«Когда кончится этот балаган?! – Новак теперь уже с неприязнью глядел на дурачившегося пресс-секретаря. – Пятьдесят лет уже скоро...» Он открыто махнул рукой.
Миклошко не заметил этого жеста, занятый своими «бумагами». Базилевич готов был расхохотаться над чиновником МИДа и сдерживался только усилием воли.
– Ага! – воскликнул Миклошко. – На втором стоит другая дата, это... 25 апреля 1974 года. – Он бросил взгляд на Кроужека. – Только не говори, что ты тоже додумался до этого.
– Клянусь, дармоед, я уже все хотел объяснить Яну, как ты...
На глаза Новака набежала пелена. Сейчас последует еще одно объяснение, подобное бреду о «скользящем вверх-вниз флаге». И опять обвинят русских. Скажут, что они слезли наконец с пальмы, но тут же полезли в горы. Час от часу не легче.
– Итак, зачитываю документ от 25 апреля. Прямой речью там выделены следующие слова: «Панове, вы помните яка, который погиб при восхождении? А что, если нам купить его у шерпов? И мясо, и шкура. Шкуру можно высушить и спать на ней».
– Почти дословно, – вставил Кроужек. – Польская экспедиция 1974 года действительно недорого купила погибшего яка, надолго обеспечив себя мясом.
– А шкура сушилась на палатке, – ввернул Миклошко.
Базилевич не выдержал и захохотал. Новак крепился ровно полсекунды и присоединился – к помощнику. Он же первым и утер слезы, сказав:
– Прости, господи, душу того яка и мою душу тоже. Но, панове,не хотите ли вы сказать, что на камнях осталась его кровь?
– Чего?!! – Пресс-секретарь выпучил глаза. – Да вы, пан Новак, переплюнули самого себя! А меня так обрызгали совсем.
Мирослав отстранил плечом старого друга.
– Это аналогия, Ян, не более. На камнях обнаружили следы крови? Русские могли забить там животное, купленное у шерпов.
– А посему я зачитываю документ номер один.
– Нет, – остановил пресс-секретаря Кроужек. – Позволь, этот грех возьму на себя я. «Мы тщательно изучали записи, сделанные поляками, нашими предшественниками; Нам предстояло пройти тем же путем, а потому в голове отложились почти все подробности их экспедиции, даже курьезные. Группа, прокладывающая дорогу через ледопад, из-за всевозможных неурядиц со стороны непальских властей скудно питалась, и мясо барана, купленного в поселении шерпов, пошло им не на пользу»[4].
Новак посерьезнел.
– Эти веские доводы говорят в пользу продолжения восхождения. Я не могу их не принять. Но, Мирослав, пойми и ты меня.
Кроужек опустил голову. Он долго рассматривал свои незашнурованные ботинки.
– Хорошо, Ян. Поступай так, как нужно поступать. Но ты лишаешь меня последнего шанса. Я больше никогда не смогу вернуться сюда. Никогда. А если честно, то я даже не мечтал, что когда-нибудь смогу ступить даже на это плато. Но я здесь. Впереди высота, горы, стремление.И ты здесь. Ты не в силах бросить тень на горы, но ты бросаешь ее на меня. Сейчас ты в моем понимании – вершина, единственная на моем пути, которую я так и не преодолею.
Кроужек поднял голову и посмотрел на Новака. Тот отвел глаза.
Вице-премьер понуро побрел к палатке.
– Погоди, Мирослав! – Начальник охраны быстро догнал его. – По-человечески я тебя понимаю и... В общем, решай сам.
Мирослав обнял товарища, похлопывая его по спине.
– Спасибо тебе... Ты вновь даешь мне шанс.
Глаза Базилевича источали порицание.
А Петр Миклошко словно выдохся. Он стоял усталый, изможденный, но с приподнятой головой; казалось, он молится богу...
Радист связался с поисково-спасательной базой в Гхунзе и запросил сводку о погоде и о русской экспедиции. Получив благоприятную сводку синоптиков и проклятия в адрес русских – «Они не выходят на связь!» – офицер доложил об этом Новаку.
Еще через некоторое время Базилевич указал рукой вверх.
Начальник охраны даже без бинокля разглядел одинокую фигурку, следующую за основной цепочкой очень странных альпинистов.
– Отстал, что ли... – протянул Новак.
– Наверное, – отозвался помощник. – Но тогда получается, что русских двенадцать человек. Откуда двенадцатый? Включили в состав еще одного?
Сзади раздался подсевший голос Петра Миклошко.
– Наверняка они взяли с собой проводника-шерпа.
– Возможно, – задумчиво кивнул Базилевич. – Но обычно проводники идут в голове отряда, а этот плетется в хвосте. Значит, отстал русский. Они – настырный народ, и этот парень еще до темноты догонит свой отряд. – Он вопросительно посмотрел на шефа.
– Ты думаешь, у него есть выбор? – спросил озабоченный Новак. – Конечно, догонит.
9
Подъем оказался необычайно трудным. Под слоем снега на глубине тридцати-сорока сантиметров в некоторых местах был сплошной лед. Под ногами снег скрипел и ухал. Но частое и натужное дыхание Дитера Лемке, казалось, заглушало эти звуки. Его легкие хрипели, он давно уже дышал только ртом, хватая холодный вечерний воздух.
Алина несколько раз оборачивалась к нему, подбадривая кивком головы.
«Пошла вон!» – отвечали его глаза.
У широкой трещины, где путь шел вниз, а потом вверх по обрывистому краю, Лемке в изнеможении упал. Двадцатикилограммовый рюкзак перевесил его и застыл на грани пропасти. Лемке медленно потащило вниз. Он стал быстро загребать руками, в кровь сбивая пальцы о корку снега. А рюкзак продолжал тащить его в пропасть.
Кепке засмеялся, подходя к товарищу и подавая ему руку.
– Да не греби ты! И не бойся, все равно нам спускаться.
Лемке освободил себя от рюкзака и поднялся на трясущиеся ноги. Его стеклянный взгляд намертво пристыл к командиру.
– Ларс! – истерично выкрикнул Лемке. – Это безумие! Еще немного – и я умру!
Шеель сидел на рюкзаке и молчал. Он был старше всех, опытнее и тоже устал.
Но старался не подавать вида. Он всегда шел впереди связки. А этот хлюпик, размазня сдался.
Алина смотрела на Лемке равнодушно. Она несла за спиной такой же груз, но ноги ее были словно из стали, она даже не присела отдохнуть.
Фитц и Вестервалле, сблизившиеся за время месячной командировки в Катманду, тоже выбились из сил, но не поддержали Лемке.
– Это безумие, – повторил он. – Раньше я думал, что гора – это... – Лемке изобразил ладонями «домик» – ...гора. И все. Лезешь вверх, спускаешься вниз. А на самом деле – это... СТРАНА! Для меня это непосильная задача. Я всегда завидовал тебе, Ларс. А когда мы стояли у подножья ледопада, у меня зашелся дух. «Неужели?!» – говорил я себе, глядя в небеса. В небеса, Ларс! Вершина горы – в небесах! Бог никогда не бросит нам сверху веревочную лестницу... Вот тогда я еще больше стал уважать тебя. Для меня ты стал если не Великим Ангелом, то Александром Македонским, когда-то бравшим приступом эту СТРАНУ. Но себе я тогда сказал: «Нет, Дитер, ты никогда не вознесешься туда. Это для избранных». Ты, Ларс, один из таких, я – нет. Ты удовлетворяешь свою страсть, а я работаю... Надо что-то решать. Нам незачем лезть так высоко. Нам нужно поворачивать. Мы прошли уже пять-шесть мест, где можно накрыть Кроужека и его бригаду.
– Это все?
– Нет. – Лемке уже невозможно было остановить. – Ты всегда говорил, что нам нужна организационная структура, что одиночки и фанатики быстро выдыхаются. Я ни тот ни другой, но я выдохся. И я имею право спросить у тебя, Ларс: где та организация, о которой ты так часто говорил? Там, где мы скрываемся после операций? Где зализываем раны? Она что, только в одном месте? Там есть, а здесь нет? – Лемке судорожно закашлялся и рукавом вытер ярко-красные губы. – Это не все. Ларс, я могу добавить, что не только я недоволен тобой. – Он посмотрел на Больгера и Вальтера Майера.
Те молчали. Но глаза начинали потихоньку роптать. И это несмотря на то что Вальтер Майер в качестве наемника долгое время провел в горах Гиндукуша.
– Дитер прав, – наконец сказал он. – Я не во всем согласен с ним, но лезть выше – действительно безумие. Да и незачем. Ты извини, капитан, но это уже не страсть с твоей стороны, а прихоть.
Шеель сощурился.
– Теперь скажу я. – Командир встал, оглядывая всех по очереди. – Мы будем идти до тех пор, пока я не скажу «достаточно». На то есть причины более серьезные, чем моя «прихоть». Одна из них – обзор с базового лагеря чехов. Другая, как я неоднократно говорил, – их оружие, оружие без глушителей. Радиостанции чехов работают в двух диапазонах: это си-би диапазон с установкой связи до 35 километров и диапазон частот на передаче 806 – 825 мегагерц – мощные носимые радиостанции «Алинко», посредством которых можно связаться даже с Китаем. Но особой проблемы я тут не вижу. Мы забьем волны радиоглушителем. А вот что касается оружия телохранителей Кроужека, то нам просто необходимо увести чешскую группу от базового лагеря как можно дальше.
– О боже! – Лемке схватился за горло. – Так сколько же нам еще идти?!
Глаза Шееля потухли:
– Успокойся, Дитер. До вершины, как ты догадываешься, мы не доберемся. – Он посмотрел в серые лица Больгера и Майера, задержав взгляд на Алине: – Посмотри, что с парнем.
Алина присела на рюкзак Лемке и приняла деловую позу.
– Открой пасть, сынок... Шире, шире. Не бойся, самолеты здесь не летают. Горлышко красное. – Женщина прислушалась к его хриплому дыханию. – Я так думаю, что у тебя воспаление легких.
– У меня уши болят, – как ребенок, пожаловался Лемке. – Не посмотришь?
Райдер сделала брезгливую гримасу.
Лемке покосился на нее:
– Ну, чего ты? У меня со вчерашнего дня сильные боли в ухе. Первый раз такое. Может, клещ заполз?
– Может, – ответила Алина. – В лесу-под Гхунзой их много.
– Так посмотришь?
– Мне незачем смотреть. Оттяни мочку уха. Да сильнее, не бойся!
Лемке выполнил ее указания, изобразив на лице сострадание.
– Боль усилилась? – спросила она.
– Да. Даже как-то резко.
– У тебя может быть инфекционное поражение. Или локализованное.