Леля отогрелась, отдышалась, чуть пришла в себя. Она давно съела суп и просто сидела, уставившись в окно. Тихо играла музыка, и сладко пахло фруктовым кальяном. Выбираться на улицу, где по-прежнему, даже с удвоенной силой, валил снег, было совсем неохота. Но глянула на часы и вздохнула: пора вызывать такси и двигаться к дому. Что ж, и на этом спасибо! Короткая передышка – уже хорошо.
Она достала телефон и увидела пропущенные звонки – целых три, и, конечно, от мужа! Но решила позвонить из дома. Сейчас не хотелось – уж простите. Сейчас просто необходимо, обязательно нужно было побыть одной.
Снежная улица была желтоватой и розовой от света фонарей и реклам. Было светло, печально и очень красиво. Леля подумала, что совсем скоро приедет домой и откроет дверь в свою квартиру, где будет совсем тихо и грустно. Так грустно и одиноко, что ей снова захочется плакать. Пустой дом… Как это страшно – пустой дом и одиночество. Она тряхнула головой, сбрасывая наваждение. Глупость какая! Глупость и бабья истерика! Разве она одинока? Да чушь! У нее есть дочь и муж! Да, пока все далеко. Но это пока! Временные обстоятельства. У нее есть семья – это главное! Семья!
У нее есть семья? Почему она в этом сомневается? Все. Закрыли тему. Настанет день – непременно настанет! – когда все вернется на круги своя. Будет здоров Виктор, приедет домой Катька! И все сядут за круглый обеденный стол.
Убеждала себя, а вот верилось ли? Нет, с мужем – понятно – все будет именно так, она и не и сомневалась. А вот дочка… Сама виновата! Хотела ей жизни полегче и поспокойнее – вот, получи! Родитель всегда виноват. Хочешь благо для дитяти – отпусти и плати одиночеством. Или – пришпиль к своей юбке и казнись пожизненно, что судьбу его, родного дитятки, сломал своим эгоизмом.
Нет, она все сделала правильно. Катька с раннего детства бредила Францией – учила язык, интересовалась культурой, рисовала Эйфелеву башню. В Париж она привезла ее лет в восемь. И там маленькая Катька спустя пару дней заявила:
– Мамочка! Как бы я хотела здесь жить!
В конце концов, что может быть важнее для родителя, чем счастье ребенка? Исполнилась Катькина заветная мечта – она жила и училась в Париже. Есть возможность видеться – уже спасибо! Есть возможность обеспечить ребенку приличное существование – дочь не думает о куске хлеба, ей не пришлось там мыть чужие квартиры. А дело родителя – заботиться о своем ребенке. «Впрягаться» и «рубиться», как говорит молодежь. Вот она и рубится за свою дочь – подумаешь, героиня!
И у мужа все будет отлично – теперь она в этом уверена! Слава богу, все обнаружилось на раннем сроке и они все успели. И как замечательно, что была возможность попасть в Германию, к прекрасным врачам! Ну и что же она разнылась?
Она всхлипнула и испуганно оглянулась – никто не заметил? Но по-прежнему тихо играла музыка, свет был приглушен, и публика была занята своими делами – до нее никому не было дела.
Эх, дед! Если бы он был сейчас рядом! Если бы Леля могла поехать к нему! Он бы выслушал, не перебивая ни разу, только покрякивая и слегка постукивая ладонью по столу. А потом громко вздохнул бы, погладил ее по голове и улыбнулся. «Лелька! Да справимся мы! Ты что сопли развесила, а? Конечно, прорвемся! И не такое бывало! Сколько мы проходили, а, Лель? Ну вспомни! Что там было написано на кольце у одного, ну очень неглупого человека? К тому же царя? «И это пройдет!» А, Лель? Конечно, пройдет! Все проходит, моя хорошая!» – И дед снова вздохнул бы, теперь, правда, немного печальней. А потом налил бы ей тарелку фасолевого супа – он отлично варил супы.
И она бы ела густой и горячий суп, всхлипывая и глотая слезы, и чувствовала, как ей становится легче, как отпускает.
«Прости, дед! Прости, что раздражалась на тебя. Прости, что часто стеснялась. Прости, что не всегда слушала тебя – далеко не всегда. Что часто посмеивалась над тобой – да, бывало! Отмахивалась от твоих советов – дескать, что ты понимаешь!
А вот теперь поняла – так сильно меня никто не любил. И так, как тебе, никому я была не нужна».
И еще вспомнила, как дед напевал: «Ты одна мне помощь и отрада, ты одна мой несказанный свет».
Это ей, Леле. Слуха у деда совсем не было, и она смущалась и раздражалась:
– Дед! Прекрати!
Какая же дура.
Звякнула эсэмэска – пришла машина. Леля расплатилась, сделала последний глоток кофе и встала из-за стола.
«Давно не была у деда, – подумала она, – на все время есть, а вот съездить на кладбище… А еще наезжаю на Катьку».
Снежная, освещенная Москва была торжественна и прекрасна.
«Ничего у вас не получится! – подумала она. – Творите черт-те что, изобретаете велосипед, портите изо всех сил мой город, а фиг! Он по-прежнему прекрасен и величав!»
Дома, переведя дух, набрала Галочкин номер.
Та отчиталась – по пунктам. Леля снова смутилась.
– Галь! Ну я ж не с проверкой, ей-богу, мне даже неловко!
