Спросила, скорее из вежливости, а не из интереса:
– Ну, как вообще? В смысле – жизнь? Семья, дети?
– Дети есть. Сыну шестнадцать. А вот с семьей не сложилось – была, и не стало, так вышло.
– Ну, не грусти! – улыбнулась Леля. – Какие наши годы? Для мужика это вообще тьфу! Еще возьмешь молодую, родишь нового ребеночка. Вам, мужикам, все это можно! Вам никогда не поздно начать новую жизнь.
Он задумчиво посмотрел на нее и протянул:
– Ну, в принципе, да. С нами такое случается. – И усмехнулся. – Ну а как вы? – спросил он и тут же поправился: – В смысле, как ты, Лариса?
Теперь пришло время усмехаться ей.
– Я? – переспросила она. – Да хреново я, Дим! Так хреново, что… жить неохота. Если по-честному. Ничего у меня, Дима, не получилось! Ничего в этой жизни. Все обернулось в тлен, прах и пыль – семья, работа. Вот так. И мать я фиговая – как жизнь показала.
Он вскинул брови.
– У тебя не получилось? Ни за что не поверю! Ты же внучка Семена Яковлевича! У таких, как ты, все получается!
– Жизнь показала, что нет, – грустно возразила Леля.
– А может, временные трудности, а? Бывает? Когда кажется, что все рушится и обваливается? А потом все приходит в нормальное положение. Ну не бывает же плохо всегда! Жизнь, она же как…
– Как зебра, хочешь сказать? Черное – белое, да? – перебила его Леля.
– Можно и так.
– Знаешь, как-то зебра эта… Слишком сильно и больно копытом бьет по сердцу и под дых. Так, что неохота ждать белой полосы, понимаешь?
– Понимаю. И все же не узнаю вас. То есть тебя!
Леля махнула рукой.
– Да какая разница – узнаешь, не узнаешь… – Отвернулась к окну. Слезы потекли по щекам и подбородку. Хлюпала носом, всхлипывала, жалела себя.
Дима дотронулся до ее ладони. Она остановила его:
– Не надо, Дим! Вряд ли сейчас меня можно утешить.
Оставшийся путь ехали молча, и Леля была ему благодарна за это. Он проводил ее до подъезда, и она вспомнила про деньги. Замешкалась и смутилась, доставая из сумки кошелек.
Дима внимательно посмотрел на нее.
– Что ты, Лариса? Зачем – и вот так?
Покраснев, она пожала плечом:
– Извини, если обидела.
Дима ничего не ответил и приоткрыл дверь подъезда.
– Может, помощь какая-то? А, Лариса? Ты не смущайся! Скажи.
– Нет, Дим! Спасибо! Я как-нибудь сама. Так будет привычней. Спасибо, что довез и поддержал. – Махнула рукой и зашла в свой подъезд.
Коньсержка окинула ее внимательным взглядом.
– Уже вернулись, Лариса Александровна? А почему же одна? Без Виктора Сергеевича?
Лариса не ответила и зашла в лифт. Подумала: «Совсем я… того! Бабке не ответила – откровенное хамство. А с другой стороны – да пойдите вы все!»
Открыла дверь в квартиру, и на нее дохнуло знакомым теплом. Она прислонилась к косяку и прикрыла глаза: «Господи! Неужели я дома?»
Сбросила куртку, скинула ботинки – все на пол, черт с ним со всем. Поставила чайник – нестерпимо хотелось пить. Глянула в холодильник – ни лимона, ни молока. Мышь повесилась, ну и ладно. «Есть я вообще не хочу, а захочу – закажу доставку». Выпила пустого чаю и рухнула в постель. Блаженно закрыла глаза – и все, все… «Как же хорошо дома, – подумала она. – И как я устала от всех этих самолетов, гостиниц и чужих городов! Спать, спать. Спать. Отлежаться, отболеться в полную силу. Позволить себе наконец расслабиться. Не думать ни о ком и ни о чем!»
Ну и конечно, сразу уснула. Проснулась поздно, к полудню. Почувствовала, что хочется есть.
В дверь раздался звонок. Леля чертыхнулась. «Кого это черт принес? Я никого не жду. И меня никто не ждет», – горько усмехнулась она.
Накинула халат и подошла к двери.
– Кто?
– Это я, Лариса! – ответил мужской голос.
Дима – узнала она. Спрашивается, какого черта?
Но дверь открыла. Неудобно все-таки… На пороге стоял Дима, увешанный пакетами из супермаркета.
– Зачем это ты? – смутилась и нахмурилась Леля. – Я не просила!
Он пожал плечами.
– А это не надо просить. Ты больна. Я всего лишь принес лекарства. Ну и поесть – что тут такого? Обычная человеческая помощь. – Было видно, что он тоже смущен и растерян.
– Ну проходи, – вздохнула она и подумала: «Опять он меня видит в черт-те каком виде. Просто Баба-яга, не иначе. – И тут же решила: – А наплевать».
На кухне Дима выкладывал на стол продукты и лекарства. Давал указания:
– Эти, желтые, выпьешь сейчас. А вот эти – через два часа! Поняла?
Леля смотрела на него молча, с большим, надо сказать, удивлением. Так, пожалуй, о ней заботился только дед. Но когда это было? В другой жизни, вот когда. А в этой… В этой никому до нее не было дела. Чистая правда – совсем никому.
– А сейчас я сварю тебе бульон, – объявил он, доставая из пакета цыпленка. – Помнишь, так говорил дед Семен: бульон – первое дело!
