Отложив первый лист в сторону, я склонилась над вторым, без даты и подписи. Этот почерк был хорошо знаком мне. Я узнала его мгновенно, как только увидела письмо в первый раз. Почерк Эндрю.
Милая Клара!
Мы с тобой встретились как раз перед тем, как я потерял бы всякую надежду на возрождение. Еще немного — и было бы слишком поздно. Но твоя мораль, твои убеждения и твоя честность вернули меня с края пропасти и не дали погрязнуть в идолопоклонстве деньгам и честолюбивым амбициям. Ты напомнила мне о том, кто я есть на самом деле, кем мне следует стать и кому я могу оказать помощь. За это я буду вечно тебе благодарен.
Мне неведомо, почему ты ушла. Зная твое доброе сердце, я могу только предположить, что у тебя на это были действительно важные причины. Ты оставила меня с разбитым сердцем — и навсегда изменившимся. И хотя я прощаю тебя, я никогда не сумею тебя забыть.
Я разыскивал тебя больше года. Нанял лучших сыщиков из лучших сыскных и охранных агентств. Тебя искали в Питсбурге, Филадельфии, Нью-Йорке, Бостоне — по всей стране. В последний раз тебя видели в Банке Питсбурга, а потом ты бесследно исчезла. Как будто и вовсе не существовала на земле. Но ты существовала, Клара. Ты оставила неизгладимый след в моем сердце, в моей душе, и я перенесу его в мир, чтобы доказать твое существование и напомнить себе, что я должен следовать твоим курсом. Как ты и желала, все мое состояние будет направлено во благо человечества — в частности, на создание бесплатных библиотек, которые поднимут уровень образования и качества жизни неимущих слоев населения и иммигрантов. Я лишь хотел бы…
Жаль, что Эндрю не закончил письмо. Интересно, что он собирался написать дальше. Я снова разгладила лист рукой — даже после стольких лет бумага все еще оставалась мятой, — и тут ко мне в кабинет заглянула малышка Мейв.
— Бабушка, ты готова?
Мейв звала меня бабушкой из-за моего почтенного возраста, хотя формально я ее дальняя тетя. Она — младшая внучка моего дяди Патрика и его жены Мейв, в честь которой ее и назвали.
Готова ли я увидеть то, что воплотилось в жизнь с моей подачи? Я кивнула и поднялась из-за стола. Мы с Мейв надели пальто и вышли из дома Лэмбов.
До Форбс-авеню мы ехали в конной коляске, трясшейся по неровной булыжной мостовой. Прибыв на место, высадились у здания, построенного на деньги Эндрю. Мейв взяла меня за руку, и мы принялись подниматься по крутой лестнице, ведущей к главному входу — трем арочным дверям цвета бронзы. Время от времени мы останавливались на ступеньках, чтобы перевести дух. Подъем давался с трудом нам обеим, но мы горели решимостью дойти до конца.
Мне было бы любопытно узнать, что думали о нас с Мейв случайные прохожие, видя, как мы шли, держась за руки: девочка с рыжевато-каштановыми волосами и миниатюрная женщина, в чьих седых волосах еще оставались рыжие пряди. Наверняка они просто считали, что мы бабушка с внучкой. Вряд ли кто-то из них догадывался о нашей запутанной долгой истории. Да и есть ли кому-нибудь дело до нашей истории?
На первой лестничной площадке Мейв остановилась и запрокинула голову, глядя на надпись, выбитую на гранитном фасаде над входом.
— Бабушка, что здесь написано?
— «Бесплатно для всех», — ответила я с протяжным ирландским акцентом, от которого не избавилась полностью за тридцать лет жизни в Америке. Сбежав из Питсбурга, я поселилась в Бостоне, окруженная соотечественниками-ирландцами, и все пациенты, за которыми я ухаживала как медицинская сестра, тоже были ирландцами. Тем более что благодаря деньгам, выделенным для меня Эндрю, я благополучно перевезла в Бостон всю свою семью и почти каждый день слышала их голуэйскую речь.
— А что это значит? — спросила Мейв.
— Это значит, что каждый может прийти в эту чудесную библиотеку и бесплатно взять книги для чтения. Прекрасный подарок для всех, кто желает чему-нибудь научиться, даже если он по какой-то причине не посещает школу или специальное учебное заведение.
— Как ты, бабушка Клара? Ты сестра милосердия, а для этого требовалось специально учиться.
Я улыбнулась тому, с какой гордостью девочка произнесла слова «сестра милосердия». Возможно, мой пример вдохновит Мейв в будущем выбрать эту профессию и для себя. Если такое произойдет, это почти оправдает ту жертву, которую я принесла, чтобы проложить себе путь к независимой жизни: у меня так и не появилось собственной семьи. Женщины только недавно получили возможность подняться выше того положения, которое уготовано им от рождения, однако не могли иметь сразу и то и другое. Да и вряд ли мне захотелось бы выйти замуж за кого-то, кроме Эндрю. Видимо, он испытывал те же самые чувства, потому что женился лишь по прошествии двадцати лет после нашего с ним расставания.
