О таком войске мечтает каждый генерал: как же не быть благодарным Льву Давидовичу? Там, у Деникина, Колчака, Юденича, Миллера, не понимали, какая рождается сила, на что-то надеялись. На чудо? На внезапный разрушительный бунт? На слияние крестьянских волнений в могучее всеобщее половодье?
На «красной стороне» не уповали на чудеса. Здесь хладнокровно и целеустремленно создавали невиданные по масштабам и цельности вооруженные силы. И уже ясно видели первые итоги.
Вот только если бы не Махно… Этот ускользающий, загадочный, много раз уничтожаемый и вновь возрождающийся партизанский батько путал все карты, опрокидывал теории, давно опробованные и доказавшие свою мошь. Опровергал всю генштабную науку!
По внешнему виду Егоров казался властным, решительным. Но это был своего рода камуфляж. Его взгляд выдавал неуверенность, готовность подчиняться более сильному.
– Командарм Геккер! Согласно решению товарища Троцкого, вас сменит Иоганн Христофорович Паука! – объявил Егоров. – Основание – большие потери при неудачных попытках ворваться в Крым, а также неумелое преследование поднимающей голову банды Махно… Обьясните, Александр Ильич, Иоганну Христофоровичу, где сейчас находится Махно? Нельзя терпеть в тылу этого анархиста.
Геккер указал на район Богуслава:
– Здесь, у слияния Самары и Терновки… в плавнях. Под Богуславом.
Паука в сомнении покачал головой:
– Неделю назад он был здесь, в районе Гуляйполя. Почти полностью уничтожил эстонские продовольственные отряды комдива Пильдре. А сейчас, согласно моим данным, он вот здесь, под Софиевкой… – Палец Пауки остановился в ста верстах от Богуслава.
– Как я знаю, у разведки иные данные. – Егоров обернулся к сотруднику оперативного отдела.
Тот вскочил:
– По последним сведениям, Махно – близ Комаря, в районе греческих поселений, где у него большая поддержка.
Указка очертила круг в районе Комаря, Енисоля и Анадоля – в ста сорока верстах и от первого, и от второго места.
– Ничего себе! – рассердился Егоров. Подняв голову, он показал свой широкий, тяжелый, с характерной ямочкой подбородок, прямой сжатый рот. – Здесь собрались бывшие полковники, генштабисты старой русской армии, и они путаются, словно кадеты первого года обучения. У нас шестьдесят тысяч штыков и сабель, которые мы отвлекли от Крымского фронта, восемь бронепоездов, двенадцать аэропланов…
Геккер, обозленный отставкой, огрызнулся:
– Напомню, что Деникин, тоже хорошей выучки генштабист, не смог разбить Махно силами трех казацких и двух офицерских дивизий…
Егоров пропустил этот аргумент мимо ушей: Деникина они только что сами разбили в пух и прах. Деникин для них уже был не авторитет.
– Командарм Тринадцать! – обратился он к подтянутому, средних лет новому командующему Тринадцатой армией Пауке. – Иоганн Христофорович! В вашем подчинении все тыловые войска, все бронепоезда, бронелетучие отряды, аэропланы. В две недели доложите мне об уничтожении банды Махно.
– Осмелюсь заметить. Название «банда» мешает нам правильно воспринимать положение, – безбожно ставя ударения и коверкая слова, ответил латыш.
– А как вы предложите ее называть? – сухо спросил Егоров. – Уж не хотите ли вы сказать, что это армия?
– Да. Это небольшая мобильная партизанская армия с чрезвычайно гибкой системой управления и большим опытом…
– Хорошо, называйте как хотите! – почти вышел из себя, впрочем, притворно, Егоров. – Можете называть банду армией, а Махно Наполеоном… но даю вам две недели.
– Так будет верно, – ответил невозмутимый Паука. – Он – крестьянский Наполеон, если хотите… и командиры у него не хуже Даву или Мюрата…
Он отдал честь и, сопровождаемый адъютантом, вышел из штаба к машине. Увидев командарма, сзади за машиной пристраивался конный конвой…
Глава двадцать вторая
Всю зиму и весну двадцатого года генерал Слащёв в Крыму отражал натиск большевистской Тринадцатой армии под командованием Геккера. Геккера сменил энергичный и не считающийся с потерями эстонец Ян Паука.
Тринадцатая была, пожалуй, самой сильной из всех большевистских армий. В ее состав входили до сих пор непобедимые Эстонская и Латышская дивизии и еще шесть боеспособных дивизий, в том числе две конные. А также дюжина бронепоездов, авиагруппа во главе с легендарным асом, отличившимся во время нелегких воздушных схваток с немцами Иваном Спатарелем, который получил шесть царских наград за храбрость и успехи в боях.
У Слащёва же были остатки крепко потрепанного корпуса, успевшие, однако, преградить Красной армии путь на полуостров Крым. Две неполные дивизии Слащёв срочно перебросил на пароходах в Севастополь и затем поездами – к перешейку. Красные явно не ждали встретить в этом месте серьезное сопротивление.
