Вызнал, пришел домой, схватил винтовку, погрозил кулаком Аксютке и бегом в тайгу. Прибег на то место, куда ребята указывали. Бродил, бродил, окромя головешек потухших, ничего не нашел. Хотел в село возвернуться, да вдруг меж деревьев хвост рыжий мелькнул, будто язык пламени. Сорвал с плеча винтовку — хвост пропал. А в другом месте — вспыхнул. Дементий прицелился, хвост опять исчез. Куда ни глянет — всюду Лис хвостом крутит. А как винтовку подымет — нет хвоста. Долго Дементий мотался — к речке таежной вышел. Ругает всех на чем свет стоит! Слышит — хохочет кто-то! Оглянулся — невдалеке парень рыжий стоит, смеется:
— Что, Дементий, поймал меня? Не тебе, чурбан осиновый, за мною гоняться! Иди, пока цел. Да знай — Аксютку мою не трогай, не то худо будет! Не жена она тебе, хоть и в церкви венчаны. Я ее муж!
Сказал и пошёл в лес. Дементий хотел ему вслед пальнуть, да винтовка огнем занялась. Отбросил ее. Тут пяткам горячо стало. Глянул — земля под ногами горит. И куда ни ступит — огонь вспыхивает… Штаны задымились.
— Караул!!! — заорал урядник да в реку.
Только этим и спасся. А парень сошел к воде, подобрал винтовку — целехонька. И скрылся в лесу.
Долго сидел Дементий в речке. К ночи только выбрался. До утра в тайге проплутал. А зашел в село — бабы, что у колодца судачили, так и прыснули:
— Эй, Дементий, где штаны-то пожег? В костер, штоль, садился?!
Тому и сказать нечего, лишь от злости кипит. Пришел домой, на Аксютку рыкнул:
— Подавай жрать! Да побыстрей!
Аксютка собрала на стол. А Дементий не знает, к чему прицепиться — то это подай, то это убери, развалился на скамье, заорал:
— Чего молчаком мужа встречаешь? Песни ори развеселые! Али не знаешь как? Небось рыжему своему на всю тайгу горланила?!
Аксютка ни слова не сказала, накинула платок — выйти хотела. Урядника злость разобрала — сорвался с лежанки, плеть схватил и давай Аксютку хлестать:
— Люби, почитай мужа законного, а не гуляку таежного! Не то спину обдеру, космы повыдергиваю!
Тут дверь распахнулась, будто гром по небу раскатился, парень рыжий в избу влетел, за ним — собака рыжая. Дементий схватил топор да на парня. Тут его жаром так обдало, повалился замертво. А парень схватил Аксютку и во двор: дом-то костром вспыхнул.
Больше Аксютку не видели, и Лис Огневик с тех пор кур таскать перестал. На него в тот вечер многие нагляделись. Страху нагнал шибкого! Бабы говорят, будто сначала тучи сгустились, потом шар огненный незнамо откуда выкатился и полетел между избами да в урядников дом и вдарился. И сразу дождь полил. Дождь льет, а дом полыхает! Так и сгорел дотла. Люди, кто с баграми, кто с ведрами, подбежали, по Аксютке кричать-причитать принялись, мол, сгорела молодуха заживо. Да ребятишки соседские успокоили: из окошка будто углядели, как Аксютка со Степаном к лесу бежали, а за ними собака, на лису похожая — рыжая и хвост шибко пушистый!
Луговая дева
Когда зимой в Сибири снега обильные, летом травы на лугах сочные. Вот уж мужикам работушка, а ребятне радость — в сене поваляться, ягодой луговой полакомиться. Кто покрепче, литовкой начинал баловать: день, помотается, другой — глядишь, приловчится, вровень со взрослыми работает.
Василий косу да вилы в руках не первый год держит. Себе стожок намечет и ещё соседу за пятак скосит клинышек. Все матери подмога: в семье он старший, кроме него семеро.
Вскоре вместе с дедом нанялся к мужику Нефеду Дыркину. Тот хоть не богач, но кому что ни сделает — все с выгодой, где что ни возьмёт — урвать побольше старается.
В селе так и говорили — жаднючйй мужик.
Накосили ему работники сена для коров на зиму, а он ещё надумал лесные поляны выкашивать — заливных лугов мало.
Старики и говорят:
— Не жадуй, Нефедушка, Дева Луговая не любит этого.
Нефедка отмахивается:
— Сказки про деву, никто не запретит мне косить поляны.
— Так ить олешки пасутся на них, птица разная. А ты подчистую косишь, куды столько-то?! Всего три коровы, а на десяток запасаешься!
Нефед сморщил нос:
— Экие вы, старики, занудливые.
А про себя подумал: «Погодите, буду богатым, кланяться станете». А чтоб отвязались, про Луговушку спросил:
— Откуда, какая из себя девка эта?
Старики переглянулись, один сказал:
— Кто её встретит, тому в работе удача: и скот сытый, и пашни богатые, и охота хорошая. А кому доведется увидеть, как она поутру косу заплетать станет, тому счастье в жизни — так бают…
— А какое оно, счастье? — спросил вдруг Василий.
— Это уж каждый про себя знает, — ответили старики.
— Деньги — вот счастье! — хмыкнул Нефед и услал Василия с дедом в тайгу. Вскоре сам к ним уехал.
Косили они как-то поляну у речки таёжной да приморились. Дед ушёл рыбки на ушицу наловить. Нефедка захрапел на телеге. Василий к стогу присел, глаза прикрыл. Вдруг по нескошенной полосе ветерок загулял; он глаза открыл, глядит — из травы девица поднялась и пошла за стога.
