— Это имеет отношение к происходящему, поверьте. Как давно вы недовольны деяниями Смотрителя?
— Да уж больше года. Когда от стражей совсем проходу не стало.
— А как давно отправили прошение в столицу?
Она мысленно сосчитала дни и послушно доложила:
— Месяц с четвертью.
— Почему же вы ждали так долго? За год что-то изменилось? Только хорошо подумайте, прежде чем ответить.
Подобные предостережения, внешне вроде бы призванные обезопасить собеседника от необдуманных слов, на самом деле преследуют иную цель: заставить сомневаться и запутать в собственных ощущениях. Женщина попалась на эту уловку легче, чем столичные купцы — в сети Атьена Ирриги.
— Я… Они стали приходить все чаще и… Становились все требовательнее…
— Или вам так казалось, потому что в вас копилось негодование. Впрочем, неважно. Когда именно вы решились просить о замене Смотрителя? Что вас подтолкнуло?
Она совсем растерялась и посмотрела на меня глазами не менее большими и круглыми, чем только что таращила Лус.
— Подтолкнуло?
Не хочет думать своей головой? Что ж, имеет право. Очень удобная позиция для человека по другую сторону стола. Вот только зачем мне такое удобство?
— Вы не знали, что Смотритель может быть смещен. Верно?
Женщина поспешно кивнула.
— Значит, кто-то вам рассказал?
— Ну да. Лейто. Вы ж его видели!
Тот книжник. Помню. Но это еще не все.
— Когда именно состоялся ваш разговор?
— Да зимой еще, — ответила трактирщица и осеклась, догадываясь, что время играет во всей истории весьма важную роль.
— Итак, у вас имелось праведное недовольство и свод законов. Два орудия нападения. Но никто никогда не бросается в бой, пока его тылы не защищены. В одиночку вы бы до сих пор сидели на своей кухне, костеря Смотрителя на чем свет стоит, но безропотно кормили бы юных наглецов. И только найдя сторонника, решили начать сражение. Я все правильно говорю?
Она снова кивнула. Не очень охотно, скорее вынужденно.
— Любому человеку обычно нужна поддержка. В больших делах, в мелочах. А если кажется, что весь мир вдруг восстал против тебя, первый, кто протянет руку помощи, становится больше чем другом.
Я говорил и при этом больше смотрел в окно, а не на свою собеседницу. По двум причинам. Во-первых, легкое пренебрежение взглядами и жестами других участников разговора придает весомости твоим собственным словам, пусть самым наивным и нелепым. Однако намного важнее было то, что «во-вторых».
Действия Роалдо Лиени не вызывали у меня одобрения, сочувствия или чего-то подобного, обычно порождающего снисхождение к проступкам, и все же я не хотел крушить его жизнь. Конечно, от меня дальнейшее уже не зависело: проверяющий из столицы рано или поздно приедет, обман будет раскрыт, и разразится скандал, но если удастся посеять сомнения в главной заказчице разбирательств, если удастся убедить ее, что даже очень сильные люди временами бывают слабыми…
На меня ведь тоже могут написать жалобу. И честно говоря, на месте лисички я бы не слишком медлил, если она и вправду недовольна моим назначением. Одно то, что Смотритель сбежал невесть куда без объяснений, уже заслуживало открытого недоверия. Не удивлюсь, если прошение, похожее на творчество заговорщиков из Ганна-Ди, уже лежит на столе перед каким-нибудь столичным дознавателем. А защитников у меня нет, и вполне возможно, что возвращение в Блаженный Дол обернется прощанием с очередной несостоявшейся жизнью.
Но пока топор еще не падает вниз, руку палача можно попробовать отвести в сторону, пусть эта плаха предназначена вовсе не мне.
— Вы не виноваты в том, что произошло. Хотели обзавестись дорогой игрушкой? Пожалуйста. Единственное, забыли, что она живая и не согласится молча лежать в пыльном сундуке. Нет, конечно, Смотритель тоже хорош: плыл по течению, пока его не выкинуло на пороги. В случившемся нет вины. Есть ошибки. С обеих сторон. Чьи тяжелее? Не знаю. Зато я вижу, что вы могли бы хоть один раз попробовать пойти навстречу друг другу. Могли бы поговорить по душам.
Трактирщица хотела возразить, но я поднял ладонь:
— Сейчас не время для споров. Просто подумайте над тем, что я сказал.
— Но он же…
Да, вел себя недостойно должности. Это я видел своими глазами.
— Все его проступки будут подтверждены. Как положено. И еще одно… Скоро в здешней кумирне будет новая держательница. Или держатель. И никаких стражей божьих в Ганна-Ди не останется, а значит, Смотритель снова окажется без поддержки. Это отличный шанс начать все сначала. Для всех вас.
Женщина выслушала меня, не проронив ни слова, и краем глаза я видел, что ее лицо все больше становится похожим на тучу. Оно и понятно, кому захочется копаться в собственных глупостях, особенно если кто-то чужой тыкает тебя в них носом? А когда наступила тишина, трактирщица поднялась с лавки, неожиданно тяжело выбралась из-за стола и направилась в сторону кухни. Молча, как будто проглотила язык.
— Хорошая была попытка, — сказал демон, уже немного отошедший от недавнего потрясения.
