— Не винт, — объяснял Петя-Карапетя, рисуя схему ледокола. — А только одна из четырёх лопастей винта. От такой поломки ему ничего не сделается. Пара пустяков.
Петя за последние дни очень изменился. Стал рассеянным и задумчивым, осунулся как-то, глаза даже помутнели.
Однажды на переменке меня отозвал в сторонку председатель школьного кооператива Вася Янченко.
— Что же это такое получается? — недовольно проговорил Вася. — Мы твоему Пете-Карапете (почему-то мне всегда говорили: твой Петя) каждый день из кооперативных средств двадцать копеек на горячий завтрак даём. А он ничего себе не покупает. Вот и сегодня — повертелся в буфете, постоял возле стойки и ничего не купил.
На уроке я тихонько спросила Петю:
— Ты завтракал?
— Ещё как! — глазом не моргнув, ответил Петя. — Котлеты с картошкой слопал и два пончика. Очень вкусные пончики.
«Ну ладно, голубчик», — подумала я про себя и стала с тех пор за Петей наблюдать. Вася Янченко оказался прав. Петя не завтракал. Не ел он ни котлет, ни пончиков, даже бублика себе не позволял никогда купить. Просто для отвода глаз повертится в столовой, постоит у стойки — и уходит. Как-то раз, когда возвращались мы из школы домой, я сказала:
— Ты мне фантазий, пожалуйста, не разводи, а честно объясни, почему не завтракаешь?
— А тебе что? — Петя исподлобья посмотрел на меня.
— Как это что? Мы тебе деньги кооперативный на горячие завтраки даём, а ты их тратишь неизвестно на что.
— Я не трачу, — медленно проговорил Петя. — Я коплю.
И он вытащил из кармана кошелёк, набитый деньгами. Кто мог подумать, что этот маленький Петя-Карапетя в коричневых брюках с чёрными заплатками такой богач!
— Ты думаешь, это от завтраков? — сказал Петя. — Много бы я насобирал по двадцать копеек… Я на пристани зарабатываю.
— Зарабатываешь? Чем же?
— Чемоданы пассажирам подношу, рыбакам помогаю. Ох, много мне ещё нужно копить… — вздохнул он.
— А зачем копить? Ты ведь не Плюшкин — накупил бы себе лучше на эти деньги пирожных, наполеонов, бизе всяких.
— Ерунда твои наполеоны… — на миг он задумался. — Даёшь пионерское, что ни одна живая душа не узнает, зачем мне деньги?
— Даю честное пионерское, что ни одна живая душа не узнает, зачем тебе деньги, — торжественно проговорила я.
— Я коплю деньги на лодку!
— На лодку! Так тебе придётся тысячу лет копить. Ведь она очень дорого стоит!
— Не так-то уж дорого, — возразил Петя. — Сын одного рыбака продаёт за пятнадцать рублей лодку. Правда, она старая, но я её отремонтирую, законопачу, и она лучше новой будет.
— А сколько у тебя уже есть денег?
— Два рубля пятьдесят копеек. Как до трёх рублей дойдёт, я их обменяю на цельную бумажку.
Некоторое время мы шли молча. Вдруг он сказал:
— На этой лодке можно будет куда хочешь доехать. Если запас продовольствия приличный взять, можно и до Ледовитого океана добраться. А там же наши люди. Лётчики Бабушкин, Чухновский…
Честно говоря, не очень-то я поверила, что можно на утлой лодочке по Днепру до Ледовитого океана добраться. Но разрушать Петину мечту мне не хотелось. И я спросила:
— А мне можно будет с тобой?
Петя-Карапетя серьёзно посмотрел на меня:
— А бояться не будешь?
Вообще-то я была отчаянной трусихой, к воде даже подойти боялась. Я и плавать не умела. Но глядя прямо в строгие глаза Пети-Карапети, я насмешливо сказала:
— Что ты! Я вообще ничего на свете не боюсь!
С тех пор мы вместе стали мечтать о лодке. Однажды Петя сообщил мне:
— Вчера на пристани заработал пятьдесят копеек.
И он показал мне трёхрублёвую бумажку.
— Видишь, обменял.
Никто в группе о нашей тайной мечте не знал. И это было очень интересно.
Между тем приближалось одно важное событие, к которому мы каждый год с большой радостью готовились — Восьмая Международная Детская неделя.
В один из дней после уроков пришёл к нам вожатый Коля.
Коля рассказал об отважном французском пионере Одене, которого на 9 лет заключили в детскую тюрьму за то, что он продавал коммунистическую газету; о пятилетних шанхайских ребятах, с утра до ночи работающих на спичечной фабрике. О том, что контрреволюционные китайские генералы расстреляли и замучили сотни пионеров.
Когда он закончил свой рассказ, в группе стояла тишина. Первым нарушил молчание председатель совета отряда Дима Логвиненко.
— Я предлагаю, — сказал он, — сделать ящик и повесить его на стене. Будем туда каждый день бросать по денежке. Кто сколько сможет. Это будет наш интернациональный фонд.
Через два дня на стене рядом с доской висел ящик. Справа плакат. Большими буквами было написано: «А ти внiс iнтернацiональну копiйку?» и нарисован пионер, который катит большую копейку. Тут же стихи, которые мы сочинили всем отрядом:
«Котися, дитяча копiйко, котися!
Нас, вiльних дiтей, мiльйон!
