E quindi uncimmo a riveder le stelle.[4]
Bring me my chariot of fire![5]
Hear the loud alarum bells —
Brazen bells!
В MOPE
В безбрежность дня
Один плыву —
В кольце огня,
Сквозь синеву!
В лихих валах
Дороги нет…
Их зыбкий прах
Замел мой след…
Весь с мигом слит,
Мой легкий челн
Легко скользит
По воле волн…
Рассветный хмель
Над синей тьмой,
Моя свирель
Да жребий мой,—
Да гордый ум
Вне смертных уз,
Да прихоть дум —
Вот весь мой груз!
Простор валов,
Их зыбкий снег —
Мой верный кров
И мой ночлег…
Все — свет, покой
В моем кругу,
И дым людской
На берегу!
ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ
Текут, текут песчинки
В угоду бытию,
Крестины и поминки
Вплетая в нить свою…
Упорен бег их серый,
Один, что свет, что мгла…
Судьба для горькой меры
Струю их пролила…
И в смене дня и ночи,
Скользя, не может нить
Ни сделать боль короче,
Ни сладкий миг продлить…
И каждый, кто со страхом,
С тоской на жизнь глядит,
Дрожа над зыбким прахом,
За убылью следит,—
Следит за нитью тонкой,
Тоской и страхом жив,
Над малою воронкой
Дыханье затаив!
РАЗДУМЬЕ
Жизнь мельницы в движенье вихрь приводит,
А смертный жребий — боль…
Блажен, кто в ней, служа судьбе, находит
Свой скудный хлеб и соль!
Весь мед цветка в свой дом пчела уносит,
А цвет души — любовь…
Блажен, кому она свой трепет бросит
В пустынный дух и кровь…
Над бездной ночи властвует зарница,
А сердцем правят сны…
Блажен, блажен, чья полночь осенится
Сверканьем их волны…
Пучину вод приход весны вскрывает,
Глубь мира — горечь дум…
Блажен, кто снег познанья призывает
На праздный жар и шум!
В ГОРАХ
Спят вечные горы… И немы
Их выси… И строен их ряд…
Лишь ярко их снежные шлемы,
Забрала и копья горят…
И молкнет в лазурном их дыме
Весь трепет долинный и гул…
И полдень, раскрытый над ними,
В их раме зубчатой уснул…
Лишь плавно, цепляясь за кручи,
Где строит свой храм тишина,
Плывут, чередуются тучи,
Как звенья их белого сна…
И в область томленья и пени,
К nopory тревоги людской
Нисходят их строгие тени,
Их светлая тишь и покой…
И в мире бессменной недоли
Я снова молюсь бытию,
И клятву безропотной боли
Безмолвным вершинам даю…
DEO IGNOTO[7]
Памяти Н. Л. Тарасова
Жертву живую
Ведут к алтарю…
В сумрачном храме
Не я ли горю!
Грозно мелькает
Сквозь жертвенный дым
Древняя жрица
Со взглядом седым…
Тянется к жертве
Костлявой рукой —
Горестный камень
Ждет крови людской!
Мечется пламя
И блещет, дрожа,
Алым пыланьем
На стали ножа…
В храме пустынном
Безмолвен и строг,
Каменноликий,
Неведомый Бог…
Зарево Смерти
Над зыбким огнем
Красной улыбкой
Пылает на Нем…
Жребий свершился,
И глухо легла,
Жизнь замыкая,
Великая мгла…
Смерклось, и в храме
Таинственно пуст
Жертвенный кубок
У каменных уст!
