«Скоро уж ломать можно, – подумал Аким. – Кабы две кучи не сгинули, на всю зиму угля бы хватило. Да и эти надолго. Неужто так и пропадут?»
Аким повернул назад на завод, радуясь, что кучи не загасли. Только очень он сердился на рабочих. Ведь этакие дурни – хуже мужиков: те хоть за землей гонятся. А эти сами своей выгоды не понимают. И все этот Беспалов проклятый – прикинулся лисой, дьявол разноглазый, и всех сбил. Без него Аким бы наверно сговорился с рабочими. Есть же, которые понимают. Силантий хотя бы, Дрон, да и другие. Надо еще бродягу этого гнать с завода. Чего он тут околачивается? Только людей мутит.
Аким уже подходил к заводу, как сзади застучали лошадиные копыта.
Аким оглянулся – какой-то едет в высокой шапке, с ружьем за спиной. Казак, должно быть? Откуда? Неужто, правда, прогнали Петра Федоровича из-под Белорецкого завода и все войско разбежалось?
Казак подъехал и придержал лошадь.
– Это Воскресенский горный завод, что ли? – спросил он Акима густым, охрипшим с дороги голосом.
– А ты что, из-под Белорецкого? – ответил Аким вопросом.
– С Берды я. От государя Петра Федоровича на Воскресенский завод к приказчику Петру Беспалову.
У Акима от радости дух захватило. «К нам от самого государя!»
– Здесь, здесь, – заговорил он. – Въезжай в ворота, я провожу.
Аким шел по заводу рядом с казачьей лошадью и так посматривал кругом, точно он взял в плен казака и вел его к командиру получать за него награду.
Мальчишки из рабочего поселка сразу же высыпали и, не отставая, бежали за лошадиным хвостом. Из мастерских выглядывали рабочие. Даже писчик из конторы бог весть как услышал и выскочил на крыльцо.
Все окликали Акима, но он только отмахивался, казак ни на кого не глядел и правой рукой крутил длинный ус.
Во дворе управительской усадьбы Аким кликнул работника и передал ему казачью лошадь, а сам с казаком взошел на крыльцо.
Когда подбитые гвоздями казачьи сапоги застучали по управительским сеням, Беспалов выскочил из своей спальной; левая щека его побелела, а глаз совсем ушел под нос. Сказать он ничего не мог, только уставил на казака широко раскрытый правый глаз. Казак не спеша снял шапку, прижал ее к животу, перекрестился, потом вынул из шапки сложенный вчетверо лист и сказал густо, точно в бочку, подавая Беспалову лист и даже не кланяясь ему:
– От государя Петра Федоровича, третьего ампиратора, коли ты есть Петр Беспалов, приказчик Воскресенского заводу.
Беспалов закивал головой и забормотал чуть слышно:
– Я, я самый, Беспалов, верный слуга государя батюшки, Петра Федоровича. Что царь-батюшка изволит приказать своему верному рабу?
– Почитай, тут написано, – коротко прогудел казак.
Беспалов захлопотал.
– Тотчас, тотчас прочитаю, а только ты – не знаю, как по имени и по изотчеству? – он приостановился, но казак молчал. Беспалов боязливо посматривал на него. – Приустал с дороги, напоить, накормить тебя… поспать, может, с дороги? Баньку?.. Аким Федорыч, вели-ка ты… да нет, сам я.
Он подбежал к поставцу, вынул большую чарку и бутылку водки, налил и подал казаку.
– С устатку-то.
Казак выпил, крякнул и ладонью обтер усы. Он все время поглядывал сверху вниз на Беспалова, и левый ус его чуть подрагивал.
– Я пойду лошадь догляжу, а ты читай покудова, – прогудел он, наконец, более милостиво.
Когда казак вышел, Беспалов развернул дрожащими руками лист, потом поднял на Акима глаз и спросил:
– Много их там, Аким Федорыч?
– Вперед один приехал, – ответил Аким, – а там не знаю.
Беспалов вздохнул.
Он поглядел на лист, но лист дрожал у него в руках, и буквы незнакомого почерка прыгали.
– Ты, может, Аким Федорыч, прочитаешь, что государь-батюшка изволит приказать.
Аким взял у Беспалова лист, подошел к окну и стал читать:
– «Дан мой имянной указ в Воскресенской старой завод бывшему приказчику Петру Беспалову: Исправить бы тебе великому государю 5 голубиц и тридцать бонбов, и которая из дела выдит голубица, и представить бы тебе в скором поспешении к великому государю и не жалеть бы тебе коний государевых…»
Пока Аким читал, лицо Беспалова точно полнело, наливалось кровью, здоровая щека становилась румяной, а левая – сизой, с багровым рубцом. Он кивал головой, видимо успокаивался.
– «И казны сколько потребно давай…»
Беспалов поморщился.
– «…А и я тебя за это, великий государь, буду жаловать. И как можно исправляй, маево государева ни жалея. И никто же бы Беспалова с командою не обидил ни встрешнай, ни папирешнай. А ежели кто онаго обидит, тот примет великого государя гнев. Великий государь Петр третий всероссийского».
Когда Аким сложил лист и посмотрел на Беспалова, тот разглаживал бороду и глядел на Акима ясным, радостным глазом.
– Вот как великий государь своего верного слугу жалует, – сказал он ласковым голосом и глубоко перевел дух.
– Государь голубиц требует в скором поспешении, – сказал Аким, – а мы и не начинали лить.
– А мы тотчас и начнем, Аким. Как государев приказ не сполнить?
