— Разве это преступление?
— В нашем мире — да. Те, кто верит во Всеединого, уничтожают тела «вдохов». Беглецов в ваш мир.
— Зачем?
— Считают, что те своим бегством восстают против бога, поставившего границы между людьми и магией.
— То есть ваше божество против того, чтобы творить чудеса?
— Выходит, что так, — признал демон.
— Тогда… — Я поперхнулся, осознавая всю пропасть сделанного вывода. — Тогда получается, что мы с вашим богом заодно. Только мне нужно обратное. Чтобы чудеса не исчезали.
— У меня сейчас голова разорвется от твоих откровений.
— Прости.
Я отвернулся к окну и чуть сдвинул в сторону занавеску.
Вокруг все было зелено, но теперь среди деревьев мелькали разноцветные черепичные крыши то больших, то совсем крошечных домов. Ну да, мы же въехали в поселение.
— И все-таки странно, — пробормотал демон.
— Что именно?
— Если нас здесь много… А должно быть много, ведь усыпальницы есть повсюду, во всех городах… Тот, кто рассказывал мне о здешней жизни. Себерро Рен. Он истребил своих друзей, желая получить безраздельную власть. Но прежде чем все это случилось, они вместе бежали в Катралу. От кого-то более могущественного. Тебя ничего не удивляет?
— Могущественный враг никогда не позволяет своим жертвам сбежать.
— Вот! — кивнул он. — Правильно! Значит, какая-то управа находится здесь и на имперских сорванцов. Но почему бы не довести дело до конца? Если стало понятно, что мирного житья не получится, почему не принять меры вовремя? Зачем отпускать, позволять собирать силы? Ведь окрепший противник обязательно нападет снова?
В его размышлениях было много разумного. И как обычно случается, когда все доводы правильны, они норовят противоречить действительности.
— Их отпустили, потому что не хотели уничтожать.
— Да. Скорее всего. Но зачем кому-то добровольно подвергать себя опасности нового нападения?
Может, по глупости. Может, по доброте душевной. Может, из слепой веры в собственную неуязвимость. А может…
— Чтобы не потерять что-то более важное, чем жизнь.
Коляска остановилась у трактира: об этом свидетельствовали дразнящие аппетит запахи, мигом проникшие через преграду занавесок. А когда возница заглянул к нам внутрь, аромат готовящихся кушаний стал и вовсе невыносимым.
— Сказали, здесь можно отдохнуть и переночевать. Вы уж простите, эрте, но мне пора возвращаться. Я поищу, кто вас сможет дальше отвезти, и пришлю, а уж о цене сами договоритесь.
Он выглядел виноватым, но мы и в самом деле не собирались тащить смиренного жителя Руаннаса через все Дарствие в угоду своим прихотям.
— Конечно. Благодарим за помощь.
— Да чего уж там… — Возница вовсе засмущался, подхватил сумки, которые были любезно собраны для нас под руководством Эби, и посеменил к крыльцу, где приезжих уже встречала дородная женщина, вытирающая руки о полотенце.
— Добро пожаловать! Сколько комнат вам понадобится?
— Одна, — ответил я, подхватывая Лус на руки.
Можно было обойтись и без таких широких жестов, но тело девушки, хоть и юное, восстанавливалось не мгновенно, а позволять демону разминаться у всех на глазах я бы не рискнул. Особенно зная, как он это делает.
— Поднимайтесь наверх, — указала хозяйка. — Рядом с лестницей сразу дверь, увидите. Отдохните с дороги, а я сейчас принесу для вашей женушки мясной отвар, а то она у вас такая бледненькая и слабенькая… Не кормите, что ли?
Я предпочел не отвечать, а шагать по ступенькам, благо делать это было не слишком сложно. Как раз в силу изящных размеров Лус.
Питье в чашке, опустившейся на стол почти одновременно с тем, как я водрузил свою ношу на кровать, благоухало так, что и мне захотелось попробовать, но демон скорчил страдальческую рожу и пролепетал:
— Я так устала… Дорогой, не оставишь меня ненадолго в одиночестве?
— И то верно, — поддержала мою «супругу» хозяйка трактира, скользнув взглядом по печатке на запястье Лус. — Бывают такие минуты, которые женщине надо проживать одной. А чтоб не скучать без жены, отужинайте!
Предложение было хорошим, грех не согласиться. И все же из комнаты я вышел последним, позаботившись о том, чтобы демон и впрямь занимался своими делами без свидетелей.
Мясными кушаньями стол не был богат, но пара ломтей сырокопченой ветчины мне все-таки досталась. Вместе с сыром, густой крупяной похлебкой и кружкой вязкого, как сироп, эля. Многочисленными посетителями трактир не блистал: кроме меня за длинным столом, только в другом конце зала, сидели две женщины. Вернее, девушка, почти девочка, русоволосая, тоненькая, чем-то до полусмерти испуганная, и смуглая южанка с грубоватыми чертами, годящаяся своей спутнице в матери, но на деле исполняющая обязанности служанки.
Причину постоянных вздрагиваний и потупленного взгляда девушки я определил сразу же, едва та подняла руку, чтобы поправить волосы. Тот же рисунок, что и у Лус. Значит, малышка подверглась такому же унижению, а может, и еще большему, если до сих пор дрожит.