– Помню, – тихо сказала она. – Я вообще помню все, что он говорил.
– Вот и правильно. Мудрейший был человек! Учиться меня заставил. Говорил: что, будешь всю жизнь баранку крутить?
Леля вскинула брови.
– Так ты учился? И на кого, позволь спросить, выучился?
– Да так, ерунда, – покраснел он, понимая, что миф о таксисте разваливается. – На повара, – коротко бросил он и повторил: – Так, ерунда. Ничего особенного.
– Ну молодец! – ответила Леля и подумала: «Конечно, простой повар! Вот и таксует – подрабатывает, наверное! Только откуда такая машина? Странно все как-то. И одет! Слава богу, в тряпках и ценах я понимаю. Ладно, какая мне разница, где он и что».
Достала кастрюлю.
– Плиз! Для бульона.
Дима принялся стругать морковь, а ее отправил в постель.
Леля лежала в спальне и чувствовала, как по квартире пошел запах куриного супа. Она сглотнула слюну и снова уснула.
А когда проснулась и вышла на кухню, там был накрыт стол. Все разложено, порезано – красиво и аккуратно. Сразу видно – человек имеет отношение к еде и продуктам.
Сели обедать, все было вкусно, просто невыносимо вкусно – и прозрачный, янтарный бульон, и аккуратные, крошечные сухарики с сыром, и сочная отбивная с картошкой. И даже салат – казалось бы, банальные помидоры и лук!
– А это кисель! – кивнул он на высокий графин. – Кисель, знаешь ли, тоже лекарство! Ты уж прости, похозяйничал тут! Не хотелось тебя будить! Ты… так сладко спала.
Леля смутилась.
– Да? Вот интересно! А как ты об этом узнал?
– Да ты храпела! – рассмеялся он. – Просто на всю квартиру храпела!
– Правда? – покраснела она.
Он мотнул головой.
– Нет, конечно. Так, похрапывала слегка! Понятное дело – насморк! И очень даже симпатично похрапывала – уж ты мне поверь!
Она засмеялась. И в эту минуту им стало как-то… легко.
– Ну вот! – улыбнулась она. – Теперь ты знаешь интимные подробности моей жизни. Например, что я храплю!
Он посмотрел на нее очень внимательно.
– Не все, Леля! Далеко не все! Это и плохо, и хорошо. Почему плохо – ты понимаешь. А почему хорошо… Будут темы для разговоров.
Она съела почти все, что было предложено, и вдруг стала рассказывать ему про свою жизнь.
Он внимательно слушал, вопросов не задавал. Оказалось, что он знал про ее фабрику.
– Откуда? – удивилась она.
– Да прочитал твое интервью в каком-то журнале – не помню! В разделе «Успешные женщины».
Знал про дочь и про мужа. Ну, совсем коротко, пунктиром: брак – один, муж все тот же, есть дочь.
Она удивилась, но продолжала говорить – рассказала про Виктора и про бывшую подругу. Рассказала, как ее обидела Катька. Рассказала, как обманул М.
А он все внимательно слушал. Наконец она закончила и вздохнула:
– Ты извини! Пойду полежу, очень устала.
Он кивнул.
– Конечно! Ты не возражаешь, если я здесь приберусь, а потом уйду? Просто захлопну за собой дверь. А ты отдыхай! Ты уснешь – столько съела! – И он улыбнулся.
А она снова смутилась.
– Ну вот! Сначала ты узнал, что я храплю, а теперь – что я еще и обжора!
Леля лежала у себя в комнате и слышала, как на кухне тихо позвякивает посуда, журчит вода и хлопает дверца холодильника. Ей стало спокойно, и она скоро уснула, успев перед этим подумать: «Завтра Новый год. Еда у меня есть. Шампанское тоже. Буду валяться в постели и смотреть телевизор».
Тридцать первого утром Леля проснулась и поняла, что температура, кажется, упала. Слабость, конечно, осталась, но стало явно легче. Лежала в кровати и ни о чем не думала – просто запретила себе о чем бы то ни было думать. Потом смотрела телевизор – конечно, «С легким паром!». Любимое кино показывали под каждый Новый год. Смотрела и думала – какое же счастье! Какое счастье, что не надо никуда бежать. Не надо стоять у плиты, накрывать на стол. Переодеваться и краситься.
Часов в семь раздался звонок. Она вздрогнула от неожиданности и подошла к двери.
– Кто? – спросила она и услышала Катькин голос. Даже не голос – писк:
– Мам, это я…
Леля распахнула дверь – на пороге стояла дочка и смотрела на нее во все глаза – там читались испуг, радость и тревога.
– Мам! Это я… – тихо сказала она. – Вот, приехала! На Новый год! К тебе… Ничего, а?
– Катька! – воскликнула Леля. – Господи! Какое же счастье! «Ничего»? Да какое там «ничего»! Это же огромное счастье!
Они бросились друг к другу, обнялись и дружно заревели.
Катька оторвалась от нее и спросила:
– Мам! А это что?
За дверью, в коридоре, у лифта, стояла пушистая голубая елка с мохнатыми и тугими лапами. А под ней коробка – определенно с огромным тортом.
Катька осторожно открыла крышку коробки. В коробке был, разумеется, торт. На торте сидел улыбающийся заяц с марципановой оранжевой морковью в лапах.
– И кто у нас Дед Мороз? – подозрительно спросила дочь, в упор глядя на мать.
– А я почем знаю? – покраснев, ответила Леля.
– Ясно, – вздохнула Катька. – Ну тогда я – Снегурочка! Если ты, конечно, не возражаешь!