А вот муж был явно расстроен. С сарказмом переспросил:
– Настроение? А какое может быть настроение, Леля? Сижу тут, – он заговорил приглушенно, – в чужом городе, в чужой квартире! Ем какую-то фигню – готовить она совсем не умеет! Какие-то старушечьи супчики и запеканки, совсем как в больнице! И без конца пристает – меряй давление, принимай таблетки, ложись отдыхать! Достала, ей-богу! И вообще – хочу домой, в свою кровать! Надоело все, Леля. Вся эта жизнь. – Муж был раздражен и последнюю фразу произнес громко, с напором, совершенно не стесняясь, что его услышит хозяйка квартиры.
– Тише, Витенька, тише! Ну, успокойся! Галочка может услышать! Нет, я все понимаю, конечно. Но разве есть выход? Правильно – нет! Придется потерпеть, мой хороший! Я понимаю, как тебе тяжело! Но, Вить, мне тоже непросто! Ты уж поверь! И Галочке тоже. Она нас просто спасает! И ты это отлично знаешь и понимаешь! Низкий ей поклон и благодарность, да, Вить? И наплюй ты на ее супчики, милый! Разве это главное – супчики? Конечно, старая дева – где ей было учиться готовить? Но главное, что человек она свой, ответственный и порядочный! А кому я бы смогла доверить тебя? В нашем-то положении? К тому же – язык! Подумай, как бы ты смог общаться с местной сиделкой? Про деньги я вообще не говорю! Витя, это единственный выход! И скажем Богу спасибо за то, что этот выход нашелся. И перестань капризничать, очень тебя прошу! Все самое страшное уже позади!
Чувствовала, как муж разозлился. Ждала фразы «Тебе-то хорошо, ты дома и ты в порядке».
Фраза и прозвучала – почти точь-в-точь. Все-таки почти тридцать лет совместной жизни – это не шутка. Постаралась не обидеться. Попыталась снова уговорить, увещевать.
Это ведь чистая правда – ему там значительно хуже, чем ей! Она здорова и дома – все так.
Только муж снова не спросил про ее дела – ни звука, ни слова. Вот так.
Спать легла расстроенная. Хотя чему удивляться? Его всегда интересовал только он сам, все понятно.
Заснуть не могла долго, ворочалась, вставала и бродила по квартире, и оказалось – не зря! Часам к трем осенило. Поняла, где выход и к кому нужно обратиться за помощью. После этого стало чуть легче – была почти уверена, что этот человек, М., ей поможет. Обращалась она к нему всего один раз и очень давно – крутой был человек, просто так не обратишься. Всегда был большим, а уж сейчас и вовсе стал исполином! Лишь бы только взял трубку!
Номер у Лели был – тот ей его дал на какой-то встрече сто лет назад. Тогда на этой встрече, презентации оборудования для кондитерских фабрик – кажется, презентовали шведы или норвежцы, – М. был мил и даже пытался за ней ухаживать. Но она, кокетка по природе, махнувшая пару бокалов «Дом Периньон» и построив глазки, шепнула:
– А ничего у нас не получится. Я верная жена, уж простите! Самой противно! – И глупо хихикнула.
Он мягко улыбнулся:
– Почему же противно? Мне, например, приятно, что остались на этом свете верные жены!
И именно тогда дал свой телефон.
И пришло время, когда она позвонила. Тогда снова случились большие неприятности. Они встретились в ресторане – пафосном и страшно дорогом, было время обеда. Он ел красиво и спокойно, а она совсем ничего не могла проглотить, кусок в горло не лез, и, постепенно пьянея от голода, стыда и страха, торопливо рассказывала о своих проблемах.
М. выслушал молча, вытер салфеткой рот и кивнул:
– Хорошо! Я тебе помогу.
Они вышли из ресторана, он предложил прогуляться. Был март, и на улице было довольно холодно. Они быстро замерзли, и он предложил ей поехать к нему выпить кофе. Леля растерялась, но согласилась – отказываться было неловко и глупо.
Там все и произошло – быстро, буднично, прозаично и как-то слишком по-деловому. После этих коротких минут Леле было неловко смотреть на своего случайного любовника, и она, быстро встав с кровати, начала одеваться. Руки дрожали, ее била мелкая дрожь, молния на юбке не застегивалась, колготки брызнули стрелкой, и отлетела пуговица на блузке.
Тут зазвонил телефон, и М. долго говорил по телефону, неспешно застегивая перед зеркалом рубашку.
Они вышли из дома, и она краем глаза увидела, что его машина с шофером стоит возле подъезда. Значит, ситуация обычная, рядовая – босс ненадолго уединяется, водитель ждет. Глядя в сторону, она сказала, что поймает такси.
Он кивнул, торопливо поцеловал ей руку и коротко бросил:
– Ну, до звонка!
А она медленно пошла по бульвару, растирая мокрое от слез лицо. Было противно, стыдно и мерзко. Ее первое и единственное грехопадение. Для чего? Для того, чтобы спокойно принять его помощь? Не чувствовать себя обязанной? Постеснялась ему отказать? Господи, глупость какая! Просто не надо было столько пить на голодный желудок!
Она шла и ревела от унижения, стыда, от вины. От огромной, как ей казалось тогда, непростительной лжи и огромного горя.
Тогда ей казалось, что она потеряла что-то очень важное, значимое для нее самой. Как укоротила себя.
Он помог ей тогда. Помог. Но она долго, очень долго приходила в себя… Верная жена!