Горничная Карнеги — страница 26 из 51

— Ты обвиняешь меня в том, что я сую нос куда не следует, Эндра? С каких пор мне отказано в доступе к твоей деловой корреспонденции? — Моя хозяйка почти кричала на своего обожаемого старшего сына.

— Это не деловая корреспонденция. Это моя личная переписка с Томом Скоттом.

У меня отлегло от сердца. Вряд ли мистер Карнеги стал бы писать обо мне мистеру Скотту. Но я по-прежнему не решалась войти в гостиную и предпочла постоять в коридоре для слуг и дождаться, когда мистер Карнеги уйдет. После того вечернего разговора в библиотеке мы с ним не виделись уже два дня, и я не хотела, чтобы наша встреча состоялась в такой напряженный момент.

— Личная переписка? — фыркнула миссис Карнеги. — Я не назвала бы личным письмо к твоему начальнику в Пенсильванской железнодорожной компании. К человеку, который в течение многих лет упоминается в наших с тобой деловых разговорах.

— Конкретно это письмо было личным. — Мистер Карнеги говорил тихо, но его голос буквально звенел от злости.

— Ты считаешь, что просьба к начальству отправить тебя в американское представительство в Глазго — это твое личное дело? Ты собираешься бросить нас с Томом управлять в одиночку всеми созданными тобой предприятиями, хотя сам понимаешь, что Том еще не готов к подобной ответственности. Твое решение касается всей семьи. Оно не может быть личным!

Он собрался ехать в Шотландию? Почему? Потому что я его оттолкнула? Хотя я сама отказалась от всякой надежды на отношения между нами, мне все равно стало грустно при мысли, что он уедет из этого дома — и исчезнет из моей жизни. «Прекрати, — сказала я себе. — Так будет лучше». В отсутствие мистера Карнеги пропадет и соблазн отступиться от долга.

— Мама, я взрослый успешный мужчина двадцати восьми лет, и у меня могут быть личные причины для такой просьбы. Конкретно сейчас меня интересует должность в Шотландии. Это все, что тебе стоит знать.

— Эндра, тебе же известна пословица: «Каждый дурак заработает деньги, но только мудрец сохранит заработанное». И оставляя свое состояние в руках неопытного младшего брата, ты ведешь себя как дурак.

— Мама, я никуда не уеду, предварительно не убедившись, что приняты все необходимые меры не только для сохранения нашего капитала, но и для его приумножения. Ты должна мне доверять.

Миссис Карнеги разрыдалась.

— Эндра, я просто не понимаю. Мы всегда обсуждали такие решения. Почему ты не посоветовался со мной? Почему ты сейчас не хочешь ничего говорить? Как ты можешь уехать, бросив меня и Тома?

Мистер Карнеги молчал. Человек, никогда не лезший за словом в карман, онемел перед горем матери.

Потом до меня донесся звук шагов и голос младшего мистера Карнеги:

— Что у вас происходит? Вы так кричите, что я услышал даже из своего кабинета. И выглядите вы оба злыми как черти.

Я предпочла бы остаться и узнать, что старший мистер Карнеги ответит брату, но моя хозяйка, не выдержав этого неприятного разговора, вышла из комнаты. Ее шаги разнеслись гулким эхом по главной лестнице. Я вихрем промчалась через кухню — мимо застывших с открытыми ртами мистера Форда и Хильды, которые тоже наверняка слышали жаркую перепалку между хозяином и хозяйкой, — и поднялась по черной лестнице. До двери в спальню миссис Карнеги я успела добраться раньше ее самой. Мне совсем не хотелось, чтобы она думала, будто я в курсе ее ссоры с сыном.

— Я сейчас нужна вам, мэм? — спросила я, когда она, задыхаясь, поднялась по лестнице.

— Да, Клара. — Она протиснулась мимо меня в спальню.

Я вошла в комнату следом за ней. Взяла ее под руку, помогла сесть на кушетку. Повернувшись ко мне спиной, она тихо расплакалась.

Я подала ей чистый носовой платок и спросила:

— Принести что-нибудь, что могло бы вас успокоить, мэм? Ваше вязание? Книгу из библиотеки?

— Меня ничто не успокоит, Клара.

— Может быть, чаю с печеньем? Или рюмочку бренди?

— Единственное, что меня способно утешить, — это преданность старшего сына. А ее ты вряд ли мне обеспечишь.

Да, это правда. Более того: я почти не сомневалась в том, что сама являлась причиной ее слез.

Глава двадцать третья

22 февраля 1865 года
Питсбург, штат Пенсильвания

Дорогая Клара!


Найти работу на фабрике оказалось сложнее, чем мы надеялись. Правду говоря, промышленность в Голуэй-Сити на удивление скудная. Казалось бы, при огромных запасах воды в озере Лох-Корриб в городе можно построить гораздо больше заводов. Но земледелие по-прежнему преобладает в местных краях, так что у городских жителей остается не так уж и много возможностей для работы. Папе удалось устроиться на винокуренный завод Персса, расположенный на острове Нанс между двух рукавов реки Корриб; он производит больше виски, чем любая другая ирландская винокурня за пределами Дублина. Папа будет трудиться в цеху сусловарочных котлов, и это очень опасно. Собственно, он получил это место лишь потому, что предыдущий работник погиб, обварившись горячим суслом, и ему срочно искали замену. Мама сперва была против, но быстро смирилась, когда поняла, что в ближайшее время отцу вряд ли удастся занять другую должность.