– Меди, я глядел, чистой нет вовсе, – сказал Аким, – а руду плавить угля не хватает.
– Как меди не быть! Да ты где смотрел?
– В подвале, под домом.
– Недолго ты в приказчиках ходишь, Аким. Не знаешь еще, где что хранится. Медь Семен Ананьич в особом амбаре держал, где олово, чтоб не разворовали… Выдам медь, выдам, не сомневайся… Вели штыковой горн почистить, хорошенько за ним гляди – один он у нас справный. Да опоки приготовь. А ко мне вели шихтмейстера послать. Накажу ему, чтоб хорошенько за отливкой глядел. Казака еще покормить надо посытей. Завтра и начнем отливать.
На заводе уже все знали про царский указ. Мальчишки облепили забор управительской усадьбы и глядели, как казак чистит забрызганную грязью гнедую лошадь и задает ей корму. Тут же во дворе около казака крутился бродяга.
«И тут ему надо», – подумал Аким, но не сказал ничего.
Он торопился приготовить все для отливки пушек. Аким велел работнику послать к Беспалову немца-шихтмейстера, зашел в свой штыковой сарай, забрал Федьку и пошел с ним в амбар, где хранились опоки, выбрать три формы получше для гаубиц. Велел Федьке поставить их в чаны перед горном на место узких опок для дворцовых шандалов, которые оставались там бог знает с какого времени, и хорошенько обложить землей.
На мостике он встретил Захара. Тот только что отвел в конюшню лошадь.
– Захарка! – крикнул Аким. – Ну как башкирцы? Придут кучи ломать?
– Не, не придут, – сказал Захар. – Время им нету. В Берду к Петру Федоровичу сбираются.
Аким не очень огорчился. Ему казалось, что теперь всё само устроится. А сейчас понужней дело было.
– Ладно, – сказал он. – Бери-ка тачку, иди в сушильню да навози ко мне в штыковой сарай сухих дров тачек десять. Живо!
Захар почесал B затылке. Сколько времени он гулял, – с самого приезда Хлопуши. Приниматься за работу ему вовсе не хотелось. Но Аким такой вдруг крутой стал, что с ним не поспоришь.
Аким зашел в сверлильню спросить Цыгана, в порядке ли у него сверлильный станок. Скоро пушки сверлить придется. Зашел в точильню и во все мастерские, где работают над пушкой.
Потом Аким заглянул в свой сарай, поглядел, как Федька зарывает в землю перед жерлом горна опоки, и наказал ему кликнуть его, Акима, чуть медь или олово привезут. Заглянул он также и в плавильную мастерскую и наказал сейчас же затоплять. Угля не жалеть. Надо руду плавить, медь очищать. Меди надо много.
Рабочие сидели в холодном сарае и разговаривали про казака. Но с Акимом, как и Захар, спорить не стали. Совсем иначе он заговорил. Сразу видно, что дело понимает и от своих слов не отступится.
Аким шел к себе, когда навстречу ему попался бродяга. Веселый. Поглядел на Акима и усмехнулся, точно поджидал его.
– Ну, Аким-простота, не поминай лихом, – сказал он, подмигнув Акиму.
– Что, или уходишь? – спросил Аким, сразу повеселев.
– Ишь, я тебе, ровно чирей на губе. А ещё приятели.
Аким только головой мотнул.
– Вон казачок в компанию берет. Едем с нами, поделюсь пирогами.
– Язык у тебя, Иван, что балалайка бесструнная. У нас теперь самая работа, а ты…
– Работа не волк, в лес не убежит, а с леса другой раз волк набежит.
– Болтаешь, сам не знаешь чего. Куда едешь-то? Хлопуша, чай, с Белорецкого завода давно ушел.
– Не одна во поле дороженька… Была б догадка, на Москве денег кадка, – пропел бродяга.
– Ты что ж, на Москву разве собрался?
– А что ж? Куда конь с копытом, туда и рак клешней.
– Стало быть, вновь Петра Федоровича повидаешь, – сказал Аким помолчав. – Ну, путь добрый. Спасибо на помоге. Я твое добро помню.
Бродяга посмотрел на Акима, повернулся идти, потом становился и проговорил с усмешкой:
– Эх ты, Аким-простота! Ну, чего прирос к заводу, что поп к приходу? Кабы мне да грамота… Ну, хочешь, я тебя к самому царю представлю? Айда живей!
– Да ну тебя, – отмахнулся Аким. – Мне-то? К самому царю! Вздумал тоже. Вот я пушек здесь Петру Федоровичу поболе наготовлю, чтоб ему злодеи на Москву дорогу не загородили.
– Ну, вольному воля, – сказал бродяга. – Потчуй, да не приневоливай.
Он быстро заковылял к управительской усадьбе, а Аким пошел домой.
Ведь этак все хорошо сошлось. Беспалов выдаст медь и олово, горн вычистили, Аким сам его осмотрел. Дрова Захар навозил самые сухие. С утра затоплять можно. А тут еще Иван уезжает. Болтает он, может, и не со зла, да иной раз глупое слово вымолвит, а дураки уши развесят. Теперь уже заработает завод на славу.
Когда Аким пришел опять к Беспалову спросить, скоро ль можно прислать за медью и оловом, во дворе у того стояли две оседланные лошади. Казак, красный, повеселевший, вытирал ладонью усы, похлопывал по шее своего коня, норовил даже обнять его. Тут же стоял бродяга, веселый тоже, хоть и не пьяный.