Генерал Слащёв остановил здесь силы большевиков, десятикратно, если не больше, превосходившие его собственные. Лишенный генеральского надзора сверху, этот выдвиженец Гражданской войны проявил гениальное тактическое мастерство. Подкрепив собственные измотанные войска несколькими батальонами наскоро подготовленных немецких колонистов, юнкеров и симферопольских студентов, а также бригадой бывших дезертиров, он «разрешал» красным войскам вторгаться на территорию Крыма, растягиваться в узостях Юшуня или Чонгара, а затем бил их по частям, атакуя с флангов и разрывая колонны подобно тому, как острый заступ разрезает на части червяка.
Заняв землянки, он заставлял прорвавшиеся части красных ночевать на диком ветру, в стуже, после чего те теряли боеспособность. Разобрал часть вторых путей на Крымской железной магистрали и построил рокадную ветку, которая позволяла ему быстро перебрасывать свои столь малые силы с одного участка на другой. Он совершил то, что казалось невозможным.
Тем временем в тылу полуострова генерал Врангель, сменивший Деникина, готовил новую Русскую армию. Из Новороссийска вырвалась в Крым лишь небольшая часть деникинского войска. Без вооружения, морально опустошенная. Из Одессы, где генерал Шиллинг умудрился повторить Новороссийск в еще более печальном варианте, не прибыло вообще никого. Жалкие остатки войск этого левого фланга деникинской армии либо сдались в плен, либо, совсем малым числом, под командованием упорного генерала Бредова совершили зимний, страшный по потерям марш в Польшу, где были интернированы и помещены потихоньку вымирать в холодные лагеря с более чем скудным пайком.
Яков Слащёв доказал, что в Русской армии, кроме тупоумных полководцев, были военные гении. В последнем бою, когда части командарма Пауки прорвались слева от Перекопа почти к Джанкою, а на перешейках Красная армия заняла Чонгар и тоже грозила Джанкою, этому «ключику» от Крыма, с правого фланга на защиту Крыма встала часть, состоявшая из студентов и юнкеров, совершенно неопытных и проявивших нерешительность.
Слащёв выехал на автомашине перед строем и, пренебрежительно повернувшись к красным эстонцам и латышам спиной, обратился к новобранцам с воодушевляющей речью. Противник на некоторое время опешил и тоже послушал речь знаменитого «Яшки-генерала». Затем какой-то меткий латышский пулеметчик дал очередь. Три пули попали в спину Слащёву и вышли через живот. Он нашел в себе силы закончить речь и медленно, не подавая виду, что тяжело ранен, опустился на сиденье. Его провожали криками «Ура!».
В этом бою новобранцы опрокинули прорвавшиеся батальоны красных. Разгром завершили две конные группы, ударившие с флангов. У кавалеристов не было ни одного седла: конники мчались в бой на пожертвованных немецкими колонистами подушках.
После этого поражения Тринадцатая армия, до этого три месяца пытавшаяся ворваться в Крым, прекратила свои попытки, а эстонец Ян Паука был сменен на латыша Роберта Эйдемана.
Слащёв с тремя сквозными ранениями пробыл в госпитале всего неделю и с незажившими ранами отбыл на фронт. Все эти дни за ним ухаживала и перевязывала его юная жена Нина, «юнкер Нечволодов». Она находилась со Слащёвым в одной машине во время его знаменитой речи, но, по счастью, ее миновали пули. Она уговаривала мужа еще полечиться, но он отшучивался тем, что еще не решено, считать ли это его девятое по счету ранение тяжким или же сразу считать тяжкими девятое, десятое и одиннадцатое. От этого зависело количество нашивок на левом рукаве. «Нельзя же генералу воевать не по форме одетым».
Двужильность воинов эпохи Гражданской, их пренебрежение к ранениям могли бы стать темой для многих диссертаций. Очень крепок русский народ! Весь двадцатый век он доказывал свою крепость, пока не растерял ее. У выносливости тоже есть свои пределы.
…Была еще одна причина, по которой командарм Паука не смог справиться с заданием и захватить Крым. Ян был вынужден значительные силы отвлекать для борьбы с многочисленными отрядами махновцев (некоторые повстанческие группы вовсе не были махновскими, но тоже путали карты). Памятуя о приказе раздавить Махно, Паука иной раз отводил от Крыма целые дивизии, эскадрильи самолетов, бронепоезда.
Так крестьянский батька, погубивший генерала Деникина, помог на этот раз уцелеть генералу Слащёву. Непредсказуем ход гражданской войны! Не поддается разгадке ее кровавая логика!
Глава двадцать третья
Уже пылала, цвела, гудела, звенела и жужжала весна на Украине. Было тепло, все оделось в зелень.
Близ хутора Гайдамацкого, в плавневых лесах, у слияния знаменитых речек Волчьей и Терсы горели костры. Шум, гам. Как узнали о приближении батька Нестора с обозом, непонятно. Но уже встречали. Здоровались, обнимались не только односельчане, но и однополчане, и даже новые, только появившиеся в отряде бойцы.
А Нестор не успевал удивляться возвращению старых верных друзей:
– Фома, ты тут?.. Павло! Гляжу, ты вроде где-то пушки роздобыл?.. Щусь! Лёвка!
Задов обнимал Нестора: батько словно исчез в его мощных объятиях. И другие сотники тискали батька.
– Шо, Лёвочка, не нашлось для тебя работы на Донбассе? – спросил Нестор.