На это я получил ответ:
Видимо, я не изучил этот вопрос должным образом. Я знаком со многими евреями, носителями разных идей, но я не знаю массу еврейского народа (раньше он упомянул, что знаком с еврейскими колониями в южных губерниях). Человек должен знать, глубоко разбираться в этих вопросах, и я вам очень благодарен, что вы пробудили во мне интерес к этому.
Тогда я задал еще вопрос:
— Ведь вы, наверное, заметили, что у евреев есть особый дар самоотверженности? Но разве в этом не проявляется характер? Разве еврей трус?
— В самом деле, я думал об этом.
— Раз так, вы видите, что нельзя заранее отказывать евреям в таланте в той или иной области. У евреев есть множество разных талантов, и, мне кажется, что очень возможно, что евреи, когда им будет предоставлена возможность, проявят также политический и организационный талант.
— Во всяком случае, <то, что я услышал — М. У.>, это был замечательный рассказ, — таковы были подытоживающие слова Горького [АГУРСКИЙ-ШКЛОВСКАЯ. С. 445–447].
Во время своей бурной деятельности в годы пребывания на Капри Горький не забывал и о еврейской литературе. Об этом свидетельствует в частности и нижеследующее письмо Шолом-Алейхема.
Шолом-Алейхем — Горький М.
10 октября 1912 г.
Дорогой Алексей Максимович!
Податель сего г. Гольдберг — сотрудник самый распространенный и богатый газеты Еврейской в России — «Хайнт» (ее тираж достиг 100 000). Я состою одним из постоянных сотрудников (в отделе беллетристики), и это, беру смелость думать, некоторым образом говорит о ее лит<ературной> физиономии.
Редакция «Хайнта» желает заручиться Вашей статьей по определенному вопросу, который передаст вам г. Гольдберг. Переведет статью сам г. Гольдберг, который отлично владеет жаргоном. Размер гонорара потрудитесь определить сами… [ШОЛОМ-АЛЕЙХЕМ (II). Т. 6. С. 688].
В тель-авивской газете «Давар» 3 апреля 1942 г. была опубликована статья Ривки Круг, сопровождавшей Абрахам Гольдберга в его поездке на Капри. В ней приводились некоторые подробности беседы Горького с еврейским журналистом. В частности автор статьи сообщает, что Горький в то время как раз читал несколько переводов еврейских авторов и с похвалой отзывался о них. Особенной похвалы удостоился сборник стихов Х. Н. Бялика в переводах В. Жаботинского. Будучи сионисткой, Круг особо отметила, что, по мнению Горького, в настоящее время вождем еврейского народа является Теодор Герцль, который вызвал у евреев чувства обновления и творческой активности. А вот согласился ли Горький писать статью для «Хйнт» она, к сожалению, не сообщила [Агурский-Шкловская. С. 15].
Еще одним, значащим в контексте темы «Горький-филосемит» эпизодом, является история поддержки им всемирно известного сегодня еврейского театра «Габима»[353] (Тель-Авив).
В 1920 г. этот театр, ставивший свои спектакли на языке иврит, попал под удар ЦБ Евсекции. Большевики считали иврит «реакционным языком»[354], полагая, что он неразрывно связан с иудаизмом и сионизмом[355]. Книги на иврите и периодические издания перестали печататься и были изъяты из библиотек. Однако театр-студия «Габима», открытая в 1917 г. при поддержке К. С. Станиславского и Е. В. Вахтангова и одобрении тогдашнего Наркома по делам национальностей И. В. Сталина[356], продолжала ставить свои спектакли на языке иврит.
Существование «Габимы» в условиях большевистского режима — история поистине уникальная.
«Габима» была выношена всей многовековой еврейской историей, но с трудом находила точки опоры в текущей современности. Ее существование стало романтическим вызовом принципу реального и возможного. <…> …в начале 20-х годов иврит возвращался к жизни прежде всего как театральный язык, язык «Габимы». Хотя даже в России короткое время выходили газеты и книги на иврите, именно театр в силу своей общественной, коммуникативной природы стал местом активной социализации языка. Возрождение иврита было вызвано ощущением целостности еврейской культуры, жаждой преодоления распада и рассеяния. Гонители же «Габимы» стремились распад и рассеяние довести до логического конца [ИВАНОВ. С. 46].
