Луван Дотт со-Веента, хоть и дожил до третьей дюжины лет, никак не мог обзавестись тем, о чем мечтал с юношества: выводком детей. Причем мешала вовсе не слабина по мужской части или иные телесные препятствия. Наследников ведь должна рожать и воспитывать жена, любимая или за неимением чувств уважаемая, но прежде, чем она станет таковой, ее еще нужно постараться заполучить у судьбы. А судьба младшему распорядителю покоев Наблюдательного дома упорно не благоволила.
Потому, когда в темной тишине ночи кто-то вдруг зашептал ему в ухо, Луван сразу понял: дело нечисто. Уж в чем в чем, а в чистоте он толк знал! Пусть метла и мокрые тряпки — не меч и щит, но, чтобы махать ими, тоже нужна немалая сноровка, натягивающая мышцы всего тела крепкими канатами. Жаль только, что в постель младший распорядитель орудия своего труда не брал.
— Луван Дотт?
В голосе склонившегося над кроватью человека не слышалось угрозы, но одновременно не имелось ничего, способного обнадежить и успокоить. Луван подумал, что можно бы попробовать соскользнуть на пол, прикрываясь покрывалом, позвать на помощь и юркнуть под кровать, чтобы выиграть время. Но не успел он даже шевельнуться, начиная претворять в жизнь наспех придуманный план, как лишился своего главного козыря: вязаное полотнище взлетело в воздух и упало уже где-то далеко за пределами досягаемости.
— Луван Дотт? — повторил свой вопрос ночной гость.
Младший распорядитель судорожно кивнул и зачем-то зажмурился, хотя в густой темноте прикрытых ставен все равно было почти ничего не разглядеть.
— Завтрашним утром тебе назначена работа?
Луван снова кивнул, не разжимая век.
— Где?
— По западной галерее и в оконечном зале.
— Что приказано?
— По полу выскрести плитки, расчистить швы и забить в них шелковые шнуры.
— Это еще зачем? — удивился незнакомец.
— Положено так. Дабы поступь сиятельных персон ничем не омрачалась.
— Поступь, говоришь?
Луван приоткрыл один глаз.
— Так известно же, что камень то и дело щербится, а если в такую щербину хоть чей-то каблук попадет, оправданий слушать не будут — снимут голову, и все.
— Суровая у тебя работа.
— А то, — согласился младший распорядитель.
— И небось платят за нее скупо?
Луван промолчал, хмуро засопев.
Платили и правда мало, но главным в такой незавидной службе была не оплата, а возможность при случае ввернуть в разговоре, что служить ходишь каждодневно в Наблюдательный дом, а не абы куда.
Ночной гость выпрямился, чуть взбаламутив застоявшийся воздух.
— Шнуры, значит… Да еще и шелковые. Ну живут же люди!
— Так не всякие, — поддакнул младший распорядитель, почувствовав, что дышать стало чуточку полегче, в том числе и потому, что страх отступил назад вместе с незнакомцем. — После полудня снова все вынимать придется и складывать на хранение. До следующего раза.
— И часто такие разы бывают?
— Да вот накануне был. Суток еще не прошло. Знали бы, все оставили бы как есть.
— К какому часу ты должен закончить свою работу?
— Да как рассветет, все должно быть готово.
— Что ж, работай тогда на совесть.
Неожиданное напутствие стихло вместе со всеми прочими звуками, выдающими присутствие в комнате чужого человека, и только тогда Луван Дотт ощутил, что начал замерзать. Вставать с постели было боязно, и младший распорядитель пролежал еще несколько минут неподвижно, ожидая либо какого-то очередного вопроса, либо удара, который милосердно избавит его от утреннего ползания на коленях по холодным каменным плитам. Но ни первого, ни второго не случилось.
Как, впрочем, не случилось и продолжения прерванного сна, потому что из-за ставен, приоткрывшихся чуть больше, чем нужно, мерно отстучала пять раз колотушка ночного сторожа.
Разумеется, шерстяная ткань не могла сравниться с шелком глубиной синих переливов, но Андара Присс со-Логарен решила, что лишняя скромность в предстоящей встрече помешать не может. Из всего обилия слухов, описывающих человека, с которым золотозвеннице предстояло в скором времени вести обстоятельную и весьма важную беседу, наиболее часто повторяющимися и потому, скорее всего, самыми близкими к истине были те, что упоминали крайнее равнодушие к одежде, особенно богатой и пышной. И пусть веры подобным россказням обычно немного, обидно оступиться, только-только добравшись до вершины.
Вершина?
Да. Она самая.
Андара смежила веки, чтобы спрятать глаза от ослепительного сияния, преследовавшего ее во сне и наяву последние несколько дней. С того самого часа, как за спиной пронырливого Керра закрылись двери, ведущие прямиком в Паучье гнездо.
Нет, она не испытывала к давнему знакомому злобы или ненависти. В конце концов, они вышли из одного приюта, и лишь они двое из многих своих сверстников получили шанс попасть на дарственную службу с самых юных лет. Даже радовались вместе своему успеху. Сначала. А потом все пошло наперекосяк.
