Галина рассмеялась:
– Батько Махно рыбой торгует! Пол-Украины сбежалось бы, чтобы посмотреть на такое… Нет, Нестор, высоко ты забрался, так и живи там, на горе! Назад возврата нема!
– Н-да! Утешила! – вздохнул Нестор.
Права, права была Галина, утверждая, что не сможет уже батько стать простым селянином. Люди не дадут. Они вознесли его, поставили на горе. И стой теперь, Нестор Иванович, на жаре ли, на холодных ветрах перед людскими очами!
Разбудил их не слабенький весенний рассвет, а скрип колес, топот копыт, голоса. Наскоро одевшись, сунув ноги в сапоги, Нестор вышел из хаты. Встревоженная Галина, накинув шубейку, завязав платок на непричесанной голове и, конечно, сунув револьвер за пояс, вышла вслед за ним. Юрко был уже во дворе. И Черныш…
Возле хаты стояла тачанка с пулеметом и человек семь конных, среди них и Семка Каретников. Соскочив с коня, он обнялся с Нестором. На нем и на хлопцах была красноармейская одежда, шинели невесть какого происхождения, жестяные звездочки на папахах. Амуниция, оружие.
– Шо, Сёмка, арестовывать нас приехал?
– Ой, не до шуток, батько! Я як почув, шо на Надеевом хутори Махна вбыли, на коней, та й туда…
– Ну й шо там?
– Брата твого, батько, вбылы. Гришку. И Сашка Лепетченка. И ще человек шесть. Хлеб не давали отбырать. – Слова Каретникова падали камнями.
Постепенно до Нестора дошел смысл услышанного. Лицо его стало жестким. Это снова был прежний Махно: воитель, хозяин.
– Кто убил?
– Якись эстоны. Эстонска дивизия на хуторах хозяйнуе…Махнем туда, Нестор, побьем их сколько сможем. Ленты для пулемета у нас есть, и россыпом тыщи три патронов.
– Остынь, – еще больше нахмурился Махно. Он, как и прежде, ощутил себя не только воином, но прежде всего расчетливым предводителем, батьком. – Давай трошки подумаем. Разведку вышлем… Выиграем первый бой – до нас обиженный большевиками народ потянеться…
Все! Кончилась хуторская пастораль!..
Глава двадцатая
Они лежали в зеленеющей степи, на краю балочки. Уже взметнулись в небо тюльпаны. Перед ними открывался зажиточный некогда хутор Надеев. Махновцев набралось человек тридцать. Здесь были и Сёмка Каретников, и Юрко с «льюисом» в руках. И Галина в кожанке. И Аршинов, и Черныш. И тачаночка с пулеметом в балке стояла, кони щипали молодую траву.
Подполз молодой парубок, местный, остроглазый. За ним – еще двое.
– Так шо, батько, всього эстонив штук сто. Два кулемета, там и он там! – Парубок показал на крайние хаты. – Сплять в клуни, бояться по хатах…
– Пулеметы подавить гранатами, – распорядился Махно. – Тачанку поставить напротив клуни! Не давать им из клуни выскочить. Клуню подпалим!
Каретников раздал своим конникам округлые гранаты Мильса. По пять штук. Они рассовали их за пазухи.
– А ну подождите! – Махно увидел стадо коров, которых гнали к селу на утреннюю дойку, с первой травы. – Пастухи там свои?
– Свои, свои, – ответил кто-то из местных. – Дид Назар за старшого.
– Попросить у них торбы, батогы. И идить сзади стада, в пылюге. Впритык до пулеметов подойдете.
Пригнувшись, местные, а с ними четверо из группы Каретникова пробежали к стаду.
Совсем рассвело. Закончил свою ночную весеннюю песню козодой. Нестор лежал, покусывая травинку. Ждал.
– От, Сёмка! Была у нас армия, а сейчас три десятка хлопцев. Як тогда, когда пацанвой начинали… Ладно! Командуй!.. Я для рубки пока ще слабый.
Стадо брело уже по хутору. Скрытые пылью, были едва видны фигурки «пастухов».
И вдруг – разрывы гранат, которые слились в целую канонаду. Конники влетели в хутор, подскочили к огромной приземистой клуне. И тачанка была уже здесь, поливала огнем амбарную дверь. Обкусанная пулями, дверь упала, и из клуни начали яростно огрызаться эстонцы… Бой…
Над Аршиновым, Махно и Галиной засвистели пули. Они стояли на краю балочки, наблюдая, как разгорается потухающий было костер Третьей революции…
Через несколько минут все стихло.
У приземистой каменной клуни столпились оставшиеся в живых эстонцы в добротной красноармейской форме. На некоторых были модные и достаточно редкие буденновки, шинели с «разговорами», трофейные френчи с большими накладными карманами. На них глядели «льюисы» и «Максим» с тачанки.
– Ну от шо, граждане эстоны, – обратился к ним вставший на тачанке Махно. – Порядок у нас такой: командиров и комиссаров без всяких разговоров… а рядовых… Но с рядовыми тоже получается дело скверное, потому шо вы есть граждане чужого для России государства и воюете, я так понимаю, за гроши. И убиваете – за гроши. Потому и поступим мы с вами, як и с комиссарами… Як мне когдась сказал один прокурор: «Смягчающих обстоятельств не имеется»…
Нестор махнул рукой, и пулеметы зашлись длинными очередями.
Галина отвернулась…
Третий год Гражданской войны. Хоть это была еще не последняя степень озверения, но пощады уже никто не знал.
