Я отступаю назад; человек в форме идет за мной, не отводя оружия от моей головы. Одно легкое нажатие на спуск, и меня не станет. Я хочу взглянуть на своих детей, но не осмеливаюсь. Я могу лишь молиться о том, чтобы они спрятались в убежище.
«О боже, Сэм…»
– Сэм! – резко говорю я и поднимаю руки. Это жест капитуляции.
А еще этот жест позволит Сэму увидеть кобуру с пистолетом, прицепленную сзади к моему поясу. Я нахожусь между фальшивыми полицейскими и Сэмом. Если он будет достаточно быстр…
Он быстр.
Я чувствую рывок за пояс своих джинсов, а потом Сэм делает шаг вбок и вскидывает мой пистолет.
– Брось оружие! – говорит он фальшивому копу. Я слышу угрозу в его голосе – она подобна волне жара, прокатившейся по комнате.
Но потом второй пришелец тоже ступает в комнату, и в руках у него дробовик. Он вскидывает его к плечу, и я почти ощущаю тот момент, когда Сэм производит расчет. Если он выстрелит, то ответный выстрел из дробовика сметет нас обоих. У них превосходство в огневой мощи. А я в заложниках.
Писк кнопок. Ланни все еще у двери убежища и собирается открыть ее. С моими детьми все будет в порядке.
– Эй, – говорит второй из фальшивых копов. – Ты, девчонка, прекрати. Подойди сюда, а то я вышибу им обоим мозги. А ты, урод, положи пистолет на пол и пни ко мне.
– Ланни, в убежище, живо! – рявкает Сэм. Я слышу, как плачет моя дочь. Она пытается. Я слышу частый писк кодового замка, который отказывается принимать введенный ею код. Когда-то я постоянно тренировала их, удостоверяясь, что она может ввести этот код даже во сне. Мы превратили это в игру.
Но это моя вина. Я перестала тренировать их. Перестала настаивать на постоянной готовности, осторожности, паранойе.
Я слышу, как писк умолкает.
Краем глаза вижу, как Ланни медленно направляется к нам, и осмеливаюсь бросить на нее короткий взгляд. Она плачет. Ее поднятые руки дрожат. Сэм издает короткое гортанное рычание, в котором звучит ярость и разочарование, и, когда второй фальшивый коп наставляет дробовик на Ланни, наклоняется и кладет пистолет на пол. Потом пинает его – слишком сильно, и оружие врезается в дальнюю стену позади мужчины с дробовиком. Но если Сэм хотел этим отвлечь их, это не работает. Мужчина не собирается поднимать пистолет – просто оставляет лежать там, куда тот отлетел.
Я не вижу Коннора. Я молюсь о том, чтобы он успел выскользнуть в коридор, и тогда он, может быть – может быть, – выберется из дома. «Беги, малыш. Беги».
Меня трясет от прилива адреналина, вызванного паникой, каждая клетка моего тела вопит от ярости.
– Что вам нужно?
«О господи!» Это я отключила сигнализацию. Это я впустила их в дом. Это я во всем виновата.
– Нам нужна девчонка, – отвечает человек, стоящий передо мной. Сначала я думаю, что он имеет в виду Ланни или даже Ви, но потом понимаю, о ком он говорит.
– Кэрол здесь нет, – отвечаю я. Опускаю руки, но ему это не нравится. Он вдавливает ствол мне в лоб с такой силой, что это причиняет боль, и я отклоняюсь назад и снова поднимаю руки. – Я не знаю, где она.
– У тебя десять секунд на то, чтобы сказать мне правду, или я прострелю тебе башку. Понятно? – рявкает он. – Она нужна мне, вместе с ребенком. Отвечай, где они, и останешься в живых. Соврешь – и умрешь.
Входная дверь все еще открыта, красно-синие отблески маячка озаряют пространство за его спиной, и в этих отблесках он выглядит то ангелом, то дьяволом. Но потом цветные переливы исчезают, и я понимаю, что теперь подъездная дорожка озарена светом фар. Ярких, высоко расположенных фар.
Я набираю в грудь воздуха, чтобы позвать на помощь, но останавливаюсь, чувствуя, как паника превращает мой позвоночник в лед. Звать на помощь нет смысла.
Это большой старый дом на колесах. Квадратный, выцветший от возраста.
Они вызвали подкрепление.
Третий человек – водитель «автодома» – входит в дом, закрывает дверь и прислоняется к ней.
– Эй, – говорит мужчина, держащий меня под прицелом, как будто я могла о нем забыть. – Смотри на меня. Считаю до десяти. Где Кэрол? Где ребенок?
– Я ничего не знаю ни о каком ребенке, – отвечаю я. И это правда. Я действительно не знаю. – Кэрол скрылась после того, как меня арестовали. Я понятия не имею, куда она сбежала.
– Четыре секунды, – говорит он.
– Я не знаю! – кричу я ему в полной безнадежности. Меня бесит, что после всего пережитого мной, моя жизнь закончится вот так. – Не трогайте мою семью!
Вот и все, что я могу сделать в эти последние несколько секунд, – просить пощадить их. Мне кажется, что моя кожа слишком тесна мне, слишком холодна, что она может лопнуть, словно кокон, и выпустить наружу всю тьму, скопившуюся внутри.
Время вышло. Я готова умереть.
Он не стреляет.
Он смотрит на меня убийственно-темным взглядом, потом поворачивается к человеку с дробовиком.
– Здесь должен быть еще и пацан. Иди найди его… Ты, шваль, живо встань на колени. – Он отводит пистолет и берет дробовик у проходящего мимо напарника, наставляя прямо на меня. – Живо.