Керр вечно опережал ее, оказывался хоть на минуту, но раньше там, где королевой обстоятельств должна была стать Андара. Благодарение Божу, что в какой-то день их дороги разошлись далеко в стороны, и золотозвенницу даже посетила надежда, что вот теперь, когда никто больше не топчется рядом, будет проще достичь зыбких, но заманчивых целей. Ан нет, противник снова оказался тут как тут, не растерявший наглости и набравшийся еще большего самодовольства.
Это был первый раз, когда она замерла на месте, задохнувшись от мучительной ярости. И это был первый раз, когда промедление стало победой.
Если бы знать раньше! О, Андара вела бы себя как примерная девочка, позволяя Керру собственными руками копать свою могилу. Сколько времени и сил было потеряно на бесцельную и бессмысленную гонку, когда следовало всего лишь присесть на краешек скамьи и смиренно подождать своей очереди…
И очередь настала!
Золотозвенница поправила еще одну складку на синей мантии, не последнюю, увы: рядом топорщились еще две, но двери уже распахивались перед женщиной. Двери будущего, славы и торжества.
Как и многие люди, лишенные детства в окружении любящей семьи, Андара всегда старалась дотянуться до самой верхней ветки, хотя и на нижних можно найти множество вкусных, а главное, вполне спелых плодов. Имей золотозвенница охоту и склонность к дружеским беседам, она наверняка бы не раз услышала народную мудрость, что от высокого начальства лучше держаться так далеко, как только возможно, но мудрая милость Боженки прошла мимо женщины, рвущейся в высоту подобно птице. А потому встреча с Дарохранителем представлялась Андаре венцом всей предыдущей жизни. Блистательным венцом, разумеется.
Зал показался нестерпимо огромным той, что проводила свои дни в клетушках, перегороженных шкафами и столами с тысячами разноцветных сосудов. Впрочем, он и в самом деле был достаточно велик, даже для человека, привыкшего к простору, а единственное кресло посреди только удачно подчеркивало внушительные размеры помещения.
Единственное кресло и единственный человек.
Да, где-то там, вдалеке, у других дверей и у тех, что закрылись за спиной Андары, стояли стражники, но Дарохранитель, словно нарочно напоминая о своем высоком, ни для кого недосягаемом чине, находился в полном одиночестве.
Пока он сидел в кресле, трудно было что-то сказать о росте и пропорциях тела, зато одежда, как и предполагала золотозвенница, оказалась неприметной, темной, странно старомодной, особенно шляпа с кружевным пологом, полностью закрывающим лицо. А вот голос, прозвучавший из центра зала, поразил своей звонкостью, очевидной молодостью и нарочито покровительственными нотками:
— Подходите сюда, дорогая!
Андара не стала мешкать и спустя сорок почтительных шагов склонилась в поклоне перед человеком, держащим в своих руках судьбы всех подданных Логаренского Дарствия.
— Ну не надо так гнуть спину! Право, еще накланяетесь… Итак, дорогая моя, вы желали мне что-то сообщить? Я слушаю вас.
Золотозвенница не ожидала, что действовать придется вот так, прямо с порога, и с трудом подавила в себе желание рассыпаться в приличествующей случаю лести и прочих фразах, непременных при общении с людьми, облеченными властью большей, чем наделен ты сам. Возможно, надо было быть терпеливее. Возможно, следовало прислушаться к голосу опыта, еще никогда не подводившего свою обладательницу. Но жажда признания достижений давно уже стала для Андары сильнее и важнее осторожности.
— Я много лет изучаю демонов, эрте. Но не то, откуда они берутся, а то, как они попадают в человеческое тело и что происходит затем.
— Насколько я понимаю, не вы одна занимаетесь такими исследованиями? — невинно заметил Дарохранитель, и золотозвенница невольно прикусила язык.
— Разумеется, нет, эрте! Множество людей денно и нощно, не покладая рук…
— Но вы чем-то отличаетесь от них.
Слова не прозвучали вопросом, и это чуть обнадежило Андару на продолжение рассказа:
— Издавна принято было считать, что демоны бесплотны. Что это чистый дух, который невозможно заключить хоть в какие-то границы. И от которого невозможно защититься.
— Вы думаете иначе?
— Я знаю это, — гордо подняла подбородок золотозвенница.
Кружево на шляпе качнулось то ли от вдоха, то ли от выдоха.
— Знание предполагает не только слова, но и действия, не так ли?
— Да, эрте. Я изучала тела людей, подвергшихся влиянию демонов, и обнаружила, что в них произошли изменения. Различные в каждом случае, но все, от первого до последнего, свидетельствующие о том, что человеческая плоть каким-то образом вошла во взаимодействие с пришлым духом.
— Вы близки к богохульству, дорогая моя, — предостерегающе поднял палец Дарохранитель, и Андара снова поспешно склонилась в поклоне.
— Это открытие ужаснуло и меня, эрте, но, поскольку законы божии не подлежат сомнению, я пришла к выводу, что демон — это вовсе не дух. Да, он бесплотен в наших ощущениях, однако человеческим чувствам подвластны не все глубины мира… Я пробовала много разных способов и однажды обнаружила щипцы, которыми могу ухватить демона, вытащить его из тела и заставить быть покорным любой воле.