Весна катилась по Украине, как веселая свадьба с музыкой, обещая обильные столы и веселье. Только вот поля и даже огороды были почти пусты. И работать некому, и особого смысла выращивать что-либо нет. Придут – заберут. Даже «свои», повстанцы, и те уже стали в тягость. Накормить надо, коня сменить. Нет, не будет уже веселья. И столов богатых, праздничных не будет.
Но пока… «ще не вмерла Украина»…
Разросшийся отряд Махно двигался по шляху. Записалась к нему молодежь и с хутора Надеева, и с окрестных сел. У него уже было несколько тачанок, пока, правда, без пулеметов, полсотни пехотинцев в добротной красноармейской форме, снятой с эстонцев, небольшой обоз с боеприпасами, продовольствием.
Под Нестором играл добрый конь, и Галине тоже подобрали лошадь не из худших.
К Нестору подъехал Каретников:
– Батько! До Гуляйполя десять верст. Може, вдарим с налету?
– Не, – покрутил головой Махно. – Красни только этого и ждут. Знают, шо мы не утерпим, с хутора Надеева в Гуляйполе завернем.
– Хлопцив бы в ридний замли похоронылы… Гришку, Сашка… А то в степу… як скотыну… без хреста, без могылкы…
Нестору было больно это слышать. Последний брат. Самый красивый, самый смирный, самый работящий. Надежда семьи.
– Не, Сёмка! Хай пока лежат там, где похоронили. А прийдет время, вернемся. С почетом похороним. Ще и памятник поставим. А пока шо… пока розделимся на три отряда. Я – на Софиевку, ты – на Богуслав, а Черныш – на Покровку та Комарь!
– И так мало сылы, батько. А тоди и зовсим не буде.
– Буде. Люды по дороге пристанут… Нам сейчас надо путать следы, шк вовк путает. Пусть каждый отряд говорит, шо батько Махно с ними. Пускай они нас ищут… А через месяц встренемся под Гайдамацким, в плавнях…
И разделился отряд. В покрытой туманом степи, где первые робкие тюльпаны сменились подрастающим синеголовником, мятликом, васильками, по узким полевым дорогам небольшие повстанческие группки то ныряли в балочки и рощицы, то двигались по ровной степи. Разъехались в разные стороны…
Это был первый «звездный маршрут», изобретение партизанского гения Махно, когда войско вдруг распадается на части и путает противника, отделываясь мелкими стычками в самых неожиданных местах. Попробуй разберись, где ядро войска искать? А затем, спустя короткое время, они вновь все собирались в заранее назначенном месте и внезапно наносили очередной мощный удар.
Пополнившийся новыми бойцами отряд Нестора Махно вышел к железнодорожным путям. Батько посмотрел в одну, затем в другую сторону, спросил у Черныша:
– Шо за дорога? Куда?
– С Харькова через Лозовую – на Крым. На Крымскый фронт.
– Та-ак! – Нестор еще какое-то время постоял в задумчивости, глядя на отполированные, блестящие под солнцем рельсы, затем сказал Юрку: – Останавливай хлопцев. Подремонтируем красным дорогу.
И закипела работа.
У кого-то из обозников нашлись большие гаечные ключи, ими развинтили стык одного из рельсов. Затем к нему подпрягли тросом двух мощных волов. Защелкали бичи. Волы напряглись, сперва медленно переступая на месте, и, наконец, тронулись. И рельс, как стальная пружина, стал отгибаться…
Махно, сидя на тачанке, любовался работой. Все делалось быстро, сноровисто, по команде одного из махновцев в железнодорожной фуражке.
Закончив, махновцы спрятались в жиденьком лесочке. Стали ждать поезда. Появился он не скоро. Примерно через час из-за поворота выползла нещадно дымящая маломощная «овечка». Задыхаясь и скрипя всеми своими железными сочленениями, она тащила несколько теплушек и товарных вагонов.
Машинист заметил разобранный путь, и поезд, идущий на Крымский фронт, стал замедлять свой бег. С площадок выглядывали встревоженные охранники.
Юрко с тачанки дал длинную очередь по теплушкам, с видимым наслаждением пробивая стенки. Хорошая мишень!
Еще не дождавшись полной остановки поезда, охранники, бросая оружие, горохом посыпались на насыпь. Один из красноармейцев побежал навстречу пулеметному огню с криками:
– Не стреляйте! Не стреляйте! Бога ради!..
Шапка у него слетела. Беловолосый, тоненький, он светился как одуванчик.
– Стой, Юрко! – Нестор тронул за плечо Черниговского. – Шо они хотят?
Запыхавшийся молоденький охранник, красный от волнения, подбежал к тачанке. Остальные остановились в полусотне метров, ждали, чем кончится разговор с их «парламентером».
– Там, в двух теплушках, динамит! – выдохнул парнишка. – Всех же разнесет…
– Ты за кого так переживаешь? Зе себя чи за нас? А, белоголовый? – спросил Махно. – Тебя ж на войну везут. А там убивают. Не знал?
– Извините, това… граж… не знаю, как… – запутался в словах охранник.
– Батько Махно! – подсказала Галина.
Парнишка-красноармеец, открыв рот, глядел на Нестора.
– Что? Сам Махно? – спросил он.
– Самый настоящий, – улыбнулся и Нестор.
– А нам сказали, что он далеко… Что только за Александровском дополнительную охрану дадут.
Парнишка был потрясен тем, что видит батьку. Наслышаны были уже, видно, всюду.