Для меня и для мамы ничего не нашлось, так что мы будем по мере возможности брать сдельную работу у местной швеи, но вот что поразительно: наша юная Сесилия получила временную подработку на том же заводе Персса. Она станет помогать торговому агенту, продающему отработанные остатки сусла и жмыха местным фермерам, которые пускают их на корм скоту. Памятуя о том, как нелегко убедить недоверчивых фермеров покупать это месиво — мы все слышали, что оно портит коровье молоко, — можно понять, почему управляющие винокурней взяли Сесилию в продавщицы. С бронзовыми волосами, ярко-зелеными глазами и по-детски открытым взглядом, она — воплощение невинности, способной развеять любые сомнения даже у самого подозрительного фермера.

Заработная плата совсем невысокая, а еду нам приходится покупать, потому что здесь нет земли даже под маленький огород. Средств хватает на пропитание и скромные вклады в хозяйство тети Кэтрин, но даже на самое необходимое остается всего ничего. Деньги, которые нам посылаешь ты, сейчас важны как никогда, и мы каждый вечер молимся за тебя и за твою дальнейшую успешную службу.

Надеюсь, что твой Питсбург все-таки чище, чем этот так называемый город. Хотя здесь не так много заводов и фабрик, извергаемая ими гарь отравляет воздух, и весь Голуэй-Сити пропитан копотью: улицы, здания, даже люди. Наверное, меня безнадежно «разбаловал» чистый сельский воздух родного Туама. Вместо привычного нашему слуху пения птиц вокруг раздается кашель. Кашляют все: тетя Кэтрин и ее домочадцы, наши соседи, даже мама, папа и Сесилия, — что особенно неприятно в такой тесноте, когда мы постоянно находимся в непосредственной близости друг к другу. Скажи, ты тоже скучаешь по глотку чистого воздуха?

Я перечитала свое письмо и вижу, что оно получилось чересчур мрачным. На самом деле все не так плохо. Мы вместе, мы помогаем друг другу, и семья тети Кэтрин тоже поддерживает нас как может. Это гораздо больше, чем есть у многих в наше тяжелое время. Не волнуйся за нас.

Пожалуйста, Клара, пиши мне почаще. Пиши подробнее о себе и твоей новой жизни в Америке. Пиши больше историй о своих богатых хозяевах и хозяйке, чтобы я хоть с твоих слов представляла себе, как хорошо могут жить люди.

С нетерпением жду ответа, твоя любящая сестра

Элиза


Я обмакнула перо в чернильницу, собираясь измыслить несколько интересных историй для развлечения Элизы. Но стоило лишь написать «мистер Карнеги», как я сразу остановилась. Когда речь заходила о нем, я не могла притворяться. Даже в фантазиях, адресованных сестре.

Разумеется, я не выдумывала никаких небылиц о подробностях жизни семейства Карнеги. Вымыслом были лишь радость и счастье, которые, по представлениям Элизы, должны царить в доме богатых людей. После нашей беседы в библиотеке — и подслушанного мной разговора мистера Карнеги с матерью: того самого разговора, в котором открылось его намерение уехать в Шотландию, — его деловые поездки становились все более частыми и продолжительными, так что он почти перестал бывать дома. Без старшего мистера Карнеги с его неиссякаемой бодростью духа всех обитателей «Ясного луга» охватили тоска и уныние. Особенно это касалось моей хозяйки. Я боялась представить, что будет, если мистер Карнеги все же добьется желаемой должности в Глазго.

Утешало меня лишь одно: чем больше миссис Карнеги впадала в уныние, тем сильнее она полагалась на меня. Мне очень не нравилась причина такого успеха, однако я добилась своей главной цели и сумела стать незаменимой помощницей для хозяйки. Меня грела мысль, что это сослужит хорошую службу моей семье.

Глава двадцать четвертая

15 апреля 1865 года
Питсбург, штат Пенсильвания

Мистер Карнеги не получил должность в Шотландии, о которой просил. Моя хозяйка обрадовалась этой новости, но радость была недолгой: сын ясно дал ей понять, что в любом случае намерен покинуть Питсбург. Он не рассказывал ей о причинах, заставлявших его бежать, но я все понимала. И он знал об этом.

Он продолжал заниматься делами, связанными с бесконечными разъездами. А в тех редких случаях, когда он бывал дома и не мог избежать встречи со мной, я постоянно чувствовала на себе его взгляд, пока прислуживала его матери. При этом обычно общительный мистер Карнеги становился задумчивым и молчаливым. Только на светских приемах, в присутствии посторонних, он вновь превращался в приветливого, компанейского, уверенного в себе предпринимателя. Наблюдая за этим разительным преображением, я вспоминала наш с ним разговор, случившийся в тот единственный раз, когда он случайно застал меня одну в гостиной «Ясного луга».