Ещё пример: якобы «наивный» человек С. С. Юшкевич кричит: «Мы должны испортить язык Пушкина!»[286]. Конечно, это только его манера обращать на тебя внимание, но — русский человек доверчив и прямодушен как раз там, где этого не надо, и хоть Пушкина едва ли читал, однако — сердится, надувает губы и говорит: вот они ваши евреи! Таких бестактностей я могу привести не один десяток. Их запоминают, и в один безалаберный час россиянин вместо того, чтобы сказать раздражавшим его людям: «вы — плохие люди! или — вы плохие литераторы! — говорит: вы — евреи, вы чужды нам и ничего не понимаете в русском быту». «Инцидент». Спокойные люди могли бы прекратить его в самом начале, но они этого не сделали, газеты — трещат, умные люди — подчёркивают все, что им выгодно, сознательно и хитро, молодые и честные делают это по велению темперамента, глупые же — по профессии; «инцидент» растет до размеров кошмара[287].
Всё это — мелочи, но, мне кажется, что они способны создать и, пожалуй, создают уже настроение, которое просачивается в демократию сбивает ее с толку. Рост антисемитизма — явление пагубное для русского народа; пассивный по существу своему, он нуждается в активных силах, которые помогали ему перевоспитаться. Евреи — активны.
Уничтожение «черты <оседлости>» необходимо и выгодно прежде всего для русского народа, и я думаю, что это точка зрения достаточно «патриотична и национальна», — это эгоистическая точка зрение русского, искренно желающего своей стране всяческих успехов.
Извините за длинное письмо, его оправдывает поговорка — «у кого что болит, тот о том и говорит». И позвольте сердечно поблагодарить Вас за книгу о Бялике, высланную мне, очевидно, по Вашему желанию. Какой прекрасный поэт! Какая сила, нежность и неизмеримая глубина скорби!
У меня есть граммофон, подарок «коленопреклоненного друга» моего[288], и пластинки, напетые Сиротой[289]. Я часто слушаю его волнующие песни, и стихи Бялика звучат для меня голосом Сироты. Прошу Вас — будьте любезны, если вышла вторая часть «Агады»[290], в переводе Фруга, — укажите мне открытый адрес склада издания.
Последний раз Жаботинский приезжал в Россию летом 1915 года в разгар Первой мировой войны, Горький, уже два года как вернувшийся в Россию, обретался в это время на даче в Мустамяках (Финляндия), поэтому свидится им не довелось. С констатации этого печального факта и начинается приводимое ниже письмо Жаботинского к Горькому, особо интересное тем, что полностью посвящено актуальной сионистской проблематике — организации военного Еврейского легиона для участия в войне вместе с армиями Антанты[291] и других стран антигерманской коалиции. Ответ Горького на это письмо, по всей видимости, не сохранился. Однако известно, что он поддержал идею создания Еврейского легиона не только морально — в чем, судя по тексту письма Жаботинского, тот практически не сомневался, — но и материально.
Жаботинский В. — Горькому М. 26.VIII.1915, Гельсингфорс. Глубокоуважаемый Алексей Максимович –
Так и не удалось нам повидаться. Жалею об этом по многим причинам, так как одна из них деловая, то позвольте дело изложить письменно. Я еду в Лондон, Париж и т. д. в качестве корреспондента «Русских ведомостей»[292], но при этом имею в виду и сионистские задачи. Может быть, Вы читали о том, что в Египте из палестинских изгнанников мы устроили батальон, который теперь находится с англичанами в Дарданеллах[293]; теперь я получил принципиальное согласие английского военного Министерства на образование еврейского контингента специально для участия в оккупации Палестины. Если не случится ничего непредвиденного, то через месяц начнём вербовку в Англии, Франции и Америки. Дело имеет многих противников; Если Вы в их числе, то Вопрос исчерпан. Если же Вы этой идеи сочувствуете, то буду просить у вас с моральной помощи. План такого легиона рассчитан, конечно, не на материальный количественный эффект, а на моральный. Эта идея нуждается в patronage со стороны вождей общественного мнения — об этом вас и буду просить. Если проект осуществится, нам необходима будет какая-нибудь манифестация внимания и сочувствия со стороны русского общества. Я прошу Вас быть тогда ее инициатором. Форма может быть разная — например, воззвание в печати. Обо всём этом будет ещё подробно говорить с вами С. Ан-ский (Раппопорт)[294]. Теперь, независимо от вопроса о «легионе», мне необходимо зондировать почву (по вопросу о будущности нашей канонизации в Палестине) у разных лиц Зап<адной> Европы. В том числе есть категория, к которой лучше всего бы открыло мне доступ Ваше письмо. Назову прямо имена: это Уэллс, Бернард Шоу, Анатоль Франс, Верхарн, Метерлинк и Д’Аннуцио. Не знаю, со всеми ли Вы знакомы, вернее нет; но для действительности Вашей рекомендации это значение не имеет. Если Вы согласны дать мне такие письма, то я Вас прошу указать в них на моё некоторое влияние в еврейском обществе; это необходимо, так как я не являюсь официальным представителем сион<истской> организации. Простите за то, что излагаю свою просьбу так asciutto[295] — от одной короткой встречи с Вами лет 11 назад у меня осталось впечатление, что тут лишних слов не надо. Если согласны, будьте добры прислать мне Ваш ответ и письма по адресу: W. Jabotinsky, Jewish Colonial Trust, 10 Walbrook, City, London. Во всяком случае буду ждать поэтому адресу Вашего ответа.
Глубоко уважающий Вас
Имя и отчество моё — Владимир Евгеньевич.
Из следующих четырех опубликованных в [ВАЙНБЕРГ (II). С. 296–300] писем Жаботинского к Горькому, особый исторический интерес представляет лишь одно — то, в котором изложена просьба Жаботинского помочь с выездом из Советской России поэту Х. Н. Бялику.
Жаботинский В. — Горькому М. 08.01.1921, London.
Многоуважаемый Алексей Максимович,
Очень прошу Вас за Бялика. Он пропадает не за что, нам Палестине он нужен как поэт и как лучший из работников в области еврейского школьно-издательского дела. Рекомендовать его пред Вами было бы излишне, приводить доводы тоже незачем. Одно хочу прибавить: каково бы ни было отношение к еврейскому языку в России, в Палестине это единственный язык, объединяющий ашкеназов и сефардов[296]. Пусть нам вернут его. Мне хотелось бы просить и за Черняховского и за многих других, но хоть Бялику помогите вернуться к работе.
Простите, что беспокою вас. Несомненно, Вы перегружены такими делами: но мне верится, что Вы это дело выделите из ряда. Примите заранее мою глубокую благодарность за всё, что сможете сделать[297].
Глубоко уважающий Вас
В. Жаботинский
Остальные письма касаются просьбы Жаботинского выслать ему дубликат его утерянного диплома об окончании Демидовского лицея правоведения в Ярославле:
Диплом был выдан в 1912 г. кандидату юридических наук Влад<имиру> Евг<еньевичу> Жаботинскому (экстерн).
Горький и эту просьбу Жаботинского выполнил, о чем свидетельствует его благодарственное письмо:
Жаботинский В. — Горькому М. 2 июня 1927, Париж.
Многоуважаемый Алексей Максимович,
Я был в Чехии, позавчера только вернулся и застал Ваше письмо. Большое спасибо за помощь. Если могу отслужить чем — либо в пределах моей возможности, прошу Вас располагать мною.
Всего доброго