Вскоре невдалеке конь запохрапывал, тут и камни падать не стали. А из леса парень выходит, сам в шапке собольей да в кафтане парчовом.
— Здорово, мужики! — говорит.
Те рты и разинули:
— Однако, Илюха пропавший!
— И впрямь, братцы, он!
— Эвон богатырь какой!
А парень к хворому подошел, хлебнуть из фляжки крепкого дал:
— На-ка погрейся. — И кафтаном с себя прикрыл бергала. Тому тепло стало, завеселел. А мужики круг Илюхи стоят, дивуются:
— Видать, не зря баяли: Горный тебя уволок!
Ну, Илюха-то и рассказал, что с ним приключилось.
Как мужик-то у ледника его на телегу взвалил, думал — бергал спасает какой-нибудь, да вскоре чует — трясти перестало. Глянул — не на телеге он, в карете золоченой, и тянут ее не кони руднишные — кони белые, словно лебеди. На облучке кучер в кафтане парчовом, пуговки — каменья драгоценные, и глаза будто угли горят. Илья и обомлел: «Что за кучер такой? И куда везет-то? «А тот, будто Илюхины мысли прочел, повернулся да рассмеялся, будто гром раскатился:
— Аль не признал Горного Батюшку? Поди, от старых бергалов слыхал про меня?
Илья застонал, закашлялся:
— На што тебе остудный такой спонадобился?
Горный и говорит:
— Ничего, в своих озерах скупаю, хворь разом вся вылетит. Будешь мне верой-правдой служить, братьев-бергалов беречь!
Глядит Илья — кони копытами уж земли не касаются, над тайгой к горам летят. В самой высокой скале пещера, из нее водопад гремит в озеро. Тут и кони встали. А Илья совсем еле дышит. Горный на руки парня взял, в озеро опустил. Тот и удивился: вода-то теплая и боль куда-то уходит. Полежал так и сам встал на ноги. А Горный взмахнул руками и вода в водопаде пропала. Повел он парня в пещеру: стены и свод камнями драгоценными усыпаны, огнями переливаются, и оттого в пещере светло, будто в день майский. Посередь пещеры столы, на них в золотых блюдах яства диковинные.
Горный Илюху поит, кормит да и говорит:
— Ешь, пей — сил набирайся. Как на ноги встанешь, я тебя большим волшебством награжу.
Так и стал Илья у Горного Батюшки в пещере жить в озере остуду лечить, а окреп как — в тайгу выходить. Горный на него все поглядывает да подмечает, а как-то и говорит:
— А ну-ка подними да кинь вон тот камушек. Далеко ль полетит? Много ль силы в тебе?!
Илья и кинул. Улетел камень и не видать куда. Горный разгладил бороду.
— Хорошо, — говорит, — да только камушком этим белку а ли птаху какую зашибить можно. Толку-то што?!
Сам взял малый камушек, отбросил в сторону, а он огромной глыбищей недалече упал. Потом глянул на парня, руку на плечо ему положил, Илья будто силу великую в себе почувствовал, а Горный и говорит:
— Ну а теперь кинь-ка ты.
Илья подобрал камень, бросил, и он тоже глыбой грохнулся.
Горный ему и говорит:
— Силой над камнем тебя награждаю. Трудно будет — пригодится она. А уж я и не нужон боле… — Сказал так-то и сам в глыбу огромную превратился.
Вот и стал Илья по тайге бродить, а то и к поселку руднишному подходить. Как-то у рудника приказчика углядел. Над трудягами тот шибко измывался, да и сам Илья парнишкой бича от него не раз получал. Подкрался да саданул приказчика по башке, на грудь булыжник положил, а он в огромную глыбищу превратился. С тех пор специально приказчиков да урядников выслеживал. Так и в этот раз подкараулить хотел, да бергалов нечайно зашибить боялся.
Выслушали бергалы Илюхин рассказ да и говорят:
— Ты, Илья, все же сторожней будь: как приказчики да нарядчики с рудника пропадать стали, власти караулы усилили.
Парень и рассмеялся:
— То-то что усилили — всей командой вон как от меня чесанули! На земле места много, на всех хватит. Хотите тайгу корчевать, землю пахать, клады Горного добывать? Бросайте казенный рудник, айда со мной в горы. Тайга прокормит. Тайга укроет. А я вам всегда помощником буду. Только за отца да бергалов замученных с приставом посчитаюсь.
Мужики давай обговаривать, как в горы, в тайгу уйти с семьями. И решили: как хлеб в полях уберут, так и отправятся, а пока все держать в тайности.
Распрощались с Ильей, в поселок ушли, а там пристав с солдатами поджидает:
— Пошто задержались? Пошто с приказчиком не бегли? И кто с вами был?
Бергалы руками развели: дескать, знать не знаем, ведать не ведаем, а что гул да грохот — Горный Батюшка хохотал, от того и камнепад. Пристав глядит — бергалы глаз не опускают, смотрят в упор. Он и обеспокоился: «С чего бы это у них?» Велел в сарай на ночь всех посадить. Утром по одному выпускал и допрашивал. А как отпустит, так соглядатая к каждому приставит. Да только бергалы их наперечет знали, как подойдет какой, прислушается, так они давай пристава нахваливать: какой, дескать, он добрый, сердешный, а мы все «долгие лета» желаем ему. А проживет али нет? Его дело!
Соглядатаи все приставу докладывали. Удивлялся тот да плечами пожимал, а у самого на душе неспокойно — кабы красного петуха ему не пустили. Ночи не спит, осунулся.
А бергалы думки свои держали, с Ильей тайно встречались — тот им в глухих краях места приглядел, никакому приставу не добраться. Как убрали хлеба, в одну ночь и собрались поселком бежать. Да, видать, доглядчик какой-то приставу доложил, тот солдатушек по тревоге — и в погоню.
Бергалы с обозами из поселка выбрались, только и чают подальше в горы уйти — там уж никто не достанет. Да глядят, погоня настигает. Пристав кричит, солдатушки ружья на изготовку, коли бергалы не остановятся, и палить начнут.
Бабы запричитали, ребятишки заплакали, мужики и не знают, как быть. Тут сверху глыбищи в солдат полетели.
Глянули бергалы — Илья это с пригорка камни кидает. Поднимет вроде маленький, а как полетит, так глыбищей упадет.
Пристав руками размахивает, солдатам на месте стоять приказывает, да где, коли камнепад такой, кой-кого зашибло уж. Укрылись солдаты в расщелины, давай из ружей в бергалов палить. Раз стрельнули, другой — и вдруг загремело, загудело кругом. Где солдаты с приставом были, там земля провалилась.
Тут Илья спустился к обозам, а гул еще громче, и на месте пропасти гора поднялась. А как смолкло, увидели все — гора-то выше других гор, на вид будто старик бородатый землю оглядывает.
Поклонились мужики горе:
— Спасибо тебе, Горный Батюшка!
И повел Илья бергалов в тайгу.
Золотые слезы
Как-то парни у Еремеевых ворот собрались, старик им побаски рассказывал да нескладухи пел. Сам сидит на бревнышке, ухмыляется, а парни животы от хохота | надрывают. Старику оттого и самому весело. Просмеялись ребята, ждут, что еще Еремей расскажет. А один возьми да спроси вдруг:
— Ты, деда, про Батюшку Горного да про золотые слезы ни разу не сказывал. Люди говорят: сколь лет по тайге за ними мотался.
Еремей будто и не расслышал, другую побаску начал. Однако заметили все — с лица спал. Побаску сказал, а не смешно, нескладуху спел, а не весело. И вдруг за поясницу схватился:
— К непогоде, должно быть! — И бухнул воротами.
Переглянулись ребята да на парня и напустились:
— Про каки таки слезы Еремея спрашивал?
Тот руками развел: от бабки, дескать, слыхал, что старик бедных людей одаривал самородками, а те, как слезки, махонькие.
Тут и другие ребята припомнили — слышали, что Еремей по молодости с золотом из тайги возвернулся да людям роздал, лишь малость для разжитку оставил.
И давай на другой день Еремея упрашивать: скажи да скажи про Горного, да что за слезы таки золотые?
Старик покрутился, махнул рукой:
— Про Горного что говорить? В тайге, в пещере живет, над всеми подземными богатствами он властелин. А про золотые слезы погожу, потом само скажется. Наперед про лихоманку золотую поведаю. Про нее вам никто еще не рассказывал, а если где и слыхали, то посказульки одни. Страшная лихоманка эта — люди через нее ума лишаются!..
И тут замолчал Еремей. Долго сидел, будто думал об чем-то. Потом вздохнул глубоко и начал:
— Как-то вечером старатели портки у костра сушили, вдруг где-то заухало и гул по тайге. Молодые с перепугу на землю попадали, а старики перекрестились только. А как гул-то прошел, парни стариков спрашивают:
— Отчего гул в тайге?
Те и говорят:
— Горный Батюшка озорует. Видать, недалече прошел.
Все уши-то навострили, а один старик дальше сказал:
— Тоска нападет на него, из своей казны золота в суму зачерпнет и бродит. Углядит артель старателей, коли от нужды в тайгу подались, горстями поодаль бросает — собирайте, мол; а коли лихоманка за золотом погнала — подшутит только, для растравы кинет щепоть, а обманки горстями.
Вот мы, почитай, пол-лета в тайге промотались, кучи песка перемыли, а сколько добыли? Всей артелью горсточку! Сидит, видать, в нас лихоманка-то. А дома землицу бы вспахали, засеяли, глядишь — год сытые.
И согласились артельщики:
— Чего зря время терять, пока лето еще не прошло, по домам айда.
А один молодой возьми да спроси, Ефимом звали:
— Где ж казна у Горного-то схоронена?
Старый артельщик и говорит:
— Про то никому не ведомо, да и знать незачем. Мало ли молодцев на моем веку из тайги не вернулось: все до богатства хотели добраться.
Утром ушли старатели, а Ефим остался. До самого снега в тех местах, откуда гул доносился, золото искал. А осенью, как из тайги вернулся, опять давай про клады Горного дознаваться. Правду ему баяли аль придумали, отвязался чтоб, но указали примету: речка в тайге протекает, коли вверх идти — до озера можно добраться. В нем и схоронены богатства несметные. В то озеро со скалы водопад гремит, а в скале будто бы Батюшка Горный живет.
Да еще сказали: «Богатства его заговоренные, — кто до них дотронется, тот и окаменеет».
Однако про это Ефим мимо ушей пропустил, по весне опять стал собираться, даже про невесту забыл. Только сказал ей:
— Погоди, разбогатею сначала!
Невеста красивая была, Наташей звали. И душой добрая, а глаза… Как глянет, бывало, — у стариков душа молодела, у хворых боль уходила. Да еще говорили, будто Горному приглянулась, он и наградил ее силою: золото под землею угадывала, девчонкой сколь раз семью свою от голодной смерти спасала.