КАРУСЕЛЬ
В час пустынный, в час метели,
В легком беге карусели,
В вихре шумном и лихом,
В вечер зимний, в вечер серый,
Мчатся дамы, кавалеры,
Кто — в карете, кто — верхом…
Зыбля прах, взрывая иней,
Князь с маркизой, граф с княгиней,
То четою, то сам-друг,
Длинной цепью, пестрой ротой,
Кто в раздумье, кто с зевотой,
Пробегают малый круг…
И поет им беспрерывно
Зов шарманки заунывной,
Хриплой жалобой звеня…
И от песни однозвучной
Часто-часто, в час докучный,
Рыцарь валится с коня…
Часто-часто рвутся звенья,
Иссякает нить забвенья
И скудеет свет в очах,
Но вплетенных в вихрь случайный
Строго гонит ворот тайный,
Им невидимый рычаг…
ЛУННЫЕ КРЫЛЬЯ
Из лунных снов я тку свой зыбкий миг,
Невольник грез, пустынник дум моих…
И в лунных далях близится межа,
Где молкнет гул дневного мятежа…
И призрачны, безмолвствуя вдали,
Дневная явь и пестрый круг земли…
И в звездный час разъятия оков
Я весь — пыланье лунных облаков…
И длится тишь, и льется лунный свет,
Вскрывая мир, где смертной боли нет…
И тих мой дух, как сладостен и тих
Пустынный цвет пустынных снов моих…
И молкнет мысль, и меркнет, чуть дрожа,
Все зарево земного рубежа…
И, будто тая, искрится вдали
Немой простор в серебряной пыли…
И в тайный миг паденья всех оков
Сбывается алкание веков…
Все — сон, все — свет, и сам я — лунный свет,
И нет меня, и будто мира нет!
ТОПОЛЬ
Как в мой разум беспокойный
Входит светом пенье грез,
Дикий тополь век свой стройный
В мир дробления принес…
Я свирелью многодумной
Славлю солнце в майском сне,
Он своей листвою шумной
Повествует о весне…
Если я теряю и плаче
Ясность сердца моего,
Той же грустью, лишь иначе,
Дышит шелест, речь его…
В час смятенья грозового
Стойко встретит свист и вой,
Он, как я, качает снова
Непреклонною главой…
В нем — во мне — все тот же жребий,
Долг опальных, долг живых —:
Лишь тянуться к солнцу в небе,
К звездам в далях мировых…
ФЕЙЕРВЕРК
У входа в храм венец из терний,—
Святая Тень — померк в тени…
И в шуме площади вечерней
Мелькает люд, снуют огни…
Пронзая мглу струями света,
Дробятся кольца и круги,
Шипя, взвивается ракета
Изгибом огненной дуги…
И в мире звезд, в тиши их вечной,
Пылает пестрый вой и звон,
И каждый ярко, в час беспечный,
Мгновенной искрой ослеплен…
Дробясь, сплетая в ожерелье
Весь малый клад людской сумы,
Скользит полночное веселье
В безмолвной тьме, не видя тьмы…
И дышит-дышит грудь земная,
Забыв полдневную вражду,
Своей судьбы еще не зная
В ночном скудеющем бреду…
НОЧНАЯ ТИШЬ
Дышит полночь тенью жуткой…
Тьма в окне и в сердце тьма…
Сладость — малая минутка…
Горечь — долгая зима…
Чуткий дух в тоске бессменной
Внемлет ночи у окна…
Велика, неизреченна
Неземная тишина…
Но с годами понемногу
Тают тайные круги,
И к последнему порогу
Приближаются шаги…
Слышен звон освобожденья
В бое медленных часов,
И сдвигает бег мгновенья
Неразгаданный засов…
Будет час, и дрогнут петли,
Дверь глухая задрожит,
И узнаю, тьма ли, свет ли
Смертный выход сторожит!
ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ
Люблю средь леса, в час осенний,
Под грустный шум,
Внимать волнению и пени
Пустынных дум…
Распались замки, тлеют своды
В глухом огне,
Чей тонкий дым венчает годы
И сны во мне…
Прошли зеленые потемки,
Их звон утих…
И гнется с треском стебель ломкий
У ног моих.
Пустынны в гаснущем наряде
Ряды берез,
Где зыблет ветер мох, как пряди
Седых волос…
И блеск и звон, цветы и травы
Судьба сожгла,
И в дымном храме вешней славы —
Зола, зола…
ПРИЗЫВ
Кланяйся, смертный, дневной синеве!