Котися, копiйко, в мiльйони зростися —
Для наших братiв за кордон».
С каждым днём ящик всё больше наполнялся.
Настал последний день Международной Детской недели. В этот день мы, пионеры, были хозяевами города. По улицам мчались грузовики, украшенные цветами и флажками. Мы выкрикивали коллективные лозунги, кричали: «Виват! Банзай! Вансуй!» — что означало «ура» на разных языках. И весело шагали с развевающимися алыми знамёнами, с плакатами, на которых было написано:
«Пионеры! Бейте буржуазию интернациональной копейкой!»
«Буржуазия Китая разгромила пионерскую организацию. Помогите пионерам Китая снова стать на ноги!»
«В детскую неделю пионеры СССР шлют пламенный привет детям рабочих и крестьян угнетённых национальностей и колониальных рабов».
Я и Петя несли транспарант, на котором было написано: «Да здравствует мир и счастье детей во всём мире!»
Гремели пионерские оркестры, рокотали барабаны, развевались знамена, взлетали в воздух разноцветные шарики.
К вечеру демонстрация закончилась, и мы сложили плакаты и лозунги, свернули знамёна, отнесли их в школу. Я уже собралась идти домой, как вдруг заметила, что Петя куда-то исчез. Заглянула в учительскую. Там его не было. Зашла в географический кабинет — и там его не нашла. Не было его ни в спортзале, ни в пионерской комнате. Может быть, он в нашей группе? Да, он был там. Один! Стоял спиной ко мне посредине комнаты, опустив голову. Я хотела крикнуть: «Петя, что ты здесь делаешь?» — но застыла с открытым ртом. Петя вытащил из кармана кошелёк, раскрыл его и вынул трехрублёвую бумажку. Потом медленно подошёл к ящику, постоял несколько секунд в раздумье и опустил в узкую щёлочку ящика три рубля. А я, сама не знаю почему, не позвала Петю, а тихо на цыпочках вышла из группы и бегом бросилась домой.
— Ну вот, — сказала я сама себе. — Ну вот и пропала наша лодка.
И мне захотелось плакать. Но совсем не из-за того, что погибла наша мечта и не будем мы теперь плавать по морям и океанам, а отчего-то другого, непонятного и хорошего…
Ребята-октябрята
На заседание совета отряда пришла учительница второй группы Елена Константиновна.
— Ребята! — сказала она. — Мы организовали три октябрятских звёздочки. Нам нужен вожатый. Выделите, пожалуйста, хорошего пионера…
Мы задумались.
— Желательно, чтобы он умел петь и играть на каком-нибудь музыкальном инструменте, — продолжала Елена Константиновна. — И вообще, чтобы он был весёлым человеком.
— У нас есть такой, — нерешительно проговорил Дима. — Очень весёлый человек… На всех инструментах играет — на бутылке, свистульке, гребешке, в общем, на чём хотите…
Мы, члены совета, сразу поняли, кого имеет в виду наш председатель, и недоумевающе переглянулись.
— Кто же это? — спросила Елена Константиновна.
— Черепанов Владимир.
У Елены Константиновны сделалось испуганное лицо.
— Это Вовка, что ли? Тот, которого вы называете Черепком? Тот, который на руках ходит, учителям грубит и вообще самый недисциплинированный ученик?.. Да ты что, Дима, смеёшься?..
— Нет. Я вполне серьёзно. Я считаю, что, если мы дадим ему эту почётную нагрузку, он исправится.
— Что ж, возможно. Раз вы так считаете…
Елена Константиновна не ожидала, что дело примет такой оборот.
На другой день октябрята, не дождавшись, когда вожатый придёт к ним, сами прибежали в нашу группу после первого урока.
Вовка в это время ползал на четвереньках под партами. За ним с веником в руках гонялась дежурная по классу. Из-под парт доносился то собачий лай, то мяуканье. Октябрята с интересом наблюдали за этой сценой.
Наконец, Вовка, весь взъерошенный и растрёпанный, вылез.
— Это… Это ваш вожатый, ребята-октябрята, — отрекомендовала я и отошла в сторонку.
Ничуть не смутившись, Вовка поздоровался с каждым из октябрят за руку и сказал:
— Да, я ваш вожатый. Я вас буду воспитывать. И вы должны меня слушаться. Ясно? Иди сюда! — подозвал он мальчика Сашу. — Скажи, почему так гладко, а так нет? — И он провёл ладонью по его лицу от лба до подбородка и в обратном направлении.
Это была старая и не очень умная шутка, но Саша всё же вежливо улыбнулся и сказал:
— Не знаю.
— Тогда, может быть, дать вам, ребятушки, «солдатского хлеба»?
Это была ещё более старая и ещё более глупая шутка.
— Не надо! Не надо! — закричали октябрята и бросились наутёк.
— Это безобразие! — возмутилась я. — Разве мы для этого тебя назначили вожатым?
— Не вмешивайся, пожалуйста, — сказал Черепок. — Дети должны знать, что я не считаю себя вождём, я человек скромный, одним словом, «свой в доску», и вообще, это мой метод. Дальше всё пойдёт как по маслу.
И пошло как по маслу.
На другой день Черепок ушёл с последнего урока.
— Пойду организовывать младенцев, — сказал он старосте Вере.
Но не успел прозвенеть звонок с урока, как в класс к нам ворвались октябрята. И все вместе затараторили:
— Где наш вожатый?