— Бесполезная, — подытожил я, с сожалением глядя на пустую кружку, в которую теперь уж точно никто не поспешит подлить эля.
— А тебе-то что? Пусть сама решает.
— Думаешь, решит правильно?
— Правильно, неправильно… — Пальчики Лус погладили глиняный бок питейного сосуда. — Подумать тут есть над чем. А уж умеет она думать или нет, ее беда. Я вот только одного не понимаю…
— Чего?
— С какой радости ты вдруг стал заступаться за этого похотливого дурака? Есть причина, о которой я не знаю?
Этого вопроса я боялся куда больше, чем обвинения в обмане и присвоении чужих привилегий. Потому что не мог ответить. Долгий рассказ о прошлом, с объяснениями и оправданиями был не нужен ни демону, ни мне. Ему, всю жизнь избегавшему ответственности и обязательств, вряд ли будут понятны мои мотивы. И мои страхи.
Управлять чужой судьбой оказалось для меня непосильной задачей. Не по моей голове шапка, как говорится. С Блаженным Долом все было иначе, там жили люди, вверенные моей опеке, стоящие хоть на волосок, но ниже меня, а здесь речь шла о равном. О таком же Смотрителе, как и я сам, со всеми достоинствами и недостатками. Легко видеть ошибки тех, кто у твоих ног, еще легче обвинять в преступлениях того, кто над тобой, а стоит повернуть голову и посмотреть на человека, стоящего в одной шеренге, рядом…
Наверное, все это вбили в меня во время обучения. Наверное, это были не самые нужные знания и привычки, может, даже опасные. Но без них нет и не может быть человека по имени Ханнер, к добру это или к беде.
— Почему бы и нет?
— Ага. Почему бы? — Лус перекинула ноги через лавку, ухитрившись не запутаться в подоле. — Пойду проведаю соотечественницу. Заодно расскажу, что бояться больше нечего.
Выглядело так, будто демон обиделся, не получив ответа. Считает, я скрываю что-то важное? И правильно делает. Может, так доверия станет меньше, а чем тоньше узы между нами, тем легче будет принять и выполнить решение. То, окончательное.
Пылинки заплясали в золоте солнечного света, провожая девичью фигурку, но едва успели угомониться, как новое движение по трактирному залу заставило их начать очередной бесшабашный танец, искажая черты человека, подходящего к столу, за которым я сидел. Впрочем, мне и не хотелось особо присматриваться.
— Чужой хлеб отбиваешь?
Наверное, этот длинный нос я не забуду даже в глубокой старости, когда не смогу вспомнить и произнести собственное имя.
— Киф Лефер? Из какого города на сей раз?
Он сел напротив, так же, как и я, стараясь смотреть больше на улицу, чем на собеседника.
— Из того, где тебя быть не должно.
Золотой знак не выставлен напоказ, значит, Цапель прибыл в Ганна-Ди не для развешивания тумаков местным властям, а для…
Ну да, конечно же!
— Прошение тебе всучили или сам взял?
— А ты как думаешь?
— Судя по твоему недовольному виду…
— Глаза слишком часто обманываются.
Он явно был не расположен к дружеской беседе, но уходить от разговора тоже не хотел. Итак, я должен что-то услышать? Тогда поскорее бы!
— В столице перевелись дела и заботы? Сбежал от скуки в провинцию?
— Это ты сбежал. Сначала в провинцию, потом из нее.
Лицо Кифа не выражало ничего особенного: легкая рассеянность, капелька пренебрежения к окружающему миру, остальное — унылое спокойствие. И вместе с тем чувствовалось, как под этой тщательно сотворенной маской назревает настоящая буря.
— Не по своему желанию.
— Ну да. По приказу?
Цапель, похоже, прекрасно знал, что никакого приказа не было. Было личное намерение Керра. Но вот догадывался ли длинноносый, что оно не терпело никаких возражений?
— Я не мог отказаться.
— Разумеется. — Он повернул голову и посмотрел мне в глаза. — И я бы не отказался. Вот только мне даже не предложили.
Обида — особое чувство. Оно способно как подвигнуть на великие свершения, так и довести до беспощадного душегубства. Все зависит от случая и от человека.
— Мне должны были предложить.
Забавно наблюдать, как за спокойным и ровным тоном бушует нечто вроде ненависти. Главное, успеть отойти подальше, чтобы огонь, вырвавшийся наружу, тебя не опалил.
— Помешало твое… теперешнее состояние.
— В котором виноват ты.
Он точно ненавидел. Но вот кого именно?
— Не я засаживал в тебя демона.
— Ты не выполнил мою просьбу. Помнишь?
Не люблю, когда о том, о чем нужно кричать, разрывая ворот рубашки, говорят тихо и почти скорбно. Это всегда означает ложь.
— Если человека можно спасти, зачем его убивать?
— Спасти… — Киф наконец-то попробовал то ли усмехнуться, то ли фыркнуть. — Смерть как раз стала бы спасением. Но ты решил по-другому. Зачем пропадать добру, да?
Вообще-то мне никто не давал права решать тогда. Я мог бы рискнуть, конечно, взять на себя грех, но решению Керра доверился больше, чем своим запутанным ощущениям. И даже теперь, оглядываясь назад, не видел никакой ошибки.