Кланяйся листьям, их вешней молве,
Кланяйся — ниже — осенней траве!
Звонко в горячей молитве хвали
Алую розу, нарядность земли,
Звонче же — ветку в дорожной пыли!
Падай пред солнцем, раскрывшим свой зной,
Славь и величие бездны ночной,
Празднуй и малость песчинки земной…
Кланяйся звездам, что ярко зажглись,
Жарко сверканью зарниц умились,
Жарче на малую искру молись!
ПУТЬ К СИНЕВЕ
А. Скрябину
Thine are these orbs of light and shade.[8]
В рассветную пору,
Сулившую вёдро,
Отцветшей, далекой весной,
Беспечно и бодро —
По древнему бору —
Бродил я тропою лесной.
Был сон… Лишь на елях
И соснах, чьи ветки
Сплетались в шатры, в купола,—
Как трепет их редкий,
На плавных качелях
Качалась зеленая мгла…
И шел я… И долог
Был час беззаботный,
Что сладко баюкал меня…
И сумрак дремотный
Тянулся, как полог,
Меж мной и безмерностью дня,
Лишь в полдень, нежданно,
Сквозь зыбь на осине —
От вихря, объявшего лес —
Полоскою синей,
И жутко и странно,
Мелькнула мне бездна небес…
Так снилось — так было…
И полдень и лето
Погасли у края стези…
И тщетно их цвета
В тревоге унылой
Ищу я вдали и вблизи…
Лишь слышу я шорох
Осенней печали,
Немолчной в заглохшем кругу…
И листья опали,
И мертвый их ворох
Встречаю на каждом шагу…
И в мертвом просторе,
Над серой дорогой,
Где глухо седеет трава,
Безмолвно и строго,
Как сонное море,
Раскрыла свой мир синева…
ПРОБУЖДЕНИЕ
Светает близь… Чуть дышит даль, светая…
Встает туман столбами, здесь и там…
И снова я — как арфа золотая,
Послушная таинственным перстам…
И тайный вихрь своей волною знойной
Смывает бред ночного забытья,
В мой сонный дух, в мой миг еще нестройный,
То пурпур дум, то пурпур грез струя…
И длятся-длятся отзвуки живые,
Возникшие в запретной нам дали,
Чтоб дрогнуть вдруг, волшебно и впервые,
Как весть из рая, в жребии земли…
И вот мой дух, изгнанник в мире тленья,
Бессменный раб изменчивых теней,
Тоскующе слезами умиленья
Встречает сказку родины своей…
АККОРДЫ
В даль из перламутра
Кинув трепет звона,
Развевает утро
Синие знамена…
У рассветной двери,
В песне о просторе,
Славлю в равной мере
Капельку и море…
Вспыхнул полдень яркий
Красными кострами…
Сердце — трепет жаркий!
Дух мой — пламя в храме!
Серым покрывалом
Вечер пал на землю…
С дрожью в сердце малом
Жребий тьмы приемлю…
Труден путь над бездной
К неземному краю…
К вечной тайне звездной
Руки простираю!
РАЗДУМЬЕ
Истекает срок за сроком,
Гнется стебель, меркнет цвет —
Пена, взрытая потоком
Устремленных в вечность лет…
В смене тени и сверканья
Дышит время, миг поет…
То же темное алканье
Часу час передает…
Входит в круг борьбы немолчной
Тишь, меняющая сны,
Где лишь звонче ропот желчный
Обделенной седины…
В неизменности и в смене
Храм беззвездный строит мгла,
Где лить светится средь тени
Бледность скорбного чела…
ДРОБЛЕНИЕ
Как бы ни цвел неизмеримо
В пыланьи мира каждый миг,
В нем, тайным страхом одержимо,
Трепещет сердце, дух поник…
И все встречают вихрь мгновенья
Холодным взглядом сироты,
И что ни доля, то — дробленье
Невозвратимой полноты…
И каждый-каждый, судя строго,
Своим случайным часом жив,
Отторгнув грудь свою от Бога,
Себя от мира отделив!
