— Я сама все отнесу дамам, мистер Форд.
— Вы уверены?
Он удивленно взглянул на меня. В обязанности личной горничной хозяйки не входило таскать подносы из кухни и прислуживать гостям за столом, но мистер Форд, наверное, уже понял: я делала все возможное, чтобы угодить миссис Карнеги.
— Мне вовсе не трудно.
Он поставил на поднос серебряную сахарницу и кувшинчик со сливками.
— Как проходит визит миссис Джонс и миссис Вандеворт?
— Они говорят о войне.
Мистер Форд покачал головой и тихонько присвистнул. В «Ясном луге» все знали, что миссис Карнеги не жалует разговоры о войне.
— Сложная тема, тем более теперь.
— Что значит «тем более теперь»?
— Ну, так старшему мистеру Карнеги выпал номер по призывной лотерее.
У меня внутри все оборвалось. Конечно, назначение мистера Карнеги взволновало меня из-за его матери, однако после нашего с ним разговора в вагоне конки я и сама прониклась к нему настоящей симпатией и не хотела, чтобы он рисковал жизнью на поле боя.
— Значит, теперь он пойдет воевать?
— Нет, мисс Келли. Хозяйка потому так и печется о мнении общества. Старший мистер Карнеги купил себе освобождение от призыва. Его место на фронте займет кто-то другой, а он останется дома. Хотя дамы, возможно, об этом не знают.
— Разве это законно? Ему не грозят неприятности?
— Нет, мисс. Согласно Закону о всеобщей воинской повинности, богатые призывники могут не воевать, если подыщут себе замену. Никаких нарушений.
— Но кто согласится занять его место?
— Любой, кто нуждается в деньгах. Я слышал, какой-то ирландский парень, который только сошел с корабля, готов пойти воевать вместо него за восемьсот пятьдесят долларов.
Мне стало дурно. Восемьсот пятьдесят долларов — это и правда огромные деньги для любого отчаявшегося иммигранта. Я содрогнулась при мысли, что та же участь могла постигнуть и моего дядю Патрика. У меня не укладывалось в голове, как мистер Карнеги, провозгласивший себя убежденным сторонником дела Союза и равенства всех людей, решился отправить почти на верную смерть бедного иммигранта — человека, не имеющего ни малейшего отношения к Гражданской войне в Америке, — только ради спасения собственной жизни?!
Я подхватила тяжелый серебряный поднос, поблагодарила мистера Форда и поспешила обратно в гостиную. Приблизившись к двери, я услышала доносившийся из комнаты мужской голос и мысленно взмолилась Деве Марии, чтобы его владельцем оказался младший мистер Карнеги, заглянувший в гостиную к дамам. Я не знала, как отреагирую на присутствие старшего сына хозяйки после всего, что услышала от мистера Форда. Впрочем, я не сомневалась, что мои молитвы напрасны. Вряд ли застенчивый Томас Карнеги стал бы развлекать гостей матери светской беседой.
Это действительно был Эндрю Карнеги. Он стоял в центре комнаты и увлеченно рассказывал дамам, как его кованое железо укрепило балки неустойчивого моста, причем работы завершились буквально за считаные минуты до того, как по мосту прошло войско Союза, двигающееся в наступление. Мистер Карнеги увидел меня и кивнул, но не поприветствовал по имени. При всех демократических убеждениях он все-таки соблюдал правила своего круга, где было не принято лично здороваться с прислугой.
— Вы не подали кофе, мисс Келли, — осуждающе произнесла миссис Карнеги.
— Прошу прощения, миссис Карнеги. Я думала, дамы будут пить чай.
Я смутилась, получив выговор от хозяйки в присутствии мистера Карнеги.
— Миссис Вандеворт пьет только кофе. Вам следовало бы знать, — сказала она.
— Еще раз извините. Я сейчас же все принесу.
Поспешив обратно в кухню, я вдруг услышала за спиной тяжелые мужские шаги, отдававшиеся гулким эхом под сводами просторной прихожей. Я решила, что мистер Карнеги оставил дамское общество и направился к себе в кабинет. Однако когда я свернула в коридор для слуг, то он последовал за мной.
— Мисс Келли, можно вас на минуточку?
Я обернулась, пытаясь скрыть разочарование в нем за любезной улыбкой.
— Конечно, мистер Карнеги. Я полностью в вашем распоряжении.
— У меня для вас кое-что есть.
— Для меня?
Я что-то забыла в гостиной?
Он запустил руку за пазуху сюртука, вынул из внутреннего кармана какой-то сверток и вручил его мне. Маленький предмет оказался неожиданно тяжелым. Что это могло быть? И почему мистер Карнеги отдал его мне?
— Это мой вам подарок.
— Подарок?
Я окончательно растерялась. С чего бы хозяин дома вздумал сделать подарок служанке? Это казалось как минимум подозрительным, и я невольно попятилась. Мне сразу вспомнились все нехорошие истории, доходившие до Голуэя, — истории о домогательствах хозяев к девушкам из прислуги.
— Да, — сказал мистер Карнеги с широкой невинной улыбкой. Он как будто не подозревал о недвусмысленной подоплеке своего подарка, но как такое возможно? Он взрослый мужчина, а не зеленый неискушенный юнец. Он должен знать, как все устроено в этом мире. — Почту за честь, если вы сразу его развернете.