Евсекция «Отдела просвещения национальных меньшинств Наркомнаца» 13 января 1920 года обратилась к Народному комиссару просвещения А. В. Луначарскому с письмом касательно театра «Габима», в котором в частности говорилось,
что языком еврейских трудовых масс является только разговорный еврейский язык «идиш», а не древнееврейский язык «иврит». Мы считаем совершенно ненормальным такое положение, при котором орган центральной власти, орган рабоче-крестьянского правительства, призванный заботиться о просвещении трудовых масс, субсидирует из государственных средств буржуазные учреждения, имеющие целью не просвещение масс, а затемнение их посредством национально-романтической идеологии, которой проникнуто все мировоззрение поклонников этого исторического языка. Пусть для народных масс такой театр безвреден по той простой причине, что он [им] недоступен, но целесообразно ли тратить государственные средства на удовлетворение прихоти кучки фанатиков. Поэтому просим приостановить выдачу субсидий означенной студии «Габиме»[ИВАНОВ. С. 47]. <…> В развернувшейся борьбе за право театра на существование и получение государственных субсидий на стороне «Габимы» выступили К. С. Станиславский, Ф. И. Шаляпин, В. И. Немирович-Данченко, А. Я. Таиров, К. А. Марджанов и др. деятели культуры[357], которые обратились с письмом непосредственно к Ленину. <…> Авторы письма напоминали, что, оказав честь новой власти своим сотрудничеством, они вправе рассчитывать, что власть будет следовать определенным нормам культурного поведения, которые тогда еще считали единственно возможными. Твердые интонации письма были, вероятно, расслышаны. Борьба за «Габиму» в начале 20-х годов стала одним из немногих случаев консолидации театральных сил Москвы, пребывавших в жесткой идейно-художественной конфронтации. Объединяло и сочувствие «Габиме», и понимание того, что затронуты сами основы существования театра. Под угрозой оказалась свобода искусства. <…> Письмо было отправлено. Письмо было получено и прочитано. <…> Цемах[358] впоследствии вспоминал: «На записке деятелей искусства Ленин лично надписал о желательности продолжения спектаклей „Габимы“». <…> Письмо Ленину стало поворотным моментом в истории с субсидией. Мнением Станиславского, Немировича-Данченко, Шаляпина советская власть не могла пренебречь. Ссылки на него отныне становятся решающим аргументом при рассмотрении дела «Габимы» [ИВАНОВ. С. 57].
В конфликте 1920 года точку поставил Сталин.
В бывшем партархиве сохранилась подписанная Сталиным копия решения от 4 декабря 1920 года, адресованная в ТЕО Наркомпроса: «В отмену постановления коллегии Наркомнаца от 31-го июля 1920 года выражаю свое согласие на выдачу субсидии древнееврейскому театру» [ИВАНОВ. С. 64].
Позже ходатаем <по делам «Габимы»> стал Максим Горький. Вахтанг Мчеделов[359] привел его на спектакль «Вечный жид» (25 февраля 1921), который произвел столь сильное впечатление, что писатель еще дважды посетил спектакль и написал эмоциональную, почти экзальтированную статью, опубликованную в журнале «Театр и музыка» (1922, № 1–7). <…> О дружеских, доверительных отношениях Горького и габимовцев свидетельствуют документы, хранящиеся в архиве А. М. Горького. После посещения «Габимы» Горький дарит театру две книги художника Е. Лилиана с приветственной надписью. Цемах отвечает письмом от 8 марта 1921 года: «Глубокоуважаемый Алексей Максимович! Благодарю Вас сердечно от имени „Габимы“ за Ваше любезное внимание — за присланные книги. „Габима“ бесконечно тронута и польщена Вашим добрым к ней отношением. Вашим ободряющим приветом, особенно дорогим и ценным для нас в трудное для нас время» [ИВАНОВ. С. 57].
Выехав в конце 1921 года на Запад, Горький в обсуждавшемся выше интервью Шолому Ашу, уже не стеснялся в выражениях, заявил, что:
Борьба, которая ведется против гебраизма, против еврейских школ и, главным образом, против лучшего театра, который существует в России — против «Габимы», — является идиотизмом и варварством [АГУРСКИЙ-ШКЛОВСКАЯ. С. 305–308].
Он также опубликовал в эмигрантском русско-еврейском журнале «Рассвет» трогательно прочувственную статью «О „Габиме“»[360] — см. [АГУРСКИЙ-ШКЛОВСКАЯ. С. 323–325]. А вот документальные воспоминания на тему «Горький и „Габима“» еврейского актера Давида Варди.
Когда я в первый раз прочел рассказы Горького о босяках, то решил, что писатель сам проводит большую часть времени в обществе своих героев-босяков, что его жизнь — это их жизнь и что его поступки — это их поступки. Влияние этих рассказов на молодых читателей в эти дни было настолько сильным, что возникло что-то вроде культа босяков. Я тоже не был свободен от него. <…> …отрастил длинные волосы (чтобы походить на Горького на одной из его фотографий), старался менять одежду не слишком часто, забросил бритье бороды, которая тогда уже начала расти у меня, надел черную рубашку и подпоясался огненно-красным кушаком.
<…>
Второй раз я попал под влияние Горького в начале Февральской революции. В те дни Горький издавал газету «Новая жизнь», на страницах которой с большой смелостью обличал вождей революции. <…> Я стал постоянным читателем этой газеты, и в период недолгого ее существования она стала для меня чем-то вроде революционного Шулхан-Аруха[361]