Как будто в жизни не от века,
Хвалою майскою звеня,
Сверкает в доле человека —
Живое пламя — чудо дня!
И будто, звездными волнами
Баюкая безгранно нас,
В безмолвных высях не над нами
Плывет-цветет полночный час!
СЕЯТЕЛЬ
Древним плугом поле взрыто,
Будут зерна в глубине!
Ширь пустынная открыта
Зеленеющей весне…
В древнем поле, над оврагом,
Вековой своей тропой,
С зыбкой ношей, мерным шагом
Бродит Сеятель слепой…
Он бессмертною десницей,
Строго помня свой завет,
Сеет плевелы с пшеницей,
Хлеб людской и божий цвет…
Будет год ли урожайный,
Иль бесплодье ждет зерно,
Приговора вечной тайны
Старцу ведать не дано…
Он лишь мерно, горстью полной,
Рассыпает вдоль межи
Летний трепет, шелест, волны,
Звон и пенье в поле ржи…
Из лукошка рокового
Он лишь сеет дар Творца —
Скудный свет людского крова
И проклятие жнеца!
BЕATI РОSSIDЕNТES[9]
Блажен, чей день лазурным кругом
Облек поля, венчал простор…
Блажен, чей путь проходит лугом,
Где пестрый цвет встречает взор…
Блажен, кто, жизнью ослепленный,
Весь предан мигу, с мигом слит,
По краю пропасти бездонной
Без дум и ужаса скользит…
Блажен, в ком слиты воедино
Случайность жизни и судьба,
Кто с гордым сердцем господина
Свершает горький труд раба…
Блажен, кто, жребий вверив зною,
Избранник Солнца, гаснет с ним,—
Блажен, кто силой неземною
От смертной горечи храним…
ВЕЧЕРНЯЯ ПЕСНЯ
Входит под сирую кровлю
Вечер… И тесен мой кров!
Малое сердце готовлю
К таинству звездных миров…
Явное в свете и в зное
Призрачно в лунной пыли…
Лживо томленье дневное,
В мире не стало земли!
Реет в ночном океане
Дух мой свободной волной…
Огненно зыблясь без грани,
Тайна — лишь тайна — со мной…
День — его крики и лица —
Бред обманувшего сна!
Каждая дума — зарница,
Каждая мысль — тишина…
Радостен детский мой лепет
Богу, представшему вдруг…
Весь я — молитвенный трепет
К звездам протянутых рук!
НА УЛИЦЕ
Стою один на перекрестке
Средь шума улиц городских,
Вникая праздно в пыль и блестки,
В покой и важность лиц людских…
Какое хитрое сплетенье —
Без явной связи и межи —
И сна и горького смятенья,
Слепой правдивости и лжи!
Снуют наряды, перстни, бусы,
И жадность уст и алчность глаз,
Ханжи бродячие и трусы,
Тщета и глупость напоказ.
И видны-видны сквозь румяна
Земного счастия кроха,
Печать корысти и обмана,
Клеймо позора и rpexa…
Ползет чудовищем стоногим,
Чей темный голод глух и нем,
Толпа, довольная немногим,
Неутоленная ничем…
И каждый носит в сердце сонном
Свободу, ставшую рабой,
Случайность, ставшую законом,
И жребий прихоти слепой…
И жуток свет во взглядах смелых,
И грозен всюду знак судьбы
На пальцах, горько загрубелых,
На спинах, согнутых в горбы…
И всех равняет знаком сходства,
Приметой божьего перста,
Одно великое сиротство,
Одна великая тщета!
СИНЕВА
Луг желтеет — сад роняет
Вешний цвет, убор листвы…
Только небо не меняет
Первозданной синевы…
Молкнет гром, и вихрь, и даже
Вечный вздох людского сна…
Мир венчает всюду та же,
Вековая тишина…
Дан предел и время смены!
Тени ночи, часу бурь —
Лишь горит века средь пены,
В море зыбкая лазурь…
Пестрый мир клоня к покою —
Мысли, подвиги, слова —
Правит долею людскою
Цельность, вечность, синева…