Вскочил Василий, обежал стог — нет никого, лишь берёза стройная рядом стоит. «А ведь давеча не было», — удивился он, но решил — мерещится всякое, и ушёл на реку к деду.
А тот уж полный котелок ершей натаскал, глянул на внука и удивился:
— Ты что ж это, паря, с лица спал?
Но Василий сказать не решился, скинул рубаху и бросился в студёную воду. Плещется, охает. Старик вздохнул:
— Эх, молодень, кровь гуляет! — И пошёл к стану. Василий уплыл на другой берег, лёг на траву, в небо глядит. Вдруг слышит — в реке плещется кто-то.
Выглянул, и жаром обдало его: девушка на мелководье купается. Волосы распустила, ножкой по воде шлёпает, потом на бережок выскочила, стала косу заплетать.
Приподнялся он, а девушка увидела и водой его обрызгала. У Василия свет в глазах померк…
Долго так стоял, но потом просветлело. Глядит — нет никого, лишь сухие травинки у берега плавают.
Вернулся Василий на стан, молчит. А дед пригляделся, спросил:
— Чего молчишь, аль думки об чем?
Василий и рассказал…
Почесал дед бородёнку, молвил:
— Видать, приглянулась…
Василий голову опустил. Тут Нефед подошел, ворчит:
— Чего языки чешете, работать пора.
Взял Василий литовку, стал косить, а сам чувствует — вроде как наблюдает за ним кто-то. Оглянется — нет никого, лишь берёзка у стога листочками шелестит. Призадумался парень: «А ведь берёзка-то раньше с другого боку стояла».
Скоро вечер наступил. Нефед на телеге улегся, дед костерок развел, да маловато дровишек показалось. Велел Василию нарубить.
Взял он топор, пошел мимо стана, глянул на берёзку. Тут Нефед закричал с телеги:
— Руби её на дрова! Чего рот разинул?!
Размахнулся Василий, а ударить не смог. Почувствовал, будто застонал кто-то, и сердце словно огнем опалило.
Ушёл в лес, набрал сушняка, принёс к костру.
Нефед спросил:
— Чего ж берёзку-то не рубил?
Василий ничего не ответил. Только стал замечать: как пройдет мимо той берёзки, так и почувствует — вроде вздохнет кто-то.
Отойдёт в сторону, а душой к ней тянется.
Однажды полуденное солнце шибко припекать стало. Дед на рыбалку уплелся, Василий под берёзку лег, задремал. А берёзка ветви свои к нему опустила, от солнца заслонила. И видит он — не берёзка это, а девица. Обняла его голову, по волосам гладит.
Он и воскликнул:
— Кто ж ты есть, краса ненаглядная?
Девица поглядела ласково, улыбнулась и ответила:
— Девой Луговой меня старики кличут. Жадных да злых не терплю, трудникам пособляю. А тебя увидела — сердцу мил стал. — Заглянула в глаза, спросила с лукавинкой: — Не боишься? Ведь я нежить таёжная…
Приподнялся Василий, поцеловал её в уста алые:
— Какая ж ты нежить, коли с парнем любишься. Девица взаправдешная. — Взял её руку, прижал к груди. — Скажи, к кому сватов засылать: к осени свадьбу сыграем.
А у той слезы в глазах стоят:
— Что говоришь ты, друг мой? Сила волшебная от меня уйдёт, коли женой твоей стану. — Потом помолчала и молвила: — А может, к лучшему.
Долго лежал Василий в её объятьях, на сердце ему спокойно. Вдруг вместо красавицы опять берёза встала, а над ним Нефедка кулаками потрясает, кричит:
— Разлегся, а работа стоит!
Взял парень литовку в руки, а Нефед прищурил глаза, спрашивает:
— Что за девка подле сидела? С кем миловался?
Василий плечами пожал и пошёл косить. А Нефеду не по себе: «Неужто и правда девка луговая была. Богачом через неё станет». Завидно Нефеду стало.
С тех пор подле Василия вертится, доглядывает. Да только где ему: залезет в кусты, а самого в сон клонит…
Но однажды поутру (солнце ещё не взошло) лежит Нефед на телеге и сквозь сон слышит — говорит кто-то, словно ручеёк журчит. Проснулся и видит — сидят у стога Василий с девицей, толкуют о чем-то. Хотел Нефедка вскочить, но решил доглядеть, что будет…
Скоро солнце из-за бора показалось, первым лучом в росе огнём радужным заиграло. Девица росинку с листа или с травины снимет, словно ягоду, на ладонь положит — любуется. А росинка играет светом, будто камень драгоценный.
Набрала она пригоршню таких чудо-камней, подаёт Василию:
— Сходи в город, продай купцу, деньги большие получишь.
Тот руку отстраняет:
— К таким деньгам не привыкли; трудом кормимся.
Но девица камни в карман ему высыпала:
— Бери! Матери с дедом поможешь. Они у тебя и так изроблены, да и нам на первый случай для разжитку надобно.
У Нефеда дух перехватило: «Экое богатство!» Высунул голову и глазами заморгал: вместо девицы опять берёза стоит.
Подбежал к Василию:
— Подавай камушки!
Тот плечами пожимает:
— Какие?!
— А те, что в кармане поблескивают.
Нефед сунул руку в карман и вынул… гальки простой полную горсть.
— Откуда? — спрашивает.
— На речке давеча подобрал.
— Зачем?! — не отстаёт Нефед.
— Да больно занятные.