Я не знала, что делать. Хозяину дома не пристало что-то дарить служанке, особенно если служанка — личная горничная хозяйки. Но и сразу отказываться от подарка — даже от предосудительного — некрасиво.
Выбрав золотую середину, я осторожно проговорила:
— Мне очень приятно, мистер Карнеги, но я ничем не заслужила вашу щедрость.
— Еще как заслужили, мисс Келли. Вы открыли для меня восхитительный мир поэзии миссис Баррет Браунинг. — Он указал взглядом на сверток. — Я нашел первое издание «Авроры Ли» и хотел бы, чтобы оно было у вас, в вашей личной библиотеке.
— Нет, сэр, я не могу принять такой ценный подарок. Прошу вас, позвольте вернуть его вам. Пусть лучше книга хранится в вашей семейной библиотеке для удовольствия всех домочадцев.
— Я настаиваю, мисс Келли, на том, чтобы этот том остался у вас. Вы привыкли к иным горизонтам. Вы росли в мире, который был шире и больше того малого мира, где теперь вынуждены прислуживать моей матери. Но и малый мир можно расширить, и пусть мой подарок тому поспособствует. Как пишет миссис Баррет Браунинг: «Мир книг, он тоже целый мир».
Глава тринадцатая
День был особенно долгим и хлопотным, и к вечеру я совершенно выбилась из сил. Но прежде чем ложиться спать, решила перечитать письмо от сестры, которое спрятала для сохранности между страницами «Авроры Ли», чудесного издания в зеленом кожаном переплете с тиснением. Мне хотелось проверить, возникнет ли у меня при повторном прочтении то же тревожное чувство, которое я испытала, читая письмо в первый раз. Элиза почти ничего не писала о доме и о себе, зато буквально засыпала меня вопросами о моей жизни в Америке, притом что сестра знала меня, как себя самое, и должна была понимать, с каким нетерпением я жду новостей из Туама. У меня было стойкое ощущение, будто Элиза что-то скрывала.
Я перечитала ее послание и прислушалась к себе. Прежнее беспокойство вспыхнуло с новой силой. Так что я решила написать прямо и добиться ответов.
Дорогая Элиза!
В последнем письме ты крайне скупа на подробности о доме, зато обстоятельно выспрашиваешь меня об Америке. Я понимаю, что эта страна будит в тебе естественное любопытство, но, как мне кажется, ты что-то скрываешь. Может быть, я ошибаюсь, сестра? Не буду сердиться, но только если ты пообещаешь ничего не утаивать и в ответном письме написать обо всем, что происходит дома, особенно о папиной тяжбе с лордом Мартином.
Ты спрашивала, чем американцы отличаются от ирландцев и в чем они схожи с нами. Мы говорим на одном языке и разделяем определенные общие традиции, но на этом все сходство заканчивается. Американцы, чьи предки когда-то приехали на эту землю из других стран (не считая индейцев, живших здесь изначально), жестче и прагматичнее нас. Поначалу их прямолинейные манеры казались мне грубыми и неприятными: в них нет и намека на мягкость, тонкость и юмор, свойственные нам, ирландцам. Но потом я привыкла и прониклась симпатией к их грубоватой честности и отсутствию всякой таинственности по отношению к жизни вообще и своему положению в частности. Также мне импонирует прямота их устремлений. Мы, ирландцы, принимаем свой статус как неизменную данность и не стремимся подняться выше того положения, что назначено нам от рождения. В Америке нет таких ограничений, и честолюбивые амбиции здесь не только приветствуются, но и вознаграждаются. Разумеется, я говорю о мужчинах.
Эти амбиции в изобилии присутствуют в моих хозяевах и хозяйке, о которых ты спрашивала в последнем письме. Их стремление преуспеть в бизнесе настолько сильно, что, если бы не их шотландский акцент, я не отличила бы их от уроженцев Америки. Старший сын моей хозяйки, мистер Эндрю Карнеги, — прирожденный лидер и по-своему обаятельный человек — почти по-отечески заботится о младшем брате. Он исключительно добр и обладает обостренным чувством справедливости, что меня восхищает. Тем не менее я была неприятно удивлена, когда узнала, что он уклонился от воинской службы и не стал сражаться в Гражданской войне, а заплатил деньги какому-то бедному ирландскому иммигранту, чтобы тот пошел воевать вместо него. Элиза, ты можешь представить себе ситуацию, в которой папа или Дэниел заплатили бы кому-то, кто занял бы их место в строю в ходе борьбы за демократические идеалы?! Что говорит о человеке такой поступок?
Я помедлила, задумавшись. Мне хотелось бы больше рассказать Элизе о мистере Карнеги, как это принято между сестрами, поверяющими друг другу свои сердечные тайны. Но я знала, что письмо будут читать родители и Сесилия, и поэтому остановила себя.
Миссис Карнеги — женщина строгая, умная (для своего старшего сына она почти бизнес-партнер) и скупая на ласку. Вся ее нежность и безграничная любовь направлены на старшего мистера Карнеги. Она очень требовательна к прислуге и постоянно меня принижает, но если мы остаемся наедине, то беседует со мною почти на равных и даже интересуется моим мнением по тому или иному вопросу. Меня смущают перепады ее настроения, но я безмерно ее уважаю. Вместе со старшим сыном она намерена изменить весь ландшафт американского бизнеса и готова использовать для этой цели любые средства, в том числе и Гражданскую войну, которую северные американские штаты ведут с южными.