Еще немного передохнув, мы с Мейв наконец-то добрались до верхней площадки. Я уже собралась открыть дверь, но Мейв дернула меня за руку и указала на надпись под колоннадой над входом:
— Бабушка Клара, тут еще что-то написано.
— Тут написано: «Библиотека Карнеги».
— Что такое «карнеги»?
Я рассмеялась. Имя Эндрю Карнеги уже не один год гремело на всю страну, и мне было странно, что кто-то мог не знать его, даже такая малышка, как Мейв.
— Карнеги — это не «что», а «кто». Конкретно здесь говорится об Эндрю Карнеги, который выделил средства на строительство этой бесплатной библиотеки — и еще множества таких же библиотек — и подарил людям возможность читать и учиться вне зависимости от того, есть у них деньги или нет.
Я не сумела сдержать улыбку при мысли о той роли, которую сыграла в открытии этих бесплатных библиотек — да и во всей его обширной благотворительной деятельности.
— А еще что-нибудь он дарил людям?
Судя по тому, как загорелись глаза малышки Мейв, она представила целую кучу подарков вроде тех, что получала на каждое Рождество: фарфоровых кукол и карамельных конфет.
— Да, Мейв. Мистер Карнеги не только открыл несколько сотен — может, даже больше тысячи — общественных библиотек по всему миру, но и выделил деньги на создание образовательных учреждений, музеев и концертных залов. Я слышала, он собирается основать фонд для поддержания международного мира, фонд героев и фонд поддержки учителей.
Мейв широко распахнула глаза.
— У него так много денег?!
— По общему мнению, он самый богатый человек в мире. Таких богатых, как он, еще не было и, возможно, уже и не будет. — Зная ум и характер Эндрю, я не удивлялась его успеху, равно как и его беспощадной предпринимательской твердости (достаточно вспомнить, сколь жестко он обошелся с бастующими сталеварами во время Хомстедской стачки); эту твердость он, несомненно, оправдывал для себя тем, что она помогала наращивать средства для его благих дел. Я почти никогда не жалела о том, что не разделила с ним успех и отказалась от нашей любви ради благополучия своих близких. Я утешалась той ролью, которую сыграла в судьбе Эндрю, — вдохновила его на масштабную благотворительную деятельность, даровавшую лучшую жизнь сотням тысяч, если не миллионам людей. Кто знает, как все обернулось бы, если бы я решила остаться с ним? Может, со временем он перестал бы прислушиваться к моим суждениям? Возможно, именно воспоминания обо мне служили для Эндрю самым крепким заветом? — И ходят слухи, что он собирается отдать это богатство на пользу людям.
— Откуда ты столько всего о нем знаешь, бабушка Клара? Ты с ним знакома?
Я опять рассмеялась.
— Да, малышка. Я с ним знакома. Давным-давно я жила в Питсбурге и была его другом.
Примечание автора
Действие «Горничной Карнеги» — истории об иммигрантах, добившихся невероятных успехов, и о зарождении филантропии как широкомасштабного явления — происходит во второй половине XIX века. В отличие от других моих книг, отправной точкой которых стал конкретный исторический документ или реликвия, идея «Горничной Карнеги» возникла без всякой связи с каким-то памятником старины или произведением искусства. Она зародилась из наших семейных легенд: больше ста лет назад у моих предков — бедных ирландских иммигрантов, многие из которых даже не ходили в школу, — появилась возможность заняться самообразованием в первой Библиотеке Карнеги, открывшейся в Питсбурге. Благодаря доступу к книгам и бесплатным учебным курсам они смогли выбраться из нищеты и дать своим детям достойное образование, так что мы, их потомки — потомки неимущих фабричных рабочих — стали врачами, юристами, профессорами, и некоторые из нас даже учились в университетах Лиги плюща. На протяжении нескольких поколений Эндрю Карнеги занимал важное место в истории нашей семьи, и мне всегда было интересно, что заставило этого человека — крупного сталепромышленника, мультимиллионера, долгое время считавшегося бессердечным и беспринципным дельцом, — обратиться к благотворительности.
Еще сильнее меня заинтриговало открытие, что Карнеги активно занялся благотворительностью не в зрелые годы, когда стал богатейшим человеком в мире, а гораздо раньше. В декабре 1868 года, в возрасте тридцати трех лет, он написал самому себе письмо, в котором обозначил планы на ближайшее будущее: сосредоточиться на собственном образовании и «улучшении участи бедных собратьев». Удивительная метаморфоза: успешный предприниматель, всегда стремившийся к накоплению богатства, внезапно решил передать деньги нуждающимся. Именно благодаря этому решению изменилась судьба моей собственной семьи. Изучая материалы, я обнаружила, что историки до сих пор не пришли к единому мнению относительно причин, побудивших Карнеги обратиться к благотворительности и написать это загадочное письмо, которое он хранил до конца жизни. Я попыталась ответить на этот вопрос, сочинив историю, основанную на исторических исследованиях. Я очень подробно проанализировала биографию Эндрю Карнеги, стараясь понять, как он стал тем человеком, который позже написал статью «Евангелие богатства» и раздал на благие дела большую часть своего огромного состояния.