Если б он собирался убить меня, то уже сделал бы это. Я рискую задать вопрос:
– Вы из Собрания?
Я словно ударила их всех мощным шокером. Они замирают и переглядываются.
– Это тебе Кэрол сказала? – спрашивает человек, держащий дробовик. Голос у него злой. – Встань на колени, женщина, и молись. Вы все, на колени, быстро!
Я опускаюсь на колени, все еще с поднятыми руками. Сэм ухитряется сместиться ближе ко мне; я чувствую, как в его теле вибрирует напряжение, потребность сделать хоть что-то. Но мы и так делаем что-то. Мы выигрываем время, чтобы Коннор мог сбежать и позвать на помощь.
– Отпустите мою дочь, – прошу я. – Пожалуйста. Она еще ребенок. Она никакого отношения к этому не имеет.
– Она достаточно взрослая, – возражает мужчина, и мне не нравится то, как он на нее смотрит – словно на кусок мяса на рынке. Если мне придется драться, я это сделаю, и одно движение в сторону моей дочери… Все мое тело содрогается от тяжелых, частых ударов моего сердца. Я напряжена, словно пружина, готовая мгновенно развернуться.
– Кэрол собиралась сесть на автобус до Пенсильвании, – быстро сообщаю я, и слова эти так резки, что мне кажется, будто они ранят мне язык.
– Лжесвидетель не останется безнаказанным, и тот, кто говорит ложь, погибнет, – отвечает человек с дробовиком. – «Притчи», глава девятнадцатая. – Он целится в меня, и я делаю резкий вдох. Страх раздирает меня, словно нож, вспарывающий кожу на спине. – Ты лжешь.
Теперь их всего двое. Тот, у кого дробовик, и тот, кто приехал на «доме на колесах» и подпирает теперь входную дверь. Третий ходит по дому и ищет Коннора. Я слышу, как он открывает то одну, то другую дверь.
Мне нужно выиграть время.
– Проверьте мой телефон, – говорю я. – Там есть сообщение.
– Бог взирает на тебя, женщина, – отзывается человек с дробовиком. Я вижу, как он обдумывает мои слова, и замечаю проблеск раздражения в его глазах. – Давай телефон. Быстро.
– Он в другой комнате, – лгу я. – В кабинете. На моем столе.
Если я смогу заставить их разделиться, может быть, мы получим шанс. Или хотя бы задержим их.
Человек, искавший Коннора, возвращается.
– Его там нет. Наверное, удрал через окно.
– Иди и найди его, – приказывает человек с дробовиком. Он среди них, несомненно, главный. Я вижу, как его подручный открывает дверь и выскакивает наружу. «Беги, малыш. Просто беги». – Ты! Ты тянешь время, – снова обращается ко мне главный. Тон у него неподдельно уверенный, и это пугает меня. – Я многое знаю о тебе, Гвен Проктор. Джина Ройял. И твой телефон не в кабинете.
– Он там.
– Ты в этом уверена? Потому что лжецы понесут кару.
Он достает из кармана своей формы телефон и набирает номер. Я отчетливо слышу негромкое жужжание из сумки, стоящей на кофейном столике. Я ничего не говорю. Не могу.
Он обрывает вызов, и мой телефон перестает жужжать. Мужчина поднимает дробовик к плечу, и я чувствую, как он целится. Это ощущается, как прожектор, направленный мне в лицо.
Входная дверь распахивается – это возвращается его сотоварищ. Сильный, жилистый и безжалостный.
Он поймал моего сына. Он прижимает нож к горлу Коннора. И я чувствую, как мои зыбкие планы рассыпаются в пыль, и остается только страх, судорожный и холодный.
– Отнеси его в машину, – приказывает главарь, не отводя от меня глаз. Я вскрикиваю и подаюсь вперед, протягивая руки. – Нам нужна Кэрол. Если хочешь получить своего мальчишку обратно, найди ее. Ты, она и дитя. У тебя на это два дня. – Он бросает на ковер рядом со мной маленький дешевый телефон, но я не могу оторвать взгляда от Коннора, которого тащат прочь. Бледность и страх на его лице, умоляющий взгляд… Я снова задушенно кричу, но прежде, чем успеваю вскочить и броситься в драку, главарь закрывает дверь, и я больше не вижу Коннора. – В этот телефон вбит номер. Позвони, когда найдешь ее. И лучше поспеши.
– Она убежала! – кричу я ему, испытывая безнадежность, ярость и ненависть к себе. – Кэрол сбежала, и я не знаю, где ее искать!
– Если ты этого не сделаешь, твой сын присоединится к святым, – говорит он мне. – Это честь для тебя. «Посвящай Господу всех первенцев, и каждый первенец мужеского полу из твоего скота принадлежит Господу» [11].
– Аминь, – с торжественной мрачностью отвечает второй мужчина.
Я намерена убить их всех.
Слышу, как снаружи доносится звук – протяжный вой, вспарывающий ночную тишину, – и мгновение спустя понимаю, что это. Мой сын нажал «тревожную кнопку» на своем брелоке.
– Мэл! – рявкает главарь. – Заткни этот шум!
Человек, стоявший у двери, открывает ее и выходит наружу. На долю секунды в дом врывается вой сирены, и главарь поворачивает голову, чтобы взглянуть в ту сторону.
Ланни выхватывает из кармана собственный брелок, и я вижу это. Сэм тоже видит. У нас есть одна попытка. Всего одна. И мы должны действовать сообща.