– И то, – послышалось в толпе. – Не самый злодей. Не всё в рыло.
– Не в рыло, так по уху! – кричали другие. – Одна масть!
– Приказчик, что ли? – спросил Хлопуша.
– Приказчик! Младший!
– Я царю-батюшке!.. – закричал опять Власов.
– Ладно, – сказал Хлопуша. – Под караулом пока держите. Разберем. Батюшка наш по правде велит судить. Зря головы рубить не приказывает.
Двое рабочих, приведших Власова, потащили его обратно. Но навстречу им попался башкирец, только что отсекший голову управителю. С кривой сабли еще капала кровь. Он прокричал что-то гортанным голосом. Рабочие не поняв его, кивнули головами. Он быстро выхватил у них из рук Власова, швырнул его на землю и раньше чем они успели сообразить, что он делает, он оскалив зубы, взмахнул саблей, отсек ему голову и побежал дальше, размахивая окровавленной саблей.
Рабочие со страхом взглянули друг на друга и покосились на Хлопушу.
Но он не смотрел в их сторону.
На площадь с визгом и ревом выскочили несколько баб и окружили Хлопушу.
– Батюшка! – захлебываясь вопила одна. – Век копила! … Сундук цельный! Девке приданое! Стянули, черти!
– Не вели своим косоглазым грабить! – подхватила другая.
Сладу с ими нет! – кричали бабы. – Откупиться хотели – так нет! Всё тащут! Прибежавшие следом за бабами рабочие пытались унять их, испуганно взглядывая на Хлопушу.
Но тот махнул рукой.
– Тихо! – крикнул он. – Кто там озорует? Воскресенский завод не велено трогать. Работать будет. Илья! – крикнул он кудрявому казаку. – Возьми наших десяток. Очисти поселок. Сюда гони башкирцев. Скажи – вешать буду, кто грабить станет.
Илья махнул нескольким казакам и поскакал к рабочему поселку. Бабы бегом бросились за ними.
Народу на площади все прибывало. Из крепостной деревни, где жили земляки Захара, тоже прибежали мужики, бабы, ребята. Казаки пригнали из рабочего поселка башкир. Бабы и ребята, побросав опустошенные избы и раскиданные по улице пожитки, тоже выбежали на площадь. Всем не терпелось узнать, что теперь будут делать казаки.
– Тихо вы! – крикнул Хлопуша, перекрывая говор и крик тысячной толпы. – Говорить буду!
Он соскочил с лошади.
Громадный, плечистый, он откинул назад голову и пошел прямо к конторе. Все перед ним расступились. Сетку он все-таки не снял. Ниже сетки видно было только, как разевается рот и сверкают белые зубы.
Только что он подошел к конторе и стал всходить на крыльцо, как навстречу ему отворилась дверь и вышел Беспалов с караваем хлеба и солонкой сверху. Расправив на груди широкую бороду, он в пояс поклонился Хлопуше, протянул ему хлеб-соль и, поворачиваясь к нему гладкой стороной лица, заговорил тонким и ласковым голосом:
– Просим милости на наш завод.
– Ты кто такой? – спросил Хлопуша. – Хозяин, что ли?
– Приказчик! Старший приказчик! Разноглазый! – закричали из толпы.
– Так. Приказчиком я здесь, – перебил Беспалов, униженно кланяясь. Хлопуша махнул на толпу, чтоб дала говорить. – Только от меня, – продолжал Беспалов, – работным людям обиды не было. Пусть кто скажет, бил ли я кого, ругался ли. Хозяйскую волю сполнял, правда. Дело блюл. За порядком, конечно. А чтобы в рыло или в зубы – того не было…
Хлопуша повернул голову к толпе.
– Лиса, ведомо! – раздались крики. – Хозяйский угодник! Одно слово – разноглазый! Туда ж его! Чего на него глядеть! Вели голову рубить!
Беспалов поворачивался во все стороны. Он злобно оглядывался на рабочих и сейчас же прижимал руки к груди и умильно взглядывал ясным глазом на Хлопушу.
– Дьявол он! Руби голову! Всех их туда же! – не унимались крики.
Вдруг Хлопуша махнул рукой и крикнул:
– Тихо! Вам бы всех порубить! Сказано работать будет ваш завод. Кто ж делом править станет? Думаете, гулять будете? Как же! Работать надо. На царя-батюшку, на Петра Федоровича ноне работать будете. Императора Петра ІІІ завод ваш теперь.
Рабочие сразу замолчали, переглядываясь.
Беспалов сейчас же подхватил:
– Мы для батюшки-государя радостью рады. Давно прослышали… Ждали…
– То-то и солдат припасли, пушки тоже, – усмехнулся Хлопуша.
В толпе послышался смех и возгласы: «Врет он все! Поркой-то он же с управителем командовал!»
Но Хлопуша опять махнул.
– Хозяйская то воля, – быстро заговорил Беспалов, не глядя на рабочих и униженно кланяясь Хлопуше. – Управитель, тот, правда, всё одно что хозяин, – прибавил он, взглянув на безголовый труп, валявшийся неподалеку. – А мы что ж – люди подневольные. Что прикажут, то и делаем.
– Ну, ладно. Будешь верой-правдой служить, оружие государю справлять, и тебя батюшка-царь пожалует… – сказал Хлопуша.
Беспалов облегченно перевел дух.
– А нет, – продолжал Хлопуша, – на себя пеняй. Видел, что с ослушниками царевыми… У нас расправа коротка… Покуда будешь ты за управителя.
В задних рядах заворчали, но никто не решился громко крикнуть.
Беспалов низко поклонился и хотел что-то сказать, но Хлопуша нетерпеливо мотнул головой, поднял руку и заговорил так зычно, что услышали в самых дальних концах площади.
– Слухайте, что я вам сказывать буду!
Толпа затихла.
– Про государя-батюшку слыхали?
– Слыхали – раздались голоса.
– Где нам знать? – перебивали другие.
– Тихо! – крикнул он. – Милостивый господь возвращает ноне родительский престол Петру Федоровичу. Бояре его свели за то, что он крестьянам волю дать хотел. Катеринку посадили. Одиннадцать годов государь-батюшка странствовал, а ноне объявился. И вновь крестьянам и работным людям волю дает.
Толпа задвигалась.
– Слава Христе! Храни его господь! – раздались выкрики. – Дождались! Воля, стало быть!
Многие снимали шапки и крестились.
– Слухайте! – крикнул Хлопуша. – Многие к государю приклонились: казаки, башкирцы, заводы тоже – Авзянский, Каноникольский! Сказывайте: ваш как завод? Будете государю верой-правдой служить?
– Хотим под государя! Верой-правдой! Головами! Присягу примем! – раздались дружные крики. – К присяге веди!
– Попа разыщите, – сказал Хлопуша, – а я вам покуда указ батюшки нашего государя Петра Федоровича прочту. Да нет. Из ваших пущай кто прочтет. Грамотные-то есть у вас?
Все молчали и переглядывались. Грамотных не находилось.
– Дядя Аким! – крикнул вдруг Захар на весь затихший двор.
И сразу несколько голосов подхватило:
– Верно! Правильно! Аким! Грамотный он! Аким, выходи!
– Ну, ну, выходи, коли грамотный! – крикнул Хлопуша.
Захар изо всех сил прочищал Акиму дорогу к крыльцу и локтями и рогульками. Рабочие расступались, с удивлением оглядываясь на Акима. Он был совсем не такой, как всегда. Глаза сразу больше стали, хотя он будто никого и не видел. И не сутулился вовсе, точно ростом выше стал.
Хлопуша подал ему лист и велел взойти на крыльцо.
Аким перекрестился, взял лист обеими руками и поднял вверх. Лист дрожал у него будто на сильном ветру.
Первые слова он произнес совсем тихо.
Его сейчас же прервали:
– Не слыхать! Громче!
– Сами не горланьте, черти! – звонко крикнул Захар. Разве вас перекричишь, дьяволы!
– Ишь, бойкий мальчонка! – сказал со смехом кудрявый Илья, стоявший рядом с Хлопушей. – А ты чего ж это в ожерелке? Али кусаешься?
Захар сердито отвернулся.
– Тихо вы там! – крикнул Хлопуша. – А ты шибче читай, обернулся он к Акиму.
На площади затихло.
Аким оглядел толпу и начал опять вдруг окрепшим голосом, так вразумительно, точно он сам писал этот указ:
– «Самодержавного императора Петра Федоровича всероссийского».
Он приостановился и еще раз обвел толпу взглядом.
«Сей мой имянной указ в Воскресенский завод и всему миру мое имянное повеление».
– Нам, стало быть! – крикнул кто-то.
– «Как деды и отцы ваши служили предкам моим, так и вы послужите мне, вашему государю, верно и неизменно, до капли крови, и исполните мое повеление. Исправьте вы мне, великому государю, два мартила и с бонбами и скорым поспешением мне представьте…»
– Стой! – прервал Хлопуша. – Это про два мартила на другой завод писано. Ваш завод большой, вы и больше представить можете. Готовые-то есть у вас? А? – обратился он к Беспалову.
– Как не быть, – торопливо ответил Беспалов. – Все предоставим государю-батюшке. Три мортиры есть…
– Две порченые, не годящие! – крикнул из толпы чей-то голос.
Беспалов повернул голову и сердито посмотрел в сторону говорившего. Но сейчас же повернулся гладкой стороной лица к Хлопуше и спокойно проговорил:
– Верно сказывает мастер. И сам я объяснить хотел. Две мортиры не исправны. А только для батюшки-царя мы их в исправность привести можем. Да гаубицы две из работы вышли.
– Ну ладно, – сказал Хлопуша. – Которые исправлены, с собой заберем, а иные тотчас исправить надобно. Батюшке-царю оружье требуется. Коли усердно работать станете, государь вас пожалует. Читай дальше указ.
– «И за то будете жалованы, – начал опять Аким, крестом и бородою, рекою и землею, травами и морями, и денежным жалованьем, и хлебом, и провиантом, и свинцом, и порохом, и вечною вольностью».
При последних словах он сильно повысил голос.
В ответ со всех концов закричали:
– Вольные! Слава господу! Дожили! Спаси господи царя-батюшку!
Крики еще усилились, сливаясь в радостный гул.
– Да тише вы, оглашенные! – заорал, наконец, Хлопуша. – Указ батюшки-царя не дослушали. Читай!
Во дворе немного стихло. Аким, еще повысив голос, начал читать торопясь, как что-то лишнее, о чем не стоит и говорить:
«А ежели вы моему указу противитца будете, то в скорости восчувствовати на себе праведный мой гнев. Власти всевышнего создателя и гнева моего избегнуть не можете. Никто вас от сильныя нашея руки защищать не может.
Великий государь Петр Третий всероссийский»! – опять громко выкрикнул Аким.
– Слышали? – крикнул Хлопуша. – Будете государю служить?
– Будем! Головами послужим! До капли крови! Присягу примем! – кричали из толпы.