– Присягу тотчас примайте, а там полсотни в казаки отберу…
– Всех бери! Все пойдем! – кричали из толпы заводские.
– Всех не надобно! – крикнул Хлопуша. – Слыхали, пушки государь требовает. Пушки лить будете, бонбы. Полсотни отберу, кои подюжей и стрелять могут.
– А мы как? Хрестьяне? – раздались несмелые голоса из толпы угольщиков. – Вольные мы ноне? По домам али как?
– Молчать! – крикнул Хлопуша. – Сказано, оружье государю надобно. Работать станете. А тотчас присягу примайте. Не то, глядите, худо будет! Где поп-то? Отступите от крыльца!
Заводский священник, отец Варсонофий, путаясь в рясе, выступил из толпы. В растрепанной бороде все еще торчали щепки и соломинки. Аким посмотрел на него – совсем точно не тот стал батюшка. Утром-то какой важный был, как стоял на помосте с крестом. Неужто боится? Кто же его тронет, батюшку-то?
– Читай, поп, присягу, – сказал Хлопуша, протягивая священнику присяжный лист. – А я покуда с тобой пойду, – повернулся он к Беспалову. – Список мне покажешь, сколько мартил у вас и гаубиц, и бонбов, и казны тоже.
Беспалов униженно кланялся, проталкиваясь через расступавшуюся толпу к дому управителя. Хлопуша и еще двое казаков пошли за ним.
Глава десятая
Как только Хлопуша ушел, вся площадь пришла в движение. Одни протискивались вперед, другие бежали следом за казаками. Башкирцы садились на лошадей.
Из конторы кто-то уже успел вынести стол, дьячок положил на него евангелие. Священник, подняв дрожащей рукой лист, начал нараспев читать слова присяги.
Толпа затихла. Некоторые усердно крестились, другие протяжно вздыхали, вслушиваясь в малопонятные слова присяги. Наконец священник, взяв из рук дьячка крест, высоко поднял его над толпой и произнес: «В ознаменование сего целую слова и крест спасителя моего. Аминь».
Все торопливо протискивались к священнику и благоговейно целовали крест.
Захар поцеловал крест и поскорее пробрался к своим землякам, собравшимся кучей в другом конце площади.
– Сказано – вольность нам! – кричал один парень. – Говорил я вам!
– Да ты постой, – останавливал его Нил. – Слыхал – работать велено на заводе? Какая ж это воля?
– Мало что велено! А указ слыхал?
– Ехать велено к батюшке-царю. В казаки, стало быть.
– То заводским. Слыхал, кои стрелять могут. Не нам.
– А нам как же, хрестьянам? Крест целовали.
– Никак не понять вольные мы ноне али нет, – со вздохом сказал староста Прокл. – Землицу бы, главное. Своя ведь, родная. Растолковал бы кто.
– Аким! – крикнул опять Захар. – Аким все знает! Он и указ читал!
Захар побежал к крыльцу. Там стало теперь немного попросторней.
Аким стоял в стороне среди кучки заводских и, видать, уговаривал их.
– Дяденька Аким! – бросился к нему Захар. – Тебя кличут. Вот не поймут, чего в указе читал. Ты знаешь. Скажи ты им.
– Аким! – кричали мужики-угольщики, окружая его. Растолкуй ты нам, как нам-то, хрестьянам? Вольные мы али как? По домам, что ли? Земля ведь у нас там, с коих пор пахали отцы, деды…
Первый раз еще тихий, всегда молчаливый Аким стал вдруг всем на заводе нужен. Но он и сам точно другим стал. Ему хотелось всем растолковать, что случилось и что надо делать, как помочь новому царю, чтоб он поскорей мог дать волю всему народу.
– Да тихо вы! – надрывался Захар. – Он тотчас. Говори, дяденька. Чего ж молчишь? – не унимался Захар, дергая Акима.
Аким посмотрел на мужиков, – как бы им так сказать, чтобы сразу всё поняли. Привычки у него не было перед народом говорить.
– Братцы! – крикнул он во весь голос. – Ваша ноне будет земля! Немного лишь погодите! Вот как Петр Федорович на престол сядет, так в тот же час и землю и волю вам даст!
– Он же ноне царь и есть! – закричал чей-то голос. – Царский указ нам прислал и волю дал! Вольные мы ноне, государевы, стало быть!
Аким покачал головой и сказал твердо:
– Батюшка-царь нам волю даст, как на Москву придет. Он ноне с супостатами воюет. Ему оружье надобно. Наш завод работать станет.
– Это как же? – послышался голос. – Опять, стало быть, угли жечь? Авзянские, сказывают, по домам пошли.
– Ты не путай! – послышался другой выкрик. – Про вольность там сказано, ай нет? – Сказано, – подтвердил Аким.
– А про землю? Что наша ноне земля, не помещикова, сказано?
– Сказано, да ране…
Но его больше не слушали.
– Коли сказано, так и ладно. Стало быть, могём до дому. И гуторить нечего. Земля, чай, там у нас дома… Вольные мы.
– Айда на деревню, ребята! Чего тут! – раздались отдельные голоса. Мужики стали отходить от Акима.
– Да стойте вы! – крикнул он рассердясь. – Волю всем дает царь Петр Федорович! Это правильно! Только работать надо! Пушки лить! Без оружья…
Но про заводскую работу мужики больше и слушать не хотели. Они всей толпой стали пробираться к задним воротам.
– Дурачье мужики, – сказал сверлильщик Цыган. – Им бы лишь до земли дорваться, а завод хоть пропадом пропадай. А нам-то как же, заводским, коли завод станет?