Трактирщица проследила направление моего взгляда и скорбно вздохнула:
— Дурно все это, эрте. Очень дурно. А куда деваться?
Ей явно хотелось поговорить, а раз других охочих до беседы нет…
— Согласен. Не для того мы ехали из большого города, чтобы в тихом уголке подорвать душевное здоровье.
— Ой, не говорите! Давно уж у нас ни тишины, ни покоя нет.
— А с виду не скажешь.
Она присела напротив и уперлась локтями в стол.
— С виду все кошки на одну морду. Пока руку не протянешь погладить.
— Может, вы знаете, что происходит? С чего вдруг понадобилось подвергать всех молодых женщин такой странной проверке?
Трактирщица понизила голос, наклоняясь ко мне:
— Говорят, сбежали они.
— Кто?
— А те, которые и мужчины, и женщины.
Пока происходящее понятнее не становилось.
— Куда сбежали?
— А кто ж их знает? Подальше от кумирни, это точно.
Всякое бывает. Только какой смысл бежать от того, что приносит тебе и твоей семье заслуженный почет и уважение?
— Но зачем?
— Вот прибоженные и хотят узнать. Потому и ловят беглецов.
Ах вот оно что! Тогда смысл проверки понятен. Вызывает вопросы только способ проведения.
— Своими силами ловят?
— А то кто же? По всему поселению рыскают. И вокруг, куда могут дотянуться.
— И трясут при этом приказом Смотрителя. А сам он где?
— У себя. Сейчас уж почивает, наверное, — простодушно ответила женщина.
— А разве он не должен следить за исполнением собственного приказа?
— Так на то стражи божьи есть. Они и следят, и исполняют. Или сначала исполняют, а потом следят.
Где-то я подобное уже слышал. Только были там не «стражи», а «слуги», причем весьма далекие от дел божественных. А здесь, похоже, все наоборот.
— Чинят насилие?
— Да Боженка с вами, какое насилие? — всплеснула руками трактирщица. — Они ж согласно приказу, и только. А приказ Смотрителя для нас все равно что закон.
— Для вас. Местных жителей. А как быть с остальными?
Я довольно смутно представлял себе обязанности попечителя Блаженного Дола, потому что мне никто ни разу не соизволил перечислить их более или менее внятно, но все же догадывался, что безграничная власть Смотрителя распространялась лишь на тех, кто живет в Доле, а не на тех, кто бывает в нем проездом. Мое дело было — пускать чужаков или нет, а если пустил, следить, чтобы ни одной из сторон не был нанесен ущерб. Здешний хозяин, как видно, пускает к себе всех, уравнивая в обязанностях подчиняться. А в правах?
— Остальными? — переспросила женщина, недоуменно приподнимая брови.
— Да. Проезжими. Путешественниками. Торговцами. Теми, кто появляется в Ганна-Ди на несколько дней, а может, всего на пару часов.
Она не задумалась над моим вопросом. Даже не попыталась принять задумчивый вид, однако по чертам лица, неожиданно застывшим, можно было предположить, что трактирщица внезапно вспомнила или осознала нечто важное. Но, похоже, делиться своими открытиями со мной вовсе не собиралась.
— Мы должны полностью подчиняться здешним правилам? Или все-таки имеем право чтить традиции родного края?
В самом деле, найти верный ответ было трудно. Опыт службы в Сопроводительном крыле, увы, не помогал разбираться в подобных тонкостях. Совершенно точно я знал только одно: были законы общие, а были и частные. Общие действовали на всем протяжении Дарствия, то бишь на дорогах и вблизи них. Однако стоило дороге войти в границы поселения, обстоятельства менялись. Если, конечно, местные жители заранее о том позаботились. Так, перед самыми воротами Веенты человек был вправе применить силу для защиты своего тела и скарба, но стоило пересечь черту, отделяющую город от прочих земель, даже оружие надлежало сдать на хранение. От греха подальше. Возможно, и здесь, в Ганна-Ди, существовали свои правила жизни и смерти. Вот только никто не спешил нас о них оповестить.
Говоря строго, даже тот досмотр не мог производиться на месте, без личного присутствия Смотрителя, как представителя дарственной власти. Нам должны были вручить предписание явиться в определенное место, на крайний случай — сопроводить коляску, дабы исключить возможность побега, но не лезть под юбку. Тем более руками человека с весьма странным чином.
Стражи божьи, говорите? М-да.
— Уж вы спросили так спросили… — протянула трактирщица. — Не моего ума это дело, эрте. Вы лучше себе кого другого для разговора найдите.
Она поднялась с лавки и удалилась в кухонную пристройку, но почему-то несколько раз обернулась, словно проверяя, остаюсь я на своем месте или нет. И мне не слишком понравился этот настороженный, изучающий взгляд.
После Катралы и Руаннаса трудно было удивляться любому положению вещей, но то, что происходило в Ганна-Ди, тоже не укладывалось в привычные рамки. Если здешнему краю назначен Смотритель, а не Наблюдательный дом в полном составе, значит, поселение небольшое. Зато имеет свою кумирню. Такие набожные люди? Пусть. Это их право. Вот только откуда взялось целое войско на страже веры?