– Как же станет? – ответил Аким уверенно. – Пушки ж велено государю лить, бомбы.
– А какое ж нам-то, заводским, облегченье? – крикнул Федька, Акимов подручный. – Хоть бы в казаки забрали!
– Дурень ты, Федька, – оборвал его Аким. – А кто ж оружье государю лить станет? Ребята! – заговорил он вдруг новым, уверенным голосом. – Может, ноне свет увидим. Правды, может, дождемся. Петра Федоровича за то и с царства согнали, что он крестьянам облегченье сделать хотел. Не втолкуешь им, – прибавил он с огорчением, кивнув в сторону мужиков. – Им бы тотчас все. Поддержать надо батюшку-царя, покуда он супротивников повоюет.
– Для чего не поддержать, – заметил кто-то. – Платили бы лишь.
Рабочие постепенно расходились. Аким с удивлением смотрел на них. Никто как будто не понимал как следует, что случилось. Мужики, те, правда, сильно обрадовались, да не понимали они, что не сейчас еще воля. Поработать еще надо. А заводские будто и не рады.
Во дворе пустело.
Из дома управителя доносились пьяные крики, хохот. Беспалов угощал казаков и поил их управительским вином.
Глава одиннадцатая
Аким шел домой и земли под собой не чуял.
Какая его жизнь была? – с каторги на каторгу. На заводе-то двадцать лет спины не разгибал у горна. За печкой гляди, за поддувалом, медь кипящую дразни палкой, чтоб воздух вышел. Недоглядел – в ухо, а то розгами. Думал, так и жизнь кончать… И вдруг воля! Нашелся же такой праведный царь. Это его горе научило. Скитался, скитался, ну и навидался, каково народу на русской земле. Вот и поднял восстание. Только бы на царство ему скорее сесть. Повоевать всех царициных генералов. Оружье надо ему скорей наготовить. Уж я уговорю наших заводских, чтоб не выдали его, помогли. За них же за всех восстал он.
– Ну, Аким-простота, примай гостя! – крикнул вдруг сзади веселый голос.
Аким повернулся. Бродягу ему сейчас меньше всех хотелось видеть. Балагурить примется. Все ему смех.
– С тебя магарыч – продолжал тот. – Кабы не я, протянул бы ты ноги. Плетка-то не тетка.
Аким вздрогнул. Он совсем забыл про утро. Точно и не было его. И вспоминать неохота было.
– Не привел бы я их на ваш завод, – не унимался бродяга, – не видать бы тебе воли.
Правду ведь говорит он. Аким и сам думал это.
– Так это ты им на наш завод путь показал? – спросил он, входя в избу. – Спасибо, коли так, Иван. Садись, гостем будешь.
– На послугу я хват, – с важностью сказал бродяга, садясь на лавку. – Вашего-то разноглазого, думаешь, кто надоумил?
– Неужто ты? – спросил Аким, хмуро посмотрев на бродягу.
– А как же. Он меня было сейчас за стол сажал с казаками. Ну, я бутылочку взял да сюда. Надо и приятеля угостить.
Он вытащил из кармана бутылку водки и поставил на стол.
– Хлеб да луковица найдется? – спросил он.
В дверь вошел Захар. Весь день он проходил в рогатке и как-то под конец забыл о ней.
– Ты все еще бодаешься, – засмеялся Иван. – Ну, подь сюда, тряхнем стариной.
– Ключ принес? – обрадовался Захар.
– Ключ не ключ, а отверточка. У всякого рыбака уда за поясом. – Он пошарил в кошеле, достал отвертку, сунул в скважину, покрутил, замок щелкнул, открылся, и ожерёлок сразу сполз с шеи.
Захар схватил его, бросил со злостью в угол и радостно завертел шеей.
– Уф! – вскричал он, просияв. – Ну и ловкач же ты, дяденька! – Он повертывал во все стороны голову и разглаживал шею. – Шее-то как лёгко…
– На что ж ты разноглазому-то пособил? – перебил его Аким.
– Не поймешь? Наш-то, Хлопуша-то, живо бы его ухлопал. На то он мастер. А кто ж заводом-то правил бы? Ты, что ли? Пушки ж царю надобны.
– То так, да… – пробормотал Аким.
– Разноглазый ваш у нас теперь во где сидит! – Бродяга протянул жилистый кулак. Дело-то как было. Да дай ты чашку. Горло-то промочить.
Аким достал с полки чашку с отбитой ручкой, краюху хлеба и пару луковиц. Иван вытащил затычку из бутылки, налил чашку, отломил кусок хлеба, выпил, крякнул и закусил корочкой.
Аким и Захар молча смотрели на него.
– Ну вот, – заговорил он. – Как я башкирцев впустил… Со сторожем тем я давно приятель… Кинулись они в поселок – пошарить покуда, до Хлопуши. Ну, а я – в контору. Думал, – может, деньги там заводские…
Аким посмотрел на него с ужасом.
– Спрятать чтобы. А то растащили бы… Ну, денег там – ни шиша. Заглянул в чулан, а там разноглазый-то ваш притаился – сидит. Ну, я его, – продолжал бродяга, – и научил. Наш-то почесть тоже любит.
– Дяденька, – спросил Захар, – а чего у его ры… лицо-то, того, занавешено? От пули, что ли?
– Ха! – усмехнулся бродяга. – Орден ему, вишь, поболе моего даден. У меня-то щеки лишь целованы. Он пощупал шрамы по сторонам носа. – Ну, а у него-то весь нос на память забран. Вот он красу-то свою и прячет.
Захар с недоумением смотрел на бродягу. У себя в деревне да и здесь на заводе он еще не видал